Николай Толстой - Жертвы Ялты Страница 66

«В 36-й пехотной бригаде были приняты все возможные в данных условиях меры для того, чтобы несоветские граждане не оказались среди лиц, переданных советским властям. В статистику было включено неизвестное количество перемещенных лиц, не являющихся советскими подданными… Отсутствие документов, а также скорость и секретность эвакуации исключали возможность исчерпывающей проверки, однако во время эвакуации были приняты меры по отделению лиц, явно принадлежащих к этой категории».

На самом деле ничего подобного не происходило. Проверка гражданства казаков началась только 4 июня, и тогда же полковник Малькольм впервые услышал о том, что выдаче подлежат лишь советские граждане. После этого в пеггецком лагере была открыта канцелярия, где старые эмигранты могли зарегистрироваться, представив документы — настоящие или фальшивые — о том, что Они не являются советскими подданными. Затем казаков разделили: в Пеггеце остались зарегистрированные старые эмигранты, а ниже в долине устроили лагерь для новых эмигрантов. Однако это мероприятие бригадный штаб провел лишь после того, как основной состав казаков был благополучно передан Советам.

В общем создается впечатление, что казаки в долине Дравы оказались в особой категории. Они являли собой наименее военное из всех русских формирований, содержащихся в Австрии, они единственные не воевали на Восточном фронте, среди них, как было известно, исключительно большой процент составляли не советские граждане — и, несмотря на все это, они были выданы. На батальонном уровне офицеры 78-й дивизии вообще не подозревали о разнице между старыми и новыми эмигрантами, а старшие офицеры, бывшие в курсе дела, получили приказы, которым были вынуждены подчиниться.

78-й пехотной дивизией командовал генерал-майор Роберт Арбутнот. Подполковник Г. И. Вредин, работавший тогда в штабе дивизии, отвечал за моральное состояние солдат. Ему по долгу службы пришлось принимать жалобы со всех сторон (в том числе и от его собственного батальона) по поводу предполагаемой репатриации казаков, и он, в свою очередь, сообщил Арбутноту, какое настроение царит в дивизии.

— Я полагаю, сэр, это будет очень трудная операция, и я не знаю, как поведут себя солдаты в случае сопротивления со стороны казаков.

— Я прекрасно все понимаю, — ответил Арбутнот. — Посмотрим. Мне это тоже крайне не нравится, но, разумеется, все может пройти вполне гладко, и наши страхи окажутся напрасны.

Больше генерал ничего не сказал, но позже Бредину стало известно, что после этого разговора Арбутнот направился прямо к командиру корпуса генерал-лейтенанту Китли и высказал резкие возражения против задачи, порученной его дивизии. Бригадир К. И. Трайон-Вильсон, служивший тогда в штабе 5-го корпуса, помнит, как Арбутнот несколько раз являлся с протестами, причем выражался настолько резко, что генерал Китли в конце концов был вынужден строго приказать ему подчиниться. Арбутнот уступил и вернулся в штаб, решив, что по крайней мере операцию следует провести по возможности бескровно.

После главных выдач 1–2 июня тысячи казаков бежали, и англичане выслали в горы патруль для окружения беглецов. Отношение солдат к поставленной перед ними задаче во многом определялось личными качествами их командиров. Некоторые ограничились беспорядочными поисками, окружая тех казаков, которые буквально сами шли к ним в руки, другие же убивали или калечили тех, кого не могли поймать. Всего в июне было поймано 1356 казаков и кавказцев (общее число беглецов оценивается в 4100 человек). В порядке исключения штаб бригады позволил советским представителям, — вероятно, сотрудникам СМЕРШа, — контролировать поисковые операции. О таком советском представителе рассказывает капеллан Аргильского полка Кеннет Тайсон:

«Он был в военной форме, но, насколько я помню, без всяких знаков различия. Он настоятельно предлагал свои услуги в качестве переводчика, хотя по-английски говорил с запинками и обладал скудным запасом слов. Нельзя сказать, чтобы он проявлял навязчивость, но у солдат сложилось впечатление, что он прислан сюда следить за выполнением операции».

Тайсон подчеркивает, что советский офицер был больше похож на чиновника, чем на офицера. Но «чиновники» такого рода имели оружие и стреляли по бежавшим казакам. Вероятно, это единственный случай, когда английским солдатам было приказано сотрудничать с работниками СМЕРШа в охоте за русскими беглецами.

В 6-й бронетанковой дивизии все было совсем иначе. Там генерал-майор Горацио Мюррей сам предупредил немецких офицеров корпуса фон Паннвица об ожидавшей их участи, явно рассчитывая, что они не замедлят скрыться. Получив приказы, он «не делал никаких попыток выяснить, как надлежит выполнять их». Ему казалось, «что чем они туманнее и расплывчатее, тем лучше». В районе, контролируемом дивизией Мюррея, побеги были самым обычным делом. «Я знаю, что мы потеряли множество русских, — объяснил генерал. — Охраны никакой не было». Но на просьбу советских допустить сотрудников СМЕРШа к участию в поисковых операциях он ответил категорическим отказом. Невозможно точно сказать, сколько человек спаслось в результате, но цифра эта, несомненно, приближается к нескольким тысячам и составляет большую часть казаков, находившихся под контролем дивизии.

Впрочем, такое разное отношение к делу двух командиров интересно не только в плане реальных последствий. Генерал Арбутнот протестовал против отданных ему приказов — и подчинился им. Генерал Мюррей протеста не выразил, но сделал все, чтобы свести до минимума эффективность этих приказов. 78-я пехотная дивизия генерала Арбутнота приняла чрезвычайные меры предосторожности перед главными операциями, во время и после них, чтобы обеспечить выдачу казаков советским властям. Напротив, в районе 6-й бронетанковой дивизии приказы выполняли с прохладцей, то и дело их нарушая. Однако никто не попрекнул этим ни генерала Мюррея, ни бригадира Ашера. Не получили они и ничего похожего на устный приказ, отданный бригадиру Мессону и отменяющий проверку. Совсем наоборот. Едва в Вейтенсфельде были обнаружены старые эмигранты, 5-й корпус начал проверку гражданства.

Контраст окажется еще большим, если взглянуть на отношение англичан к казачьим командирам. Полковник Вагнер, второй по старшинству офицер Казачьего кавалерийского корпуса, бежал без всяких помех. Все данные говорят за то, что и генерал фон Паннвиц мог при желании скрыться. И, как мы убедились, возможность избежать репатриации была предоставлена не только немецким офицерам корпуса (все это не вызывало никаких протестов в штабе 5-го корпуса). Напротив, в 78-й дивизии были приняты чрезвычайные меры по предотвращению побегов старших командиров. В частности, генералы Краснов и Шкуро с самого начала находились на особом положении. Англичанам было чрезвычайно важно заманить Краснова на «конференцию». Как вспоминает переводчик Бутлеров, майор Дэвис, сообщая Доманову о «конференции» добавил:

«…Пожалуйста, не забудьте предупредить генерала Краснова: командующий [Александер] очень заинтересован встречей с ним». Около полудня в гостиницу ген. Доманова явился английский генерал высокого роста и еще раз подтвердил приказ, данный майором Дэвисом, и добавил: «Пожалуйста, не забудьте передать мою просьбу и старику Краснову. Вас очень об этом прошу».

Единственным высоким английским генералом в том районе был бригадир Мессон, но он категорически утверждает:

«Я не приезжал к Доманову и понятия не имею, кто мог там побывать 28 мая. Все мы носили тогда полевую форму, рубашки или свитера с минимальными знаками различия, так что иностранец вполне мог ошибиться в чине».

Быть может, «генерал», о котором идет речь, на самом деле был штабным офицером или офицером разведки из дивизионного или корпусного штаба?

Похоже, что генерал Краснов на протяжении всей этой тонкой операции оставался объектом особо пристального внимания. Его машина первой выехала из Лиенца. По прибытии в Шпитталь английский офицер, сверяя имена казачьих генералов и штаба по списку, специально поинтересовался, здесь ли генерал Краснов. Его, впрочем, невозможно было ни с кем перепутать: возраст, ордена и уважение, оказываемое ему казаками, безошибочно выделяли его из общей массы. Полковнику Брайару передали последнюю петицию об отсрочке, написанную по-французски генералом Красновым, с просьбой отослать копии королю Георгу VI, архиепископу Кентерберийскому и в штаб-квартиру Международного Красного Креста. Полковник согласился и, несомненно, сделал это, однако никакого следа петиции в архивах нет: она наверняка не попала по назначению.

Советские коллеги не меньше англичан были заинтересованы в том, чтобы генерал Краснов без помех проделал путь к выдаче. И встречавший казаков полковник НКВД первым делом осведомился, «кто в этой группе генерал Краснов».