Сергей Сергеев-Ценский - Севастопольская страда (Часть 3) Страница 67

Как опытный моряк, он считал этот шаг со стороны союзных адмиралов более чем возможным: он сам, будь он на их месте, непременно сделал бы именно так.

Такой вывод, конечно, лишил его спокойствия. Он поднял в штабе гарнизона вопрос о неотложных мерах к защите рейда, но топить для этой цели свои же суда было ему жаль; оставалось только одно - заложить батареи на берегу рейда, чтобы уничтожить неприятельскую эскадру, если она вздумает прорваться внутрь ночью, на линии затопленных судов.

По его настоянию и под его наблюдением такая батарея - тридцать орудий - и была заложена на Северной стороне между Константиновским и Михайловским фортами. Она была двухъярусная и получила название Нахимовской. Кроме нее, дальше по берегу, на тот случай, если все-таки одному-двум кораблям удастся проникнуть на рейд, были устроены еще две батареи - одна на десять, другая на четыре орудия - исключительно для действий внутри рейда.

Когда в самом спешном порядке земляные работы были закончены и чугунные стражи рейда - новые сорок четыре орудия - стали на предназначенные им места, Нахимов вздохнул свободнее. Однако как раз в это время начали подвозить на лошадях, верблюдах, а больше всего на волах отборно-толстые сосновые бревна и складывать их на берегу, около Михайловского форта.

Бревна эти везли из Херсона, куда обычно сплавлялся лес по Днепру для нужд Черноморья и всего Крыма. Принимал эти бревна инженер-генерал штаба Горчакова Бухмейер, когда Нахимов осматривал сооруженные по его настоянию батареи. Заметив его издали, он подъехал к Бухмейеру.

- Александр Ефимович, скажите бога ради, для чего это прекраснейший такой лес, а? - обратился Нахимов к этому генерал-лейтенанту, которого уважал уже потому, что он был инженер, как и Тотлебен.

Бухмейер, который был одних почти лет с Нахимовым, но почти совершенно сед, даже с сильной проседью в черных усах подковкой, ответил не сразу. Он снял фуражку, вытер платком высокий розовый вспотевший лоб и только после этого сказал, тщательно подбирая слова:

- Для удобства сообщения Северной стороны с Южной приказано его сиятельством соединить оба берега тут мостом, Павел Степаныч.

- Мостом-с? В этом месте-с?.. Да ведь тут почти верста ширины, что вы-с! - очень удивился Нахимов.

- Да, большое затруднение в этом... Также и в том, что ведь оттуда, кивнул Бухмейер в сторону батарей интервентов, - стрельбу подымут, беспрепятственно не позволят работать, а строить надо.

- Отлично обходились мы без моста до сих пор и вдруг-с почему-то надо-с... Хм, хм... мост! Плавучий мост! - подозрительно вперил Нахимов в карие глаза Бухмейера свои голубые, расширенные недоумением.

- Все-таки, согласитесь, Павел Степаныч, с этим, по мосту гораздо скорее может пройти большая воинская часть, чем ежели перевозить ее будут на транспортах! А мост предполагается не плавучий, а бревенчатый, разводной.

- Бревенчатый-с? И в версту шириною-с? - теперь уже просто, как хозяин обороны, сам строивший плавучий мост через Южную бухту, усомнился Нахимов.

- Не приходилось и мне никогда выполнять такую работу, - скромно отозвался ему Бухмейер. - На триста шестьдесят сажен через Дунай у Измаила вывел мост, но тот - плавучий... Кроме того, условия работы были совсем не те... Но раз приказано, нужно делать.

- Даже если и невозможно-с?

Бухмейер слегка улыбнулся.

- Теоретически все-таки возможно... поскольку мы знаем, что бревна держатся на воде и могут выдержать большой груз... Плоты, соединенные вместе.

- Но ведь зальет-с, зальет при малейшем волнении! - И даже руками сделал несколько энергичных волнообразных движений Нахимов.

- Об этом не спорю: заливать при ветре может... Также может давать и прогибы при движении больших тяжестей, как, скажем, орудия. Но это предусмотрено, конечно. А удобство для сообщения большое, это уж бессомненно, - удобство первостепенное.

- Разобьют-с! - уверенно махнул рукою Нахимов.

- Думаю все-таки, - осмеливаюсь так думать, - что всего моста не разобьют, - снова улыбнулся Бухмейер. - А что ежели будет разбито снарядами, поправим... Оставим на этот случай, на ремонт, запас материалов. Наконец, стрельбу откроем из наших батарей: они по мосту, а мы по ним.

- Так что же уж, значит, как же-с, а? Решено и подписано-с? Мосту быть-с? - с нескрываемым волнением от раздражения спросил Нахимов.

- Всенепременно, - ответил Бухмейер. - Я не могу только в точности доложить вам, Павел Степаныч, когда именно он будет готов, - это зависит от многих обстоятельств, но что он должен быть готов как можно скорее, об этом уж буду стараться.

- Прощайте-с! - вдруг неожиданно резко сказал Нахимов, торопливо сунул руку Бухмейеру и повернул своего маштачка в сторону морского госпиталя, где он бывал каждый раз, когда переправлялся на Северную.

- Видали вы подлость? - выкрикнул он, увидя смотрителя госпиталя полковника Комаровского, вышедшего ему навстречу.

Тот никогда раньше не видал его таким возмущенным: лицо его было апоплексически красно, даже голубые глаза порозовели.

Комаровский, человек по натуре честный, стоял руки по швам и развернув грудь, усиливаясь понять, кто именно и что мог донести на него адмиралу, командиру порта.

- Подлость, подлость видали-с? - повторил Нахимов, уничтожающе на него глядя.

- Не могу знать, - пролепетал Комаровский, - о чем изволите говорить, ваше высокопревосходительство?

- Э-э, "не могу знать", а у самого под носом это! - поморщился Нахимов и повернул Комаровского так, чтобы он видел бревна, сложенные на берегу.

- Это что-с? А? - показал он рукой.

- Лес возят, - в недоумении поднял на него глаза Комаровский.

- То-то, что лес! А зачем лес?.. Мост хотят строить через бухту!.. Бросать хотят Севастополь, вот что-с!

Полковник Комаровский был озадачен этим не потому, что Севастополь хотят бросить, - ему приходилось слышать такое мнение и раньше, - а потому, что Нахимов именно с ним поделился своим возмущением.

Нахимову же было все равно, кому бы первому ни выкрикнуть того, что его давило невыносимо.

Замысел Горчакова бросить "несчастный город" был для него не нов: об этом он часто слышал от него и на военных советах и когда он приезжал с Северной. Но после того как был отбит штурм, Горчаков, казалось, успокоился, и все распоряжения его клонились только к тому, чтобы усилить всеми способами оборону Севастополя.

На поверку же выходило, что там все было только показное, парадное, а настоящее тайком готовилось здесь. Под видом удобства переправы через рейд воинских частей, назначенных на усиление гарнизона, на случай нового штурма, готовится, несомненно, путь отступления всему севастопольскому гарнизону, которое и совершится по приказу главнокомандующего когда-нибудь под покровом ночи, а торжествующему врагу отдано будет все, стоившее таких неисчислимых и неоценимых трудов и жертв.

И Комаровский только еще приводил, старался привести в связь эти бревна на берегу и оставление Севастополя, когда Нахимов, качая головой, повторял подавленно:

- Какая подлость! Какая подлость!

II

Оставить Севастополь, хотя бы и после трех штурмов, для него, моряка, было то же самое, что сдать судно неприятелю после какого угодно кровавого боя.

Можно было удивляться - и многие удивлялись тому, - с каким хладнокровием каждый день обходил Нахимов бастионы во время самого жестокого иногда обстрела их; а между тем для него это было совершенно естественно.

С дней ранней юности он готовил себя для борьбы, а не для легких служебных успехов в гостиных высшего начальства или за канцелярским столом. Он не рожден был ритором, однако и административные таланты его были слабы, и в этом отношении он очень охотно признавал превосходство над собой Корнилова.

Но зато своим совсем не картинным, а в высшей степени простым хладнокровием перед лицом неотвратимой, смертельной опасности он превосходил всех своих сослуживцев, потому что это было деловитое хладнокровие обстрелянного матроса, для которого палуба корабля крепость, которому дана возможность отстреливаться от врага, но не дано способов прятаться от него или бежать.

Когда молодой еще, однако успевший уже совершить кругосветное плаванье, лейтенант Нахимов на флагманском корабле "Азов" стал участником знаменитого в летописях морских сражений Наваринского боя, он провел весь бой рядом с матросами, у орудий.

В этом бою он, обвеянный уже штормами трех океанов и большей половины морей, получил окончательный закал.

Бой был неимоверно жестокий. "Азов" сражался одновременно против пяти турецких судов. Он получил полтораста пробоин в корпусе, кроме того что у него были разбиты все мачты, однако он не только уцелел, но сумел благодаря несравненным действиям матросов у орудий потопить два больших фрегата и корвет и сжечь восьмидесятипушечный корабль и фрегат, то есть уничтожить все пять судов, с которыми бился.