Владислав Гончаров - 1917. Разложение армии Страница 7

Бряза, 1 ноября. Сегодня передаю военно-полевому суду двух канониров 1-й батареи 37-й арт. бригады (Петр Немцов и Андрей Артьенко), обвиняемых в грабеже, изнасиловании и т. п. Завтра будет суд, а затем, вероятно, расстреляние. Делаю это спокойно для спасения других; их смерть – искупление. Если мы, решая ту или иную боевую задачу, заведомо предаем смерти десятки или сотни людей – лучших (лучшие чаще и гибнут), то что такое смерть двух мерзавцев? Средняя жизнь прапорщика после производства – две недели. Грустно-зло, но правдиво…

Бряза, 4 ноября 1916 г. Утром сижу за бумагами, а перед обедом долго гуляю по улице. С утра (еще с ночи) выпал снег и все кругом бело. Читаю Лермонтова и заинтересовался, что я знаю наизусть. Припомнил: «Дитяти», «По небу полуночи…», «Русалка», «У врат обители святой», «Тучки небесные». Больше не приходило в голову, что вспомнить. Думал над тем, что, чтобы поднять человека на бой, сделать его боеспособным, нужна широко захватывающая система, в которой ни от чего нельзя отказываться и в которую бы входили: привитие долга, внушение страха, привычка к порядку, вызывание понимания и т. п. Не нужно презрительно махать руками ни на смертную казнь, ни на порку. […]

Бряза, 7 ноября. […]

В 3 часа прибыл ген. Зайончковский [22] , которому я был представлен и который говорил много интересного…

Зайончковский говорил главным образом о пережитом в Румынии: «кошмар», как он повторял. (…) Жоффр признал «отчаянное положение Зайончковского» и отказывался от обещанных ему четырех бригад с тем, чтобы они были брошены к Зайончковскому, но Ал[ексеев] соглашался из Архангельска послать их на Северный фронт и, освободив 3-ю (или другую) стрелковую дивизию, прислать ее 3-му… Делал все, чтобы освободили, ругался, писал дерзкие телеграммы, не исполнял приказа короля и т. п. Просил прислать русских штаб-офицеров, ему отказали; французы прислали генерала и 50 офицеров Генер. штаба, и теперь там захвачено влияние. Мы прислали «Мертвую голову»… глупее не нашли. Интересно отметить неудачную с политич. точки зрения мысль послать сербскую дивизию (сначала дрались хорошо, а потом стали уходить с позиций, когда заметили несерьезность решения задачи… «Нас обязательно расстреляют»): пленные болгары говорили, что у каждого болгарина дрожала рука, когда она поднимала ружье на русского, но когда рядом с ним они увидели презренного торгаша румына, а с другой стороны – своего исторического врага серба, то они подняли руку и на русского. «Можно ли так по-детски решить вопрос?»…

О румынской армии говорит с полным презрением. Трусы, болтуны и полны самомнения, врут сколько влезет. Дисциплина слабая: позицию займут аванпостами, а всю дивизию оттянут верст на 15 назад в деревню: холодно, мол… Убегут назад верст на 20… и даже никому не скажут. С ними нельзя решать никаких тактических задач, просишь их хотя бы пассивно, но держаться, а начнешь со своими сербами маневрировать, они назад – или от артиллерийского огня, или без причины… Экипированы слабо: 1) телефонов нет, на батарею 100 метров линии; 2) попробуешь соединиться – мадам Минареску говорит с мадам Подареску… и ничего не поделаешь. Пришлось ставить часовых; 3) пушки постреляли (77-го года) и ушли за Дунай: расстреляли все патроны и больше нет.

Личный персонал описывает пренебрежительно: 1) или бахвальство, или паника… «Катастрофа, Ваше Превосходительство!»; 2) молодые офицеры на содержании, румянятся, и даже отцы сожалеют сына, когда он упустит богатую содержательницу: «Бедный мальчик!..»; 6) Выгнал одного за другим 6 генералов…

19 ноября 1916 г. Бряза. Для характеристики Румынской армии: 1) Зайончковский выслал своего офицера с двумя вестовыми, и они увидели роту румын; началось махание платком, а потом на колени: сдавались, думая, что болгарский офицер; 2) эскадрон улан Ея Величества (немецкий) взял в плен 1200 чел. + неск. пулеметов + орудия и т. п….

Бряза, 20 ноября. Я ложусь спать и уже думаю заснуть, когда мне говорят о прибытии двух полковых командиров: полковника Финкстена – 147-го Самарского полка, фон Нэрике – 148-го Каспийского. Я выхожу, и они меня поражают: они кислы, все критикуют, не верят в успех, не верят солдатам и т. п. […] Немецкие фамилии усугубляют дело. Я начинаю с ними спорить (другого пути вначале нет), вышучиваю их, поддеваю их «пессимизм» и понемногу сбиваю их с позиции. Мы расходимся спать в 2 часа, и я от волнения и массы ожидающих меня хлопот долго не могу заснуть… Я думаю над тем, неужто Потапов прав, что у нас много потерявших надежду? Положим, это внутренние немцы… Таких-то и надо выбрасывать.

Бряза, 21 ноября 1916 г. Вчера, видя, что автомобильные транспорты – Ее Величества и Земский – работают дурно, а шоферы создают разные предлоги: поломка, нет бензина – чтобы улизнуть от дела, я послал князя и велел сказать: если мне к ночи или завтрашнему утру не вывезут всех раненых, то всех шоферов я перепорю нагайками, а наиболее злостного прикажу расстрелять. Начались возражения: «Мы – Ея Величества, мы ведь приданы»… Князь: «Начальник дивизии полный властелин». Они: «Мы можем уехать». Князь: «Нач. дивизии прикажет стрелять…» Сейчас же принялись за работу: все нашлось и пришло в порядок.

Бряза, 1 декабря 1916 г.

[…]

(Публикуется по: Наш Современник, № 8 – 2004.)

№ 3. Письмо командующего отдельным корпусом жандармов генерала Джунковского начальнику штаба верховного главнокомандующего генералу Янушкевичу от 3 февраля 1915 года

Совершенно секретно

Милостивый государь Николай Николаевич!

Считаю необходимым сообщить вашему высокопревосходительству полученные много сведения об отступлении частей 3-го армейского корпуса через ст. Вержболово в день занятия этой станции немцами.

Части 56-й пехотной дивизии проходили через станцию вечером; в полном порядке шла лишь 56-я артиллерийская бригада, потерявшая до того в боях всего лишь 8 орудий; офицеры артиллерийской бригады были на своих местах.

К сожалению, пехотные полки дивизии шли без должного порядка.

Когда же на станции появилась неприятельская кавалерия, которой, по показаниям присутствовавших, было всего два эскадрона, и они, спешившись, открыли огонь, то в рядах 56-й пехотной дивизии поднялась неописуемая паника.

Имеются указания, что первыми бежали офицеры, за ними бросились и солдаты, часть из них разбежалась по окрестным полям, другая же, без всякого сопротивления, сдалась; эта часть ничтожной горстью спешенных немцев (человек 40, преимущественно мальчишек) была загнана в зал 3-го класса и там заперта до утра.

Знамена этих полков, по-видимому, удалось увезти: так, позже по дороге в Кальварию были встречены 2 солдата, везших на сапках уже сорванное с древка полотнище знамени, кажется, Коротоякского полка; в Кальварию было привезено одним офицером и знамя Юхновского пехотного полка.

Разбежавшиеся солдаты в полном беспорядке мелкими партиями брели к Кальварии, часть из них несла винтовки, другая побросала не только винтовки, но даже вещевые мешки.

Вся картина бегства 56-й пехотной дивизии из Вержболова свидетельствовала о совершенном расстройстве дивизии, видимо, деморализованной еще ранее; в этот критический момент не было видно не только старших начальников, но и младших офицеров; никто не распоряжался, раздавались неуверенные команды лечь в окопы, но безрезультатно.

Что же касается до тыловых учреждений на ст. Вержболово, то нельзя не отметить излишней пассивности в работе воинских чинов по своевременной эвакуации станции.

Лишь благодаря выдающейся энергии начальника станции Огурского, к сожалению, взятого немцами в плен, единственно по его почину, даже, по-видимому, без ведома коменданта, за несколько часов до нападения, со станции было вывезено два поезда с снарядами; военные же, видимо, больше всего опасались в своих действиях при эвакуации возбудить хотя бы намек в трусости, и эта боязнь быть обвиненным в трусости, очевидно, сковывала всякую энергию их, последствием чего и явился захват ничтожными силами немцев вагонов с интендантским грузом и двух санитарных поездов.

Уважающий вас, ваш покорнейший слуга В. Джунковский. 13/II 1915 года, № 274 г., Петроград.

(Военно-ученый Архив; дело № 372; л.76–77.)