Павел Милюков - История второй русской революции Страница 66

Ультимативная постановка Церетели означала в сущности отказ от продолжения переговоров, ибо была равносильна отказу от выставленной к.-д. программы. Но, возможно, что у Церетели была тут и другая мысль — та, которую он высказал на объединенном заседании исполнительных комитетов Советов, обсуждавшем между прочими вопрос о кризисе власти. Церетели откровенно признался тут, «что прошел период розовой мечтательной юности революции», что теперь «методы идейного воздействия бессильны в борьбе с анархией», а «ждать и ослаблять борьбу с ней нельзя». В итоге, «если наступит момент, когда революционная демократия окажется не способной осуществить возложенные на нее задачи, то надо будет оставить власть». Нельзя было яснее сказать, что в сущности к.-д. правы, что только их методы могут спасти революцию от «контрреволюции» и что социалистическая тактика, не способная к применению этих методов, обанкротилась окончательно. Не смея сказать этого вполне открыто, Церетели совсем прозрачно подводил своих товарищей к выводу, что спасти революцию могут только к.-д., почему им и надо предоставить власть. Лично себе Церетели во всяком случае своим ультиматумом готовил возможность ухода. Это вскоре и подтвердилось фактически.

На переговорах 19 июля сказалась характерная для А. Ф. Керенского психологическая невозможность двинуться ни вправо, ни влево. При этой политической психологии никакое сколько-нибудь глубокое примирение партийных разногласий в коалиционной программе не было возможно. Возможно было лишь их механическое сосуществование. Избавиться от неизбежно вытекавших отсюда трений и конфликтов А. Ф. Керенский мог только одним путем: подбирая себе сотрудников, личные отношения к которым или их природная мягкость позволяли ему закрывать глаза на кричащие противоречия жизни и сознательно длить иллюзию «розовой мечтательной юности революции».

Первоначально намеченные А. Ф. Керенским кандидаты, быть может, и удовлетворяли этой цели. С одной стороны, нужно было успокоить влиятельные общественные слои, недовольные фиктивным представительством «буржуазии» в правительстве, а с другой стороны, приходилось оставить все по-прежнему. Но Керенский выдвинул наряду с приемлемыми для него кандидатурами также и кандидатуры иного характера (как П. И. Новгородцева и Ф. Ф. Кокошкина). Когда же он очутился лицом к лицу с ультиматумом Церетели и других вождей Советов, ему пришлось круто повернуть. Еще среди дня 19 июля он готов был уступить требованию к.-д., по крайней мере не упоминать в своем письменном ответе им о неприемлемой для них декларации 8 июля. Ночью он вернулся к требованию Церетели: «вся программа полностью и без урезок». Уже не ожидая исхода дальнейших переговоров, напуганные давлением слева друзья Керенского информировали печать той же ночью, что А. Ф. Керенский решительно ни в чем не расходится с Церетели и что комбинация с к.-д. наверняка не состоится. Утром 20 июля Керенский поспешил прервать переговоры, обещавшие накануне удовлетворительный исход. Он сделал это, сообщив одному из участвовавших в переговорах, что текст его письменного ответа к.-д., вызывавшего разногласия, есть текст «окончательный».

21 июля ответ Керенского появился в печати вместе с письмом по этому поводу к Керенскому В. Д. Набокова, П. И. Новгородцева и Н. М. Киш-кина, ведших переговоры 19 июля. Вот что писал А. Ф. Керенский.

«Ознакомившись с письмом Вашим от 15 июля (см. выше), я утверждаю (как факт то, чего к.-д. требовали как основного условия, не находя этого условия во Временном правительстве), что Временное правительство... не отвечает ни перед какими общественными организациями или партиями, а лишь по совести своей и разумению перед страной». Отсюда, однако, А. Ф. Керенский довольно неожиданно выводил лишь то, что партийное заявление трех к.-д. «не может служить препятствием для вхождения в состав Временного правительства». Однако же программа к.-д. «не препятствует» их вступлению в кабинет только при условии, что они готовы будут исполнять чужую программу и притом ту самую, из-за которой к.-д. покинули состав коалиционного правительства. Это правительство, по заявлению Керенского, «в деятельности своей будет неизменно руководствоваться теми положениями, которые изложены в его декларациях 2 марта, 6 мая и 8 июля». Итак, Церетели не приходилось уходить: ультиматум был принят.

Не входили в правительство к.-д., но, по сообщению Н. В. Некрасова печати (21 июля), это «не значило, что правительство отказалось пополнить свой состав вообще». Н. В. Некрасов даже поспешил для вящего успокоения прибавить: «В настоящее время ведутся переговоры с рядом лиц, в результате вступления которых в состав правительства последнее приобретет радикально-демократический характер». В эти дни говорили о вступлении самого Некрасова в «радикально-демократическую» партию.

Со своей стороны В. Д. Набоков, П. И. Новгородцев и Н. Астров, констатируя сложившееся положение, писали Керенскому. «В... переговорах с нами вы выразили ваше согласие с изложенными нами заявлениями (15 июля), а затем высказали готовность подтвердить это согласие и письменно. К сожалению, при дальнейших переговорах и ранее, чем мы имели возможность закончить обсуждение вопроса о нашем вступлении, выяснилось существенное и принципиальное разногласие между нами в основном вопросе об отношении одобренной вами программы к прежней программе и деятельности Временного правительства. Вы находили необходимым подчеркнуть, ...что... вступление наше во Временное правительство не может изменить его деятельности. Мы со своей стороны полагали, что само обращение ваше свидетельствовало о желании поставить Временному правительству новые задачи, осуществляемые на новых основаниях». Эти основания, заявленные в программе 15 июля, «совершенно подрываются внесением в текст письма» ссылки на декларацию 8 июля, «изданную после ухода к.-д. из правительства и во многих отношениях неприемлемую». Вступление к.-д. при подобных условиях было бы лишено «всякого политического значения».

Вопрос казался исчерпанным. На съезде партии народной свободы, начавшемся в Москве 23 июля, отказ к.-д. войти в кабинет был одобрен после блестящих речей П. И. Новгородцева и А. А. Кизеветтера, показавших собранию, что социалистам нужно было использовать политический авторитет к.-д. для проведения собственных партийных задач. Но уже за два дня до этого вотума одобрения положение опять совершенно переменилось. Всему съезду к.-д. пришлось спешно переезжать из Москвы в Петроград, чтобы принять участие в решении вопроса о новом вступлении к.-д. в правительство.

Дело в том, что в течение 20 и 21 июля легкомысленная уверенность Н. В. Некрасова, что отказ к.-д. не помешает правительству составить коалиционную власть путем введения фиктивных политических величин от «радикально-демократической партии», рушилась. Она уступила место ясному сознанию, что создавать буржуазное правительство для проведения социалистических задач — значит решать вопрос о квадратуре круга. Встретив сопротивление со стороны к.-д., Керенский очутился в полном тупике, после того как, с другой стороны, И. Г. Церетели заявил ему, что его партия берет назад данное ей Керенскому полномочие для составления кабинета. В довершение всего соперник Керенского по партии В. М. Чернов выбрал момент кризиса, отчасти связанного именно с его пребыванием в правительстве, для того, чтобы заявить (20 июля) о своем выходе из правительства. Он мотивировал свою отставку желанием вернуть себе «полную свободу действий в качестве защищающего свою политическую честь и преследующего клеветников частного лица».

Действительно, в числе мотивов, побуждавших к удалению Чернова из правительства, были, помимо употребления им власти для партийных целей, также и глухие слухи о его прошлом, бросавшие тень на его личную репутацию. Говорили о каких-то документах, известных господам Бурцеву и Щеголеву, которые «при известном толковании» могли быть поняты неблагоприятно для Чернова. В последние дни заговорили определеннее, что речь идет о денежной поддержке Германией и Австрией русских эмигрантов для специальных целей — использовать их для пропаганды среди русских военнопленных. Пораженческие идеи, пропагандировавшиеся Черновым в его парижском органе «Жизнь», были хорошо известны товарищам-эмигрантам. А документы департамента полиции говорили о германских субсидиях «Комитету интеллектуальной помощи русским военнопленным», организованному ближайшими единомышленниками Чернова, переехавшими из Парижа в Женеву после закрытия «Жизни»: Натансоном, Камковым и другими при участии самого Чернова в октябре 1915 г. В книжках, издававшихся комитетом журнала «На чужбине», который бесплатно рассылался на германские средства по лагерям военнопленных, Чернов действительно принял участие своими статьями. Во всем этом, даже помимо слухов об отношении Чернова к «экспроприациям» 1905 г. было достаточно оснований, чтобы сделать необходимым для политического деятеля в положении Чернова обращение к той или иной форме реабилитации.