Александр Боханов - Правда о Григории Распутине Страница 66

После нескольких дней отчаянных усилий врачи опустили руки и в один голос заявили, что надо готовиться к худшему, что медицина бессильна. 10 октября Цесаревича причастили, готовя в дальний путь. Но даже в это черное мгновенье Государыня Александра Фёдоровна не теряла надежды, ждала чуда, Она безоговорочно верила в него.

В Покровское ушла телеграмма с просьбой к Григорию помолиться за Цесаревича. Через несколько часов в самый критический момент пришел ответ из Сибири. Телеграмма Распутина гласила: «Маленький не умрет. Не позволяйте докторам Его мучить». И случилось, казалось бы, невозможное. Состояние Наследника стало резко улучшаться. Начала падать температура, Он пришел в сознание и скоро впервые за неделю заснул глубоким сном.

Вечером того дня Царица вошла в комнату, где в похоронном настроении сидели придворные, врачи и сестра Царицы принцесса Ирэна Прусская, приехавшая из Германии, чтобы поддержать Аликс. Государыня Александра Фёдоровна впервые за несколько дней предстала перед столь многочисленным обществом. Её лицо сияло. Она знала, что страшное позади, и уверенно объявила об этом. Собравшиеся же не проронили ни слова, некоторые решили, что Александра Фёдоровна «тронулась умом». Они не знали, что открылось Матери: молитва дорогого Друга дошла до Всевышнего, и Он послал спасение.

…Последствия жестокой болезни сказывались на Цесаревиче долго. Почти целый год Он хромал и не мог долго стоять. Когда в 1913 году начались праздничные церемонии, связанные с Трехсотлетием Дома Романовых и Царская Семья многократно представала перед народом, Алексея почти всегда носил на руках специально приставленный к нему «дядька» — боцман с яхты «Штандарт» А. Е. Деревенько.

Мать и Отец понимали, что это производит на некоторых неблагоприятное впечатление, что в толпе шушукаются: Царский Сын — калека. Но иного выхода не было.

Императрица Александра Фёдоровна не сомневалась в том, что, когда Алексей окончательно поправится, а в благоприятном исходе Она была убеждена, люди забудут об этом зрелище. Она всегда Сама придирчиво отбирала фотографии Алексея, которые должны были воспроизводиться в газетах, книгах и на открытках (без одобрения Министерства Императорского двора изображения Особ Царской Фамилии публиковаться не могли). Неизменно предпочтение отдавала тем, где Наследник запечатлен стоящим.

Главное же, в чем тогда безусловно уверилась Александра Фёдоровна, что рядом с ними есть человек, который является хранителем Их семейного благополучия: оберегает жизнь Наследника Престола. В этом Она видела залог благополучия не только Семьи, но и Династии, и Империи.

Венценосцы ни разу не имели случая видеть Григория Распутина в нелицеприятном виде. Как писала Лили Ден: «Я должна торжественно заявить, что, когда он находился в нашем обществе в Царском Селе, ни словами, ни манерами, ни поведением Распутин ни разу не скомпрометировал себя». Это абсолютно достоверный факт, и только особо оголтелые клеветники решались оспаривать его…

Распутин неизменно представал перед «Мамой» и «Папой Земли Русской» правоверным христианином с молитвой на устах, ничего для себя не желавшим, печалившимся только о судьбе простых людей и просившим лишь за униженных и оскорбленных. Это обстоятельство необходимо особо подчеркнуть: за несколько лет «неформальных отношений» Царский друг ничего у Монархов для себя не попросил, хотя, казалось бы, какие возможности открывались!

Вера в силу молитвы Распутина позволяла Царице переживать с огромным самообладанием собственное нездоровье, разочарования в людях, шквал клеветы, с чем Ей постоянно приходилось сталкиваться. Она обожала Свою Семью, с неувядающей свежестью чувств любила Ники, искренне любила Россию. Это были Ее богатства и Ее опоры во враждебном мире. Но над всем и над всеми для Нее был Бог, Который только Один и давал, и отнимал, и наказывал, и одаривал. Она всегда искренне и горячо старалась заслужить Его милость.

Высокопоставленный чиновник Министерства Императорского двора генерал А. А. Мосолов вспоминал: «Я часто имел случай видеть Императрицу на церковных службах. Она обычно стояла, как вкопанная, но по выражению Ее лица видно было, что Она молилась. Когда Отец Александр стал Ее духовником, он громко читал все молитвы, даже обычно читаемые вполголоса в алтаре. Царица очень любила его службу и выстаивала ее всю. Заболев, Она слушала службу из своей молельни в Ливадии, откуда, открыв двери, можно было хорошо видеть и слышать… В Царском Селе Государыня Александра Фёдоровна любила ходить молиться в темные приделы Фёдоровского собора» (собор построен в Царском Селе в ознаменование 300-летия дома Романовых и освящен в 1912 году. — А. Б.).

Товарищу обер-прокурора Синода князю Н. Д. Жевахову Царица однажды призналась: «Я не виновата, что застенчива. Я гораздо лучше чувствую себя в храме, когда Меня никто не видит… и Мне тяжело быть среди людей, когда на душе тяжело». Жизнь так распорядилась, что радостных минут в жизни Александры Фёдоровны становилось всё меньше и меньше.

Следуя христианскому завету милосердного служения, Александра Фёдоровна в годы мировой войны занялась деятельностью просто немыслимой в Её положении, которая не имела аналогов в отечественной истории. Окончив фельдшерские курсы, Она и Ее старшие Дочери стали работать сестрами милосердия в царскосельских госпиталях. Царица обмывала раны солдат и офицеров, в том числе и такие, от лицезрения которых иные молодые санитарки падали в обморок; делала перевязки, ассистировала при операциях. «Сколько горя вокруг! — восклицала Она в письме Мужу в марте 1915 года. — Слава Богу, за то, что Мы, по крайней мере, имеем возможность принести некоторое облегчение страждущим и можем им дать чувство уюта в их одиночестве».

В этой деятельности Александра Фёдоровна смогла проявить свою давнюю тягу к непарадному человеческому общению. Для нее не имели значения ни происхождение, ни чины, ни титулы, ни звания. Она всю жизнь искала простоты и веры, и эти Ее устремления осуществились в госпитальных палатах. Она проводила часы среди простых солдат, беседуя с ними на разные темы, внимательно слушая их нехитрые рассказы о жизни и о войне, благословляла их после выздоровления на новые подвиги, даря на счастье ладанки и иконки.

Это общение доставляло Ей больше радости и удовлетворения, чем вымученные завтраки, чаи и обеды с родственниками и придворными. Роль сиделки у постели раненых солдат и офицеров Она выполняла с большим внутренним подъемом и часто занималась этим даже в период недомогания. «Когда я чувствую Себя очень угнетенно, — писала Супругу в октябре 1915 года, — Мне отрадно ходить к самым больным и приносить им луч света и любви».

Царица как бы следовала завету своей матери Гессенской герцогини Алисы, которая прославилась в Дармштадте невероятной преданностью делу помощи больным и неимущим. Ее младшая Дочь отличалась в этом деле не меньшей энергией.

Александра Фёдоровна никогда не использовала милосердное служение для рекламы Собственной персоны, к чему Ее призывали не один раз. Этим «промыслом» беззастенчиво «промышляли» многие аристократические красавицы и матроны, охотно занимавшие почетные и необременительные должности попечительниц лазаретов, богаделен, санитарных поездов и госпиталей. Нередко светские «львицы» и «пантеры» рассматривали эти занятия как способ престижного светского самоутверждения, позволявший не только демонстрировать себя, но и заводить важные и нужные знакомства и связи.

Со знанием «предмета» о том написала последняя подруга Царицы Лили Ден: «Благотворительные базары представляли собой как бы светские вечера, где можно было блеснуть своими туалетами, нередко участники таких базаров меняли туалеты три раза в день. В воздухе стоял густой аромат духов, повсюду множество цветов, а дамы, продававшие вещи, устав, подкреплялись лучшими сортами шампанского». Война мало изменила этот мир. Лишь наряды стали скромнее, но никто из дам высшего света не пошел работать в госпиталь. Они оставались, как и раньше, только «патронессами» и распорядительницами «благотворительных базаров». Царица же как истинная христианка никогда не была рабыней светских традиций.

То, что Императрица перешагнула через условности и стала работать «простой фельдшерицей», в головах у «господ из хорошего общества» не укладывалось. В этой деятельности одни увидели дискредитацию власти, другие — позу. Царице отказывали в праве на искренность и здесь, считая, что Она «ищет популярности». Публичных выпадов по этому поводу не было, так как «профессиональные спасатели России» всех мастей отдавали себе отчет в том, что данная ипостась коронованных Особ не позволяет эффектно бросить в Них очередной ком грязи.

Императрица скептически оценивала окружающий мир и его нравы. «Уже давно нет крупных писателей ни в одной стране, нет также знаменитых художников или музыкантов — странное явление, — размышляла Она весной 1916 года. — Мы слишком торопимся жить, впечатления чередуются чрезвычайно быстро, машины и деньги управляют миром и уничтожают всякое искусство, а у тех, которые считают себя одаренными, — испорченное направление умов».