Виктор Петелин - История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции Страница 67

Леонид Николаевич Андреев, ещё вчера безвестный репортёр «Курьера», сегодня стал не менее знаменитым, чем Максим Горький. Повсюду говорили о нём, спорили, ругали. И всё из-за того, что он осмелился написать и опубликовать рассказ «Бездна». Находили этот рассказ безнравственным, порнографическим, предлагали изъять его из библиотек, запретить, сжечь. Шумная полемика вокруг рассказа сделала имя Андреева весьма популярным в различных кругах. Всем он казался ужасно развращённым, циничным.

А Леонид Николаевич недавно женился по любви, жил скромно и незаметно в одном из тихих московских переулков, по-прежнему писал фельетоны на различные городские темы. Подумывал о пьесе для Московского Художественного театра, не раз к нему обращались Немирович-Данченко и Станиславский. И Горький не раз советовал ему взяться за пьесу. Только непонятная робость в этом смелом до дерзости писателе сковывала его творческие силы. Горький искренне, ликующе отнёсся к его первой книге. А если Горькому понравилось, то завтра же его мнение станет известно по крайней мере пол-Москве и пол-Петербургу, да потом уж и всей России. И как полезны ему были чтения рассказов на «средах», где собирались дружески настроенные к нему талантливые люди – жёстко критиковали его и всех, кто читал свои произведения, но и восторженно одобряли, если произведения заслуживали того. А уж после критики друзей с какой яростью снова перелопачивал своё сочинение, особенно прислушивался он к мнению Ивана Бунина, острого на язык, много читавшего, думающего, наблюдательного, легко понимающего суть произведений своих коллег по литературе. И чего бы ни касался этот высокий, стройный, с тонким, умным лицом, всегда хорошо и строго одетый собрат по перу, в нём всегда угадывался крупный, талантливый художник, которого не зря, конечно, прозвали «слишком юным академиком». Не раз на «средах» шутили и о его «Бездне». Шутили даже, повторяя каламбур: «Будьте любезны, не читайте «Бездны». Андреев был молод, красив собой, небольшая бородка и длинные чёрные волосы, поддёвка и сапоги, в которых он появлялся повсюду – в гостях, дома, в театре, обращали на него внимание. А жёлтая пресса зубоскалила по поводу его поддёвки, попутно выдумывая множество злых и обидных небылиц. Трудно быть популярным человеком на Руси. Но великое счастье – им быть! Никто бы его и не заметил, если бы не Горький. Полгода пролежала книжка Леонида Андреева в издательстве И. Сытина. И – ничего. А счастливая мысль Горького реорганизовать издательство «Знание» и привлечь к издательству талантливых писателей сразу поставила книгу Леонида Андреева в план изданий, и вышла она в 1901 году: «Посвящаю эту книгу Алексею Максимовичу Пешкову. Л. Андреев», а в дарственной записи Леонид Андреев признался, что подражает он ему, Алексею Максимовичу: «Не твоим писаниям, а твоему смелому и благородному духу, твоему прекрасному сердцу, в котором живет ненависть к злому – эта лучшая форма любви к доброму…» (Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка. М., 1965. С. 125).

Переписка Горького и Леонида Андреева даёт очень много материалов для воссоздания творческого лица Леонида Андреева и многогранного характера Максима Горького, помогает понять единство двух художников и огромное различие между ними в отношении к реальной жизни, к сложностям и противоречиям революции, к своим неоднозначным коллегам. В январе 1903 года Леонид Андреев пытается дать анализ этих отношений, пишет откровенное письмо, в котором напоминает, что: «В одной тряской корзинке не могут улежаться железный горшок с глиняным; ты железный, ты некоторых толчков и не заметил, а мне было больно, ибо я глиняный». Да, он идёт под знаменем Горького, ему дорог дух свободы, этому святому духу он будет всегда служить своим пером. Но, признаётся Андреев, в нём есть противные черты: «Во мне ужасно много мещанского тяготения к благополучию, к погремушкам, к внешним знакам почета; трусоват я, люблю поговорить о себе, а когда у меня болит мозоль на две копейки, беспокойство я делаю на сто тысяч…» Андреев обеспокоен тем, что в критике начали ругать его рассказы «В тумане», «Бездна», и он почувствовал себя беззащитным и одиноким. В журнале «Новый путь» Зинаида Гиппиус в статье «Последняя беллетристика. 1903» коснулась и рассказов «В тумане» и «Бездна» Леонида Андреева: «И г. Андреев рассказывает «всем» о гимназисте, который сначала рисовал неприличные картинки, потом заразился нехорошей болезнью и, наконец, пошёл к проститутке и убил её, «всаживая нож с налипшим на него хлебом» в живот, «который при этом надувался, как пузырь», а гимназист его «протыкал»… Студент, насилующий девушку после трех босяков в «Бездне», создан лишь для утоления этой мучительной жажды последних пределов мерзости – жажды, томящей г. Андреева и понемногу просыпающейся в его читателях. Не одному гимназисту помог гимназист из «Тумана» гордо открыть в себе источник тайного, сладкого ужаса» (1903. № 2. С. 184–187). Критики увидели в рассказе «В тумане», что успех Андреева непрочен, внутренняя раздвоенность его персонажей не убедительна. А главное управление по делам печати сообщило руководству «Журнала для всех», где был опубликован рассказ «В тумане» (1902. № 12), что эта публикация противоречит программе журнала, при этом министр внутренних дел Плеве цензору журнала объявил выговор.

Если царскую администрацию привлекли натуралистические подробности некоторых эпизодов, то В. Щигров в «Критических этюдах» (Крымский курьер. 1903. № 31. 2 февраля), Ч. Ветринский в «Заметках о текущей литературе» (Самарская газета. 1903. 10 января), А. Измайлов (Биржевые ведомости. 1903. 6 января) поддержали публикацию рассказа как прежде всего продолжение вопросов, поднятых в «Крейцеровой сонате» Л.Н. Толстого. Особое мнение о рассказе высказало «Новое время» в статье В. Буренина (1903. 31 января), назвавшего рассказ порнографическим произведением. Рассказ резко осудила в «Письме в редакцию «Нового времени» (1903. 7 февраля) графиня С.А. Толстая, поддержавшая Буренина: такой рассказ не имеет права на публикацию. «Письмо в редакцию «Нового времени» графини С.А. Толстой было перепечатано многими изданиями, многих критиков и писателей оно затронуло. И. Гофштеттер в статье «Мораль и свобода творчества» (Слово. 1903. 9 февраля), В.В. Розанов (Новое время. 1903. 11 февраля) с разных позиций откликнулись на письмо графини. Вскоре вышла книга Н. Денисюка «Смута общественной совести. По поводу произведений Леонида Андреева, полемики нашей печати и рассказа «Бездна», М., 1904, в которой подведены итоги этой дискуссии: либералы осудили письмо графини Толстой за поддержку Буренина и газеты «Новое время», другие поддержали свободу слова в художественном произведении.

М. Горький ответил Л. Андрееву сухо: приезжай в Нижний Новгород и поговорим. «Ты – плохо живешь, – писал он в январе 1903 года, – очень много вокруг тебя пустых и незначительных людей, оттого мне кажется – и возникают у тебя настроения, подобные тому, которое побудило тебя написать несуразное твое письмище. Чудак ты» (Указ. соч. С. 177).

Леонид Андреев так же, как знаньевцы, был за широкую демократичность, против самодержавия, он поддерживает студенческие волнения и чаще всего разделяет их революционные намерения, но активное участие в этих событиях ограничивается благотворительными акциями. Квартира его подвергалась обыску, а в начале 1905 года здесь собрались большевики и провели нелегальное заседание. Жандармы знали об этом, арестовали Л. Андреева, однако Андреев был уже известным писателем, появились статьи в газетах, письма влиятельным лицам, и через месяц Андреев был выпущен из тюрьмы. Но пребывание в тюрьме он не раз подчеркнёт в своих письмах, воспоминаниях.

Евгений Замятин вспоминает, как в начале 1906 года в Гельсингфорсе проходила Красная гвардия, собирались митинги, разнеслось объявление, что на очередном митинге будет выступать какой-то член Государственной думы и Леонид Андреев, автор повестей «Мысль», «Жизнь Василия Фивейского» и других популярных произведений. Интерес к митингу сразу вырос… Девицы, особенно партийные, обожали Леонида Андреева, одной из них, влюблённой в него, он перед выходом на сцену отдал свой зонтик: «И вот над головами – бледное, взволнованное лицо, букет кроваво-красных роз. И в тишине – редкие, раздельные слова: – Падают, как капли, секунды. И с каждой секундой – голова в короне все ближе к плахе. Через день, через три дня, через неделю – капнет последняя и, громыхая, покатится по ступеням последняя корона и за ней – голова…

Дальше – не помню. Помню одно: тогда это казалось очень значительным, и заражало…» (Книга о Леониде Андрееве. СПб.: Изд-во Гржебина, 1922).

Дальше и глубже в познание политических страстей Л. Андреев не шёл, оставаясь внимательным и чутким наблюдателем, но не более того, хотя его по-прежнему «очень трогает, очень волнует, очень радует героическая, великолепная борьба за русскую свободу» (Вересаев В.В. Воспоминания. Изд. 2. М., 1938. С. 423).