Ричард Пайпс - Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905 — 1917 Страница 7

8 февраля 1904 года без объявления войны японцы атаковали и взяли в осаду Порт-Артур. Потопив несколько русских военных кораблей и заперев остальные, они получили главенство на море, что дало им возможность высадить войска на Корейском полуострове. Дальнейшие бои велись на маньчжурской земле, вдоль корейской границы, далеко от ее крупных населенных пунктов и промышленных центров, что создавало дополнительные сложности в снабжении русских войск. При этом и Транссибирская магистраль к началу войны еще не могла действовать в полную силу из-за незавершенного отрезка пути вокруг озера Байкал. В каждой схватке обнаруживалось превосходство японцев в командовании и разведке.

Боевая организация эсеров, направлявшая террористические операции партии, поставила Плеве первым в списке намеченных жертв. Министр предпринимал все мыслимые меры предосторожности, впрочем, абсолютно уверенный, что для террористов он неуязвим, поскольку ему удался, казалось бы, невероятный трюк: внедрить одного из своих агентов, Евно Азефа, в боевую организацию. Азеф выдал полиции готовящееся покушение на Плеве, что повлекло арест Г.А.Гершуни, террориста-фанатика, основавшего группу и руководившего ею. По требованию Гершуни Азеф был назван его преемником. В 1903 и 1904 годах предпринималось еще несколько попыток совершить покушение на Плеве, но все они по той или иной причине проваливались. К этому времени некоторые эсеры стали подозревать Азефа, и чтобы спасти свою репутацию, а может быть, и жизнь, он решил организовать убийство Плеве. Эта акция, которой руководил Борис Савинков, оказалась успешной: бомба, брошенная в экипаж, разнесла в куски тело несчастного. [Об Азефе см.: Николаевский Б. История одного предателя. Н.—И., 1980. После убийства Плеве репутация Азефа среди революционеров поднялась неимоверно, и он смог вести двойную игру вплоть до разоблачения В.Л.Бурцевым при содействии директора департамента полиции А.А.Лопухина в декабре 1908 года, после чего бежал в Германию и занялся коммерцией. Умер он в 1918 году.].

К моменту гибели Плеве стал уже предметом всеобщей ненависти. Даже либералы клеймили позором за это убийство не террористов, а правительство. Петр Струве, издававший в то время в Германии главный орган либеральной печати журнал «Освобождение», в заметке, посвященной смерти Плеве, много внимания уделил общественным настроениям:

«Трупы Боголепова, Сипягина, Богдановича, Бобрикова, Андреева и ф. — Плеве не мелодраматические капризы и не романтические случайности русской истории; этими трупами обозначается логическое развитие отжившего самодержавия. Русское самодержавие в лице двух последних императоров и их министров упорно отрезывало и отрезывает стране все пути к легальному и постепенному политическому развитию. <…>

Страшно для правительства не физическое устранение Сипягиных и ф. — Плеве, а та создаваемая этими носителями власти общественная атмосфера негодования и возмущения, которая рождает из рядов русского общества одного мстителя за другим. <…>

Он [Плеве] думал, что самодержавие, которое ввело полицию во все и вся: законодательство, управление, науку, церковь, школу и семью превращает в полицию, сможет предписывать великому народу законы его исторического развития. А полиция ф. — Плеве не сумела даже предотвратить бомбы. Какой он был жалкий безумец!»26

Струве и другим либералам еще пришлось раскаяться за столь неосторожные высказывания, ибо очень скоро стало очевидно, что для террористов террор был образом жизни и направлен он был не только против самодержавия, но и против «путей к легальному и постепенному политическому развитию». Но тогда, в той напряженной атмосфере, когда политика стала делом всякого наблюдателя, террористы вызывали широкое восхищение как борцы за свободу.

Смерть Плеве глубоко взволновала царя, и его эмоциональные дневниковые записи об этом событии резко контрастируют с холодным безразличием, которое он проявит семь лет спустя в связи с убийством Столыпина — государственного деятеля несравненно более крупного калибра, но исповедовавшего убеждение, что Россия больше не может управляться традиционным самодержавием. Бомбы террористов за два года унесли жизни двух его министров внутренних дел, и царь снова стоял перед выбором между примирением и репрессиями. Сам он всегда склонялся в сторону репрессий и мог бы подобрать еще одного твердокаменного консерватора, если бы с фронта одна за другой не приходили дурные вести. 17 августа 1904 года японцы атаковали превосходящие силы основных русских войск под Ляояном, вынудив их отступить к Мукдену.

Это произошло 24 августа, а на следующий же день царь предложил министерство внутренних дел князю П.Д.Святополку-Мирскому. В спектре бюрократических политиков Святополк-Мирский стоял на противоположном Плеве полюсе: он был человеком крайне независимых взглядов и либерального темперамента и верил, что эффективно управлять Россией можно лишь в условиях, когда государство и общество будут взаимно уважать и доверять друг другу. Излюбленным словом его политического словаря было «доверие». Офицер Генерального штаба, служивший губернатором в различных губерниях и товарищем министра внутренних дел — то есть начальником полиции, он являл собой тип просвещенного бюрократа, гораздо более распространенный в имперской России, чем это обычно представляется. Он в корне отвергал методы Сипягина и Плеве и, дабы не служить под их началом в министерстве внутренних дел, предпочел занять пост генерал-губернатора Вильно.

Святополка-Мирского вовсе не обрадовало предложение государя. В его сомнениях немалую роль сыграли опасения за свою безопасность: уходя в отставку полгода спустя, он благодарил судьбу, уберегшую его от смерти на столь опасном посту27. Но, кроме того, он считал, что человек, исповедующий его взгляды, не может сотрудничать с двором. Во избежание недоразумений он изложил царю свое политическое кредо: «Вы меня мало знаете, может быть, вы считаете меня единомышленником с двумя предшествующими министрами; но я, наоборот, совершенно противных воззрений; несмотря на мою дружбу с Сипягиным, я ведь должен был уходить из товарищей министра по несогласию с политикой Сипягина. Положение вещей так обострилось, что можно считать правительство во вражде с Россией, необходимо примириться, а то скоро будет такое положение, что Россия разделится на поднадзорных и надзирающих, и тогда что?»28

Он указывал царю на необходимость установления веротерпимости, необходимость расширить компетенцию органов самоуправления (самого себя Святополк-Мирский называл «земцем»), свести понятия политического преступления к актам террора и подстрекательства к террору, улучшить положение национальных меньшинств, ослабить цензуру и привлечь земских представителей к участию в государственных делах на совещательных началах. Царь, которому вежливость не позволяла открыто противоречить, казалось, согласился со всеми доводами Святополка-Мирского29.

Назначение Святополка-Мирского на самый важный административный пост в России было принято весьма благожелательно. Опытный чиновник, пользующийся широкой популярностью, он казался идеальным человеком для разрешения политического кризиса. Главными его недостатками были мягкость характера и нерешительность, и в силу этих черт он внушал оппозиции преувеличенные надежды на то, что правительство готово пойти на гораздо большие уступки, чем это было на самом деле. Мирский стал быстро завоевывать общественное признание. Он отменил телесные наказания, ослабил цензуру и восстановил на своих местах многих выдающихся земцев, разогнанных Плеве. Он выражал кроме того намерение устранить ограничения для старообрядцев и облегчить судьбу евреев. Сильное впечатление произвело его обращение к чиновникам министерства внутренних дел, опубликованное в прессе, в котором он говорил, что на своем опыте убедился, «что плодотворность правительственного труда основана на искренно благожелательном и истинно доверчивом отношении к общественным и сословным учреждениям и к населению вообще»30.

Казалось, встает заря новой эры. Земцы усмотрели в высказываниях Мирского приглашение созвать всероссийский съезд. Один из таких съездов проводился в 1902 году, но негласно, нелегально. Идея открытого земского съезда возникла в конце августа 1904 года, вскоре после назначения Мирского, и быстро снискала поддержку и либерального (конституционалистского), и консервативного (славянофильского) крыла движения. Первоначально повестку дня планировалось ограничить земскими вопросами. Но высказывания Мирского внушили земцам мысль, что правительство желало бы узнать их взгляды по государственным вопросам, и круг предлагаемых к обсуждению на предстоящем совещании тем соответственно расширился. Земцы понимали, как важно закрепить законом недавние перемены в правительственной политике, ведь в конце концов и сам Мирский может оказаться орудием в руках «темных сил» — придворной камарильи в первую очередь — и будет устранен, как только исполнит свою роль миротворца. По словам Д.Н.Шипова, наиболее известного из земцев-консерваторов, многие из его товарищей понимали, «что доверие к обществу провозглашено пока только лицом, поставленным во главе министерства вн. дел, но необходимо, чтобы это чувство доверия отдельного члена правительства было усвоено всей государственной властью и облекалось в правовую норму, обставленную гарантиями, исключающими возможность такой случайности, как перемена лиц во главе государственного управления. Насущнейшею потребностью переживаемого времени, — указывалось далее, — является правильная постановка законодательной деятельности и предоставление участия в ней народному представительству»31.