Николай Гейнце - Господин Великий Новгород (сборник) Страница 67

Надо еще заметить, что Владимир Николаевич, кроме пользующейся большим влиянием в обществе Надежды Александровны Крюковской, имел в настоящее время солидную поддержку в лице члена общества Исаака Соломоновича Когана, петербургского банкира и богача, и Нины Николаевны Дюшар, дамы аристократки, председательницы одного благотворительного общества, в котором Бежецкий состоял членом. Последняя была положительно околдована Владимиром Николаевичем и ради него записалась членом "общества поощрения искусств" и подбила на то же самое некоторых из своих знакомых.

Это упроченное положение барина отразилось и на расположении духа знакомого нам его "вернаго личарды" - Акима.

В описываемый нами день он благодушно беседовал, сидя за чайком в своей комнате около передней, с своей дражайшей половиной - Марьей Сильверстовной, старой женщиной, внушительного сложения, с ястребиным носом и таким же взглядом изжелта серых глаз и громадными руками, которыми она быстро вязала чулок и, казалось, не обращала ни малейшего внимания на разболтавшегося супруга.

Последний на это тоже, видимо, не обращал особенного внимания и продолжал начатую речь, взглянув на висевшие в комнате стенные часы.

- Еще всего двенадцать часов, а что у нас народищу перебывало. Слава те Господи, хоть Дюшарша за барином чай пить прислала, ну и сбурили всех. Рученьки разломало, отворяя дверь. Хоть часок другой теперь отдохну. Так на звонке и виснешь цельный день.

Он с наслаждением стал отхлебывать чай с блюдечка.

Супруга хранила невозмутимое молчание.

- А все же, неча греха таить, прибыльное место. Ноне, слава Богу, заработал детишкам на молочишко, а ино бывает, что и задаром все утро прошмыгаешь. С актеров взятки то гладки. Николи ничего не дадут, коли сам не попросишь. Ну а ежели, что им к барину понадобится - тогда мне доход.

- На пьянство, - съязвила супруга.

Он не обратил внимание даже на это ее замечание или же, быть может, не слыхал его.

- Это наша Надежда иной раз и сама сунет, - продолжал он. - Добрая, неча говорить... А ей не сдобровать! Шабаш, брат.

Он даже подмигнул углубившейся в вязание супруге.

- Белобрысая Дюшарша отобьет. Придет, так около барина по французскому и юлить. Да и дарит то то, то другое. Глянь-ка, в кабинет подушки какие навышивала. Но уж и барин наш хорош, неча сказать. Ветрогон такой! Страсть! И как его хватает, и чего его мечет, - не разберу. Диво, право, диво. Деньгам один перевод, да и просвистится с бабьем. Горе!.. Но и то правда, место такое на виду, бабье и лезет. - Вот уж я тебя ни с кем не сменяю, ни в жисть. Ино выпьешь, ведь ты меня башмаком лупишь, а я все люблю. Ты бьешь, а я как у принцессы у тебя руки целую. Потому знаю, что любя бьешь.

В передней послышался звонок.

- Иди, седая сорока, отворяй, - оборвала любовные излияния мужа Марья Сильверстовна.

Звонок повторился опять.

- Ну, ну! Опять поехали... - заворчал Аким, направляясь к двери.

Нетерпеливой посетительницей оказалась очень полная, высокого роста пожилая дама с раскрашенным лицом, подведенными бровями, одетая в потертую суконную шубку с плюшевым воротником и в такой же шапке, покрытой шелковым белым платком сомнительной чистоты. В руках она держала большой радикюль.

Несмотря на заявление Акима, что барина нет дома, она силой вошла в переднюю, прошла приемную и достигла кабинета.

- Да говорят вам, дома нет, что вы лезете. Фу, ты. Господи, так и прет... Экая корпусная какая! - увещевал посетительницу Аким, стараясь заградить ей дорогу, но безуспешно.

Она как буря неслась далее.

- Врешь, врешь... вы всегда господам не докладываете, раздражительно заговорила она на ходу.

Вошедши в кабинет, она оглянулась кругом.

- Должно быть, и в самом деле дома нет! - заметила она упавшим голосом.

- Ведь я же вам сказал, а вы все свое. Говорят, так нет, неймется! Приходите в другой раз, а теперь неча вам здесь делать. Отправляйтесь туда, откуда пришли... - с досадой отвечал Аким.

- Я и то уж на двух днях четыре раза была... Как же мне теперь быть?.. Что значит женщина без протекции... - всхлипывала она.

Аким молча продолжал указывать ей на дверь.

Она, между тем, как ни в чем не бывало внимательно осматривала комнату.

- Вот он где поживает-то, хоть на комнату председательскую погляжу... А вы у них лакеем, голубчик? - заискивающим голосом обратилась она к Акиму.

- Видите, чего же спрашиваете?

- А как вас зовут, голубчик?

- А вам на что?

- Да все лучше, в другой раз, по крайности, приду и буду знать.

- Акимом, - с досадой отвечал он, - только отвяжитесь. Да уходите теперь-то!

- Я немножко только отдохну, голубчик, - уселась она совершенно неожиданно для Акима в кресло, - позвольте, Акимушка, уж отдохнуть, а то пешком шла - устала. Я женщина одинокая, без протекции, лишнего на извозчика тратить не могу...

Аким посмотрел на нее высокомерно.

- Ну, пожалуй, отдохните, коли уж так устали. Позволяю, - с важностью разрешил он ей, усаживаясь в другое кресло.

Наступило молчание.

- Вы кто будете, - прервал ее Аким.

- Я-то? Я - артистка Анфиса Львовна Дудкина. Была из любительниц. Всех драматических любовниц играю; и Маргариту Готье в "Как живешь, так и прослывешь" играю, и Марьицу в "Каширской старине". Но могу и другие роли. Очень полезна быть могу на всех ролях. Как кого нет, так я всегда и заменю, голубчик, все роли играю.

- И мужчинские тоже? - усмехнулся Аким.

- Ах, нет, - обиделась Дудкина, - при моей-то комплекции. Хотя женщина я бедная, но до этого не доходила. В молодости разве пажей и мальчиков играла. А теперь нет. Вы надо мной не смейтесь. Ведь я еще и теперь молода и желаю почетное место в труппе занять. И заняла бы, да вот лет пять как протекции лишилась, а прежде за мной многие ухаживали.

- А какое жалованье получаете?

- Прежде и триста и двести получала, а теперь на семьдесят пять и пятьдесят в месяц даже пойду, лишь бы приняли, без места давно и за пятьдесят пойду, - заспешила она.

- Я бы и этого не дал, потому вид страшенный, больно толсты, серьезно заметил Аким.

Дудкина заплакала.

- Почему это вы меня так низко цените? Обиду хотите сказать. Вот везде со мной так. Участь моя горькая такая. В людях сердца нет. Не все же тоненьким девчонкам да красавицам на сцене быть. Да мне со сцены больше двадцати лет никто и не дает, как корсет надену. Я играть гожусь. Еще как играю... Всей залой принимают, как иногда плакать начну... Чувство на сцене главное. Заплачешь - всех тронешь...

- Ну, на это, может, и годитесь, - глубокомысленно решил Аким, - вот и теперь, чего разрюнились?

- Да как же! Как вы обижаете. Чем бы помочь бедной женщине, а вы вот насмешки строите, - сквозь слезы продолжала она.

- Фу! ты... Барыня какая, уже и обиделась, - развел он руками. Сказать ничего нельзя. Чего ревете то, чем я вам могу помочь. Ничем.

- Нет, можете, - встрепенулась Дудкина, отирая слезы. - Попросите барина хорошенько за меня. Окажите протекцию. Вы всегда при них состоите. Значит, знаете, в какую минуту сказать. А я бы вас, голубчик, за это уж поблагодарила.

- Это можно, отчего не сказать, сказать можно, - заметил Аким, важно разваливаясь в кресле и презрительно осматривая с головы до ног Анфису Львовну.

Та с мольбою смотрела на него.

- Да чего с вас взять? Какую благодарность? Чай, у самих ничего нет, - с расстановкой продолжал он.

- Нет, я могу, - снова заспешила она. - У меня есть. Голубчик, уж скажите только, а я вам за протекцию очень буду благодарна! Поблагодарю, будьте благодетель... Да вот!

Дудкина быстро встала, вынула из радикюля старый портмоне, а из него рублевую бумажку и подала ее Акиму.

- Возьмите себе за хлопоты, голубчик! А как устроите меня, то полумесячное жалованье вам отдам, честное слово! Только устройте. Сын у меня есть - плод любви несчастной, а кормить нечем. Подумайте, голубчик, об нас. Ведь без протекции теперь...

Аким взял рублевку и встал перед Анфисой Львовной.

- Постараемся... Отчего для доброго человека не постараться. Ну, что с вами делать! Хоша и трудновато к нему приступиться, да жалеючи вас, улучу его в духе и дам вам знать. Вы где живете-то?

- Голубчик, - начала кланяться перед ним Дудкина, - будь отец родной. Я только второй день как приехала и никого здесь не знаю. Без протекции. Вот тут актриса у меня есть знакомая, ее хочу отыскать, да не знаю, где живет, Надежда Александровна Крюковская, она-то мне поможет...

- Крюковская, - ухмыльнулся Аким. - Я и это могу вам объяснить.

- Неужели ее знаете? Вот отлично, что разговорились, - обрадовалась она.

- Знаем, как не знать... Даже близко знаем-с. Я вам и адрес дам, важно заметил он.

- Спасибо вам, голубчик! Я к ней сейчас же пешком и пойду, а то вам отдала последние, уж на извозчика-то и нет. Недалеко живет?

- Тут недалече от нас помещается. Барин-то наш туды часто шастает, таинственно сообщил он ей.

- Ах, ах... Это отлично; я его там и увижу... Спасибо, что рассказали, буду знать...