Елена Прудникова - Ленин – Сталин. Технология невозможного Страница 66

Вечером 4 июля представители нескольких полков гарнизона были вызваны в контрразведку. Им представили «дело Ленина», которое, как уже говорилось, шокировало неискушенных солдатиков и привело к тому, что части гарнизона заявили о лояльности правительству. Но и это еще не все. Решив развить достигнутый успех, контрразведчики через двоих «возмущенных граждан» – бывшего представителя большевистской фракции в Думе Алексинского и эсера Панкратова, решили передать часть материалов в печать.

Все бы ничего, если бы «дело Ленина» не совпадало в базовых пунктах с другим делом, несколько более ранним – полковника Мясоедова. И там тоже был «завербованный немцами» поручик, который обладал бездной не полагающейся ему по штату информации. Там тоже была шумная газетная кампания. Два раза суд оправдывал полковника, настолько липовым было обвинение, и лишь на третий раз, когда на судей уже конкретно надавили, Мясоедова все же приговорили к смертной казни. Приговор продавливал персонально великий князь Николай Николаевич... ну, это не слишком интересно, а знаете, кто составлял обвинительный акт по этому насквозь фальшивому делу? Гучков – тот самый, который был военным министром в конце апреля (когда прапорщик Ермоленко явился в генеральный штаб с разоблачением Ленина), сторонник выполнения союзнических обязательств во что бы то ни стало и председатель Военно-промышленного комитета. А сменил его на министерском посту Керенский, курировавший расследование по поручению кабинета, а также руководивший контрразведкой как военный министр. Правда, интересно? Оба дела были сляпаны по одному шаблону – а в Петрограде оставалось слишком много людей, помнивших, при каких обстоятельствах был повешен полковник Мясоедов.

И когда «дело Ленина» передали в печать – вот тут проняло уже и кабинет министров. Князь Львов лично обзванивал газеты и убеждал их снять материалы с обвинениями. Со своей стороны то же самое делал Чхеидзе. Публикации удалось перехватить – выступила только откровенно желтая газетка «Живое слово», – но вот слухи, которые пошли из полков, остановить было уже нельзя. Вскоре материалы «Живого слова» вышли на листовках, и газеты принялись их бурно обсуждать. В итоге Переверзев вылетел в отставку – но дело уже было сделано.

И вот если свести все это вместе – откровенно провокационное поведение министра внутренних дел, историю с «немецкими деньгами», провал заведомо обреченного наступления и стрелков на крышах, – то мы получаем уже не стихийное выступление анархистов, а историю, очень похожую на провокацию. Заставить противника преждевременно выступить и разбить его, заодно скомпрометировав. Тем более что стояли за этим делом Гучков и Керенский. Первого злые языки постоянно обвиняли в слишком тесных связях с англичанами – куда более тесных, чем позволено русскому министру, а второй вообще самая смутная фигура февральских месяцев, и если заняться поисками английского агента в российских верхах, то лучшей кандидатуры не найдешь.

Неужели кто-то думает, что большевикам эти соображения не пришли в голову – если не сразу, то хотя бы постфактум? Конечно, пришли. На VI съезде Сталин открыто обвинил правительство: «Ходят слухи, что у нас началась полоса провокаций в широком масштабе. Делегаты с фронта считают, что и наступление, и отступление, словом, все, что произошло на фронте, подготовлено для того, чтобы обесчестить революцию и свалить Советы. Я не знаю, верны эти слухи или нет, но замечательно, что 2 июля из правительства ушли кадеты, 3-го начинаются июльские события, а 4-го получаются известия о прорыве фронта. Удивительное совпадение!»

А ведь и правда: надо же, чтобы столько событий и так друг с другом срослись!

Практика «творческого марксизма»

Тише, Танечка, не плачь – Не утонет в речке мяч!

Впрочем, правительство провалило и репрессии, как проваливало все, к чему прикасалось. Ясно ведь, что разгромить большевиков не удастся – у царского правительства и то не вышло, неужели же выйдет у Временного? Так надо, по крайней мере, арестовывать леваков и беречь правое крыло, представители которого будут капать на мозги остальным: вот видите, мы ведь говорили, насилие – это не метод...

А что получилось? Их десяти членов ЦК был арестован самый правый – Каменев, который сдался сам, чтобы «разоблачить» правительство на грядущем суде. У некоторых членов ЦК возникла та же замечательная идея и относительно Ленина, но тут уже возобладал здравый смысл, да и братья-социалисты дали понять, какие планы строились по поводу большевистского лидера. Днем 7 июля в Таврический дворец явились два видных большевика, Орджоникидзе и Ногин, и сообщили, что Ленин готов сдаться в руки властей, если приказ об этом будет утвержден ЦИК и если будут даны твердые гарантии его безопасности и честного суда. Вместо гарантий они получили самые горячие заверения, что Советы сделают все возможное для обеспечения прав Ленина. А вскоре пришло известие, что ЦИК отказался от собственного расследования июльских событий, решив положиться на правительственное следствие. Что ж, все было ясно. Нет, до виселицы при нынешних гнилых временах дело не дошло бы, а вот пристрелить при аресте могли легко. Виновных потом, конечно, пожурят и, может быть, даже накажут – но кому это будет интересно? В тот же день Ленин и Зиновьев уехали из Петрограда – сначала в Разлив, а через месяц – в Финляндию.

Забавная история получилась с арестом Троцкого. Лично ему ничто не грозило, поскольку большевиком Лев Давидович в то время не был. Но пропустить такую возможность рекламы он, естественно, не мог. Троцкий всячески выражал солидарность с большевиками, вызвался защищать на суде Раскольникова и опубликовал письмо к Временному правительству, где заявил: «Я разделяю принципиальную позицию Ленина. Зиновьева, Каменева... У вас не может быть никаких логических оснований в пользу изъятия меня из-под действия декрета, силою которого подлежат аресту товарищи Ленин, Зиновьев и Каменев». Ну, и его тоже отправили за решетку – раз человек сам просит, почему бы и не уважить...

В результате арестов разумное крыло партии большевиков было изрядно ослаблено. Зато левые легко ускользали от преследования. Мгновенно испарились, уйдя на нелегальное положение, руководители «Военки» Подвойский и Невский. На свободе остались конкретные деятели Сталин и Свердлов – их, собственно, никто и не трогал, поскольку соблюдался принцип личной ответственности, а эти товарищи занимались непонятно чем, и инкриминировать им было нечего. Из Москвы на помощь понесшей потери столичной организации прибыло пополнение, в том числе весьма левый деятель Бухарин и еще один очень конкретный товарищ – Дзержинский. Так что партия большевиков вышла из июльской заварушки нисколько не ослабленная, зато обозленная и изрядно полевевшая.

Несколько мятежных полков действительно были разоружены и их личный состав отправлен на фронт – очень кстати, ибо из-за усилий военной цензуры фронтовики плохо представляли себе, что произошло в Петрограде, почему вдруг ввели военно-полевые суды и пр. Можно представить, что рассказали им обозленные новички! Сообразив, что происходит, командование фронтов отказалось принимать такое пополнение. Вопрос о гарнизоне завис – и в конце концов правительство удовлетворилось заверениями в лояльности, которое солдатики охотно давали. Данное сотрясение воздуха их ни к чему не обязывало – в конце концов, любой гражданин имеет право брать пример с собственного правительства и плевать на свои обещания, разве нет?

Усилия Совета, требовавшего, чтобы карали только тех, кто лично «засветился» в беспорядках, не пропали даром – правительство оказалось обезоруженным. Некоторые успешные действия предпринимались по инициативе местных властей и чиновников среднего звена. Так получилось, например, с разгромом комитета партии большевиков Литейного района. За несколько дней до событий он переехал в новое помещение. Кто уж там это помещение подбирал... но факт тот, что в этом же доме располагалось районное отделение контрразведки. Естественно, контрразведчики не стерпели столь вызывающего соседства. А на штаб- квартиру организации Петроградской стороны налет совершила компания младших офицеров – просто в порядке патриотизма. Заодно разгромили и помещавшееся по соседству бюро меньшевиков – офицерам было все равно, какая там буковка в названии партии, «м» или «б».

Совершенный анекдот получился из попытки разоружения рабочих. Опасаясь делать это открыто, да и понимая, что толку все равно не будет, правительство решило использовать как предлог то, что в оружии остро нуждаются солдаты на фронте. Естественно, на заводских окраинах над этими аргументами только посмеялись. 17 июля на межрайонном совещании местных Советов разгорелась дискуссия по поводу сдачи оружия, где аргументы были примерно следующими: ну ладно, допустим, винтовки, пулеметы, бомбометы нужны на фронте, но рабочих все равно не уговорить расстаться с револьверами и холодным оружием (впрочем, практика показала, что с пулеметами они тоже расставаться не собираются). Тогда оружие стали искать – в основном в помещениях левых организаций, на заводах и фабриках. Смех стал еще громче: представляете себе, что такое обыск завода? Тем более с учетом конспиративного опыта большевистских ячеек?