Марк Твен - Личные воспоминания о Жанне дАрк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря Страница 66

Видите, как скромно она описывала волнующие сцены, когда она проезжала по Франции, а вокруг нее теснилась восторженная толпа. "Они были мне рады". Рады? Они были вне себя от восторга. Когда они не могли дотянуться до ее руки или ноги, они становились на колени в грязь и целовали следы копыт ее коня. Они молились на нее - это и хотели доказать попы. Какое им было дело, что сама она тут ни при чем? Ей поклонялись - этого довольно: значит, она повинна в смертном грехе. Странная логика, нечего сказать!

- Тебе не случалось крестить младенцев в Реймсе?

- Это было в Труа и в Сен-Дени. Мальчикам я давала имя Карл - в честь короля, а девочкам - Жанна.

- Верно ли, что женщины прикладывали свои перстни к твоим?

- Да, это делали многие, не знаю зачем.

- Правда ли, что в Реймсе твое знамя внесли в церковь и ты стояла с ним у алтаря во время коронации?

- Да.

- Проезжая по Франции, ты исповедовалась и причащалась в церквах?

- Да.

- В мужской одежде?

- Да. Только не помню, были ли на мне доспехи.

Это была почти уступка! Она не напомнила о своем праве на мужскую одежду, которое признал за ней церковный суд в Пуатье. Хитрые судьи тотчас переменили тему: иначе Жанна могла заметить свою маленькую ошибку и исправить ее с присущей ей сообразительностью. Но весь этот шум измучил ее и притупил ее внимание.

- Говорят, что в церкви в Ланьи ты воскресила мертвого ребенка. Как ты это сделала - молитвами?

- Этого я не знаю. За ребенка молились и другие девушки; я стала молиться вместе с ними, только и всего.

- Продолжай.

- Пока мы молились, ребенок ожил и заплакал. Он был мертв уже три дня и почернел, как моя куртка. Его тут же окрестили, он снова скончался, и его похоронили в освященной земле.

- Почему ты спрыгнула ночью с башни в Боревуаре и пыталась бежать?

- Я хотела идти на помощь компьенцам.

Они стремились представить это как попытку свершить страшный грех самоубийство, чтобы не попасть в руки англичан.

- Не говорила ли ты, что согласна лучше умереть, чем попасть в руки англичан?

Не замечая ловушки, Жанна чистосердечно ответила:

- Да, я говорила так: пусть лучше душа моя возвратится к Богу, чем я попаду в руки англичан.

Затем на нее возвели клевету, будто она сквернословила и богохульствовала, когда пришла в себя после прыжка с башни; и что то же самое она делала, когда узнала об измене коменданта Суассона[32]. Это возмутило ее, и она сказала:

- Неправда! Я ни разу не богохульствовала. У меня нет привычки сквернословить.

Глава XI. Убийцы в новом составе

Объявили перерыв. И как раз вовремя. Кошон терпел одно поражение за другим, а Жанна начинала одерживать верх. Некоторые из судей явно стали восхищаться мужеством Жанны, ее находчивостью и стойкостью, ее благочестием, простотой и искренностью, ее чистотой и благородством, ее тонким умом и тем, как отважно она защищалась - одна в этой Неравной борьбе; можно было опасаться, что судьи окончательно смягчатся, и тогда Кошону трудно будет осуществить свой план.

Надо было что-то предпринять, и он это сделал. Кошон не отличался жалостливостью, но теперь он доказал, что не чужд ее. Он пожалел судей и решил, что не стоит утомлять их всех долгими заседаниями, когда достаточно нескольких. О милостивый судья! Он не вспомнил при этом, что юная узница также нуждалась в отдыхе.

Он сказал, что отпустит судей, кроме нескольких, но отберет их сам. Так он и сделал. Он отобрал тигров. Если в их число все же попали один-два ягненка, то единственно по недосмотру, и он знал, как с ними расправиться, когда он их обнаружит.

Суд собрался в малом составе и в течение пяти дней разбирал ответы, полученные от Жанны. Из них отсеяли все лишнее, всю мякину - иначе говоря, все, что было в ее пользу, - и тщательно собрали все, что можно было исказить и повернуть против нее. Из этого создали новый процесс, которому придали видимость продолжения прежнего. Было сделано и еще одно изменение. Суд при открытых дверях оказался явно нежелательным: он обсуждался по всему городу и у многих вызвал сострадание к обвиняемой, с которой поступали так несправедливо. Этому решили положить конец. Отныне заседания должны были происходить тайно, без посторонних лиц.

Теперь Ноэль уже не мог на них присутствовать. Я послал предупредить его. У меня не хватило духу самому сообщить это. Пусть он немного успокоится к вечеру, до того как мы увидимся с ним.

Тайное судилище начало заседать с 10 марта. Я не видел Жанну целую неделю и был поражен происшедшей в ней переменой. Она казалась усталой и ослабевшей, была рассеянна и витала мыслями где-то далеко; ответы ее показывали, что она подавлена и не всегда улавливает то, что вокруг нее говорится и делается. Всякий другой суд постыдился бы воспользоваться таким состоянием обвиняемой - ведь речь шла о ее жизни, - он пощадил бы ее и отложил разбирательство. А этот? Этот мучил ее целыми часами, со злобным наслаждением; подавленное состояние их жертвы было им на руку, и они не желали упускать такой возможности.

Ее сумели запутать в тех показаниях, которые касались "знамений", явленных королю; на следующий день ее допрашивали о них несколько часов подряд. В конце концов она отчасти проговорилась о подробностях, которые ее Голоса запретили разглашать; при этом в ее речах действительность смешивалась с аллегориями мистических видений.

На третий день она выглядела бодрее и не такой измученной. Она снова была почти сама собой и держалась хорошо. Было сделано много попыток выманить у нее неосторожные заявления, но она понимала, к чему клонят судьи, и отвечала умно и осмотрительно.

- Ты полагаешь, что святая Екатерина и святая Маргарита ненавидят англичан?

- Они любят тех, кого возлюбил Господь, и ненавидят тех, кто ему ненавистен.

- Ну, а Господь ненавидит англичан?

- О любви или ненависти Господа к англичанам мне ничего не известно. Тут она заговорила с прежней уверенностью и воинственной отвагой: - Одно я знаю: Господь пошлет французам победу, и все англичане уберутся из Франции, кроме тех, кто сложит здесь свои головы.

- А когда англичане одерживали победы во Франции, Господь был на их стороне?

- Я не знаю, ненавидит ли Господь французов, но я думаю, он допустил это, чтобы покарать их за грехи.

Конечно, наивно было говорить о каре, которая длилась уже девяносто шесть лет. Но это никого не удивило. Каждый из присутствующих способен был наказывать грешника девяносто шесть лет подряд, и никому из них и в голову не пришло бы, что Господь может быть милосерднее их.

- Случалось ли тебе обнимать святую Маргариту и святую Екатерину?

- Да, обеих.

При этих словах злобное лицо Кошона выразило удовлетворение.

- Когда ты вешала венки на Волшебный Бурлемонский Бук, ты это делала в честь твоих видений?

- Нет.

Кошон явно удовлетворен и этим. Теперь он будет считать доказанным, что она вешала их из греховной привязанности к лесовичкам.

- Когда тебе являлись святые, ты преклоняла колени?

- Да, я воздавала им все почести, какие умела.

Это тоже могло быть очком в пользу Кошона, если б удалось доказать, что она воздавала их не святым, а демонам, принявшим обличие святых.

Стали спрашивать, почему Жанна хранила свои видения в тайне от родителей. Это тоже могло пригодиться. Этому придавалось большое значение, как видно из записи на полях обвинительного акта: "Свои видения она скрывала от родителей и от всех". Подобная скрытность могла сама по себе доказывать, что Жанна имела дело с нечистой силой.

- По-твоему, ты хорошо поступила, когда ушла воевать без согласия родителей? В писании сказано: чти отца своего и матерь свою.

- Я слушалась их во всем, кроме этого. А в этом я просила у них прощения в письме - я получила его.

- Ах вот как, ты просила прощения? Значит, ты сознавала, что согрешила, когда уехала без их позволения?

Жанна вскипела. Глаза ее сверкнули, и она вскричала:

- Меня послал Господь - значит, надо было ехать! Будь у меня сто отцов и матерей, будь я хоть королевская дочь - я все равно поехала бы!

- А ты никогда не спрашивала у Голосов, можно ли открыться родителям?

- Голоса мне этого не запрещали, но я сама ни за что. не хотела причинять родителям такое горе.

По мнению судей, это своеволие пахло гордыней. А гордыня может повлечь за собой кощунственную жажду почестей, не подобающих смертным.

- Верно ли, что Голоса называли тебя дщерью Господа?

Жанна ответила просто и доверчиво:

- Да, до взятия Орлеана и позже они не раз называли меня дщерью божьей.

Стали отыскивать еще доказательства ее гордости и тщеславия.

- Какой конь был под тобой, когда ты была взята в плен? Кто подарил его тебе?

- Король.

- Ты принимала от короля и другие драгоценные дары?

- У меня были кони и оружие - и деньги, чтобы платить жалованье моей свите.

- А казна у тебя была?