Андрей Синельников - Крах империи евреев Страница 7

Одиссей, убивающий женихов

Джон Флаксманн, Гравюра на бумаге. Галерея Тэйт, Лондон.

Для таких героев нет ничего зазорного в победе не силой, а хитростью, им ведом страх. Это обычные люди с их слабостями и пороками. Смена четырех поколений у Гомера в Одиссее представляет собой постепенное очеловечивание героя: от божества – к полубогу, от него – к идеальному человеку и затем – к человеку обычному. Казалось бы, героев четвертого поколения можно считать самыми поздними. Однако это будет ошибкой.

Обращаясь к его признакам, приводимым Шталь, можно их обобщить в один – невоенность: герой – либо слабый воин, либо не воин вообще. Самый яркий пример последнего русский былинный Дюк, владыка «золотого царства». Он приезжает на Русь, чтобы рассказать о своей стране, открыть людям дорогу к счастью. Несмотря на то, что Дюк никоим образом не воин (он состязается с киевским Чурилой в богатстве и щегольстве), его поддерживает Илья Муромец. (Песни, собранные П.Н. Рыбниковым. 1910. Т. 2. № 131). С одной стороны, это указывает на связь обоих героев с иным миром, с другой – поддержка лучшего из защитников былинной Руси говорит о пользе деяний Дюка для мира людей: доказывая Киеву существование страны неисчислимых богатств, Дюк открывает путь к изобильной жизни. Образ «золотого царства» встречался в связи с первым поколением героев; здесь он возрождается, но уже не как мир неведения, а как мир красоты и богатства. Именно такие представления о «золотом царстве», возникшие в эпоху четвертого поколения героев, полностью затенили в человеческом сознании образ мира, не ведающего тягот труда. Мира воинов, раздвигающих пределы Ойкумены кончиком меча. Это новая идеология мирного времени. Идеология, на которой начинает строиться Великая Империя мира, сменяющая Империю экспансии.

Очевидно, что эпоха четвертого поколения не изобретает ни новых образов, ни новых сюжетов, а трансформирует архаические и даже доэпические, причем трансформируется оценка героев, мотивация их поступков и мифологический подтекст. То, что некогда было ужасным и величественным, теперь становится будничным, бытовым и даже сатирическим или комическим.

Вот это четвертое поколение, поколение, строящее Великую Империю мирной жизни, нас и интересует.

Первые два поколения – это поколения воинов, раздвигающих пределы Ойкумены. Воинов кочевников, живущих в седле и у походного костра. Это подтверждает сам быт их жизни.

Для постоянной готовности к бою необходимо было обладать отменным физическим здоровьем, силой и выносливостью. Добиться этого можно было, лишь постоянно следя за собой и собственным телом. В связи с этим любопытно взглянуть на пищевой рацион гомеровских героев, который выглядит вполне естественно и реалистично. Герои первого и второго поколений, да частично и третьего, питаются в основном мясом животных и пьют виноградное вино. При этом в описаниях трапез первого и второго поколений хлеб вообще не упомянут, а для третьего выступает как дополнение. Медовое вино появляется только в воспоминаниях о самых древних годах. Напомним, что все повествование охватывает период в полтора века. Таким образом, самые древние года отстоят всего на полвека, на три четверти века от новейших, описываемых событий.

Герои «Илиады» употребляют в пищу по большей части различные мясные продукты. При этом используется в приготовлении, как мясо крупного рогатого скота (Илиада. Песнь VI, 313–314; Песнь XVIII, 558–560), так и мелкого: «Ахиллес бело-рунную овцу сам закалает» (Илиада, Песнь XXIV, 621–622), а затем вместе с друзьями свежует, делит на мелкие части и обжаривает на костре её мясо, после чего все садятся за трапезу. Герои «Одиссеи» употребляют в пищу также мясо свиней и кабанов. (Одиссея. Песнь XIV, 80–81, 109). Запивается вся эта обильная и жирная пища обычно вином, в основном виноградным. Это уже трапеза третьего поколения.

Мясо и вино – это обычная пища воинов, дающая им силы перед боем, чего никак не могла бы дать пища растительная. В словах ликийского царя Сарпедона, союзника троянцев, вино и мясо прямо рассматриваются как воздаяние «чести» героям и как условие для накопления «благородной силы». Поэтому хлеб в «Илиаде» представляет собой лишь добавку к основному рациону.

Однако при переходе «от суровой героики войн к относительной умиротворенности последнего героического поколения» роль хлеба начинает резко возрастать. И в «Одиссее» уже он становится основным продуктом питания, причем настолько важным, что «хлебом» именуют уже всю пищу. (Одиссея. Песнь X, 371–372; Песнь XII, 18–19; Песнь XIV, 45–46; Песнь XVIII; 359–361; Песнь XIX, 62). При этом было бы не лишним отметить «огромную заслугу» переводчиков (Жуковского, Гнедича и других), переводящих термином «хлеб» множество разных вещей: мясо поросят, и просто пищу, и яства и даже «одежду и обувь» героев. Так им казалось поэтичней, чтобы хлеб был на столе.

Мясо же, наоборот, в условиях мирного времени становится добавкой к основной пище. При этом главной едой может быть не только хлеб, но и другие продукты, например, сыворотка. «К сыворотке мог бы еще получить козлиную ногу», – это слова поденщика, козопаса Мелентия. В них уже явно прослеживается оттенок социальной градации, деление на знать и простолюдинов, что еще совершенно не замечалось в «Илиаде».

В этом принципиальное отличие. Появление хлеба это, прежде всего, зачатки социального размежевания, символизирующее распад мироосознания, как общего единства. Эпический переход от мяса и вина, к мясу, вину и хлебу, не просто переход к другой пище, это самосознание размежевания общества на тех, кто сохраняет старый менталитет воина и независимость жизни, и на тех, кто начинает превращаться в раба, едящего с чужих рук. Посевной материал необходимо получать от власти. Но об этом позднее.

В мирных условиях меняется и напиток героев. Теперь они пьют, по большей части, «медовое вино», якобы возрождая традиции самых древних предков. (Одиссея. Песнь XXI, 293). При этом, следуя эпической традиции и, видимо, историко-социальной практике, женихи в доме Одиссея продолжают поедать мясо быков и свиней, запивая его виноградным вином, этакая дань героизму древних воинов. Но дома для каждого из них главные продукты – хлеб и медовое вино, удивительное сочетание новой жизни с возрождением еще более древних, чем в доме Одиссея, традиций. Некое взращивание новой аристократии земледелия с опорой на воссозданное прошлое.

Четвертое поколение «Одиссеи» с определенностью знает, когда бывает счастлива боевая дружина. Счастье приходит к ней в мирные дни. Правда, это обстоятельство идет несколько в разрез с самим назначением дружины и дружиной, как ее понимает «Илиада», но ведь и время изменилось. Теперь совершенно естественно, что дружина благоденствует, «процветает» при безупречном базилевсе (правителе), который оберегает «правду», и от его мирного правления.

Что же собой представляет это возрождение «золотого века»? Это возрождение эпического времени первых поколений равных богам, даже самих почти что богов, в крайнем случае, сыновей и внуков богов. Гомер, глазами Нестора и Одиссея, рисует такую картину. Безмолвствующий на собраниях народ, немногие древние старцы и сотоварищи отплывших под Трою героев. Напомним. Это там, где все дела решал до этого воинский круг. Буйные женихи, не признающие право странника, именно странника, а не нищего как принято в переводах, на равное право с ними состязаться. Странник Одиссей все-таки натягивает лук, вопреки насмешкам и угрозам. Напомним. Угрозам в обществе, в котором за поколение до этого был культ странствующего рыцаря, калики перехожего. Нерешительные, мягкие, заискивающие молодые люди, в частности Телемах сын Одиссея и слуги-рабы Одиссеева дома. Уже рабы, а не равные сотоварищи. В качестве опоры права происходит смена материнского права на отцовское. Идет прямая смена парадигмы, где самые молодые представители четвертого поколения уже делают ставку на патриархат и наследование по отцовской линии, а предшествующие им, такие же представители того же четвертого поколения, еще опираются на матриархат и передачу наследования по женской линии. Новое замужество и наследование власти новым мужем вместе с женитьбой, а не наследование сыном имущества своего отца. Однако симпатии автора, то есть Гомера, на стороне патриархата, который поддерживается в его поэмах, как богами, так и оставшимися героями предыдущих поколений.

Поединок Гектора и Ахилла

Однако, наряду с античным троянским циклом, разбор которого мы постарались произвести, существует не менее обширный средневековый троянский цикл. Историки выносят его за скобки при изучении Троянской войны, придавая ему статут апокрифов и более поздней сказочной литературы. К нему относятся, уже упоминаемая нами «История бриттов». «История о разрушении Трои» Дарета Фригийского, написанная от лица участника тех событий Дарета, непорочного священника Гефеста, упоминаемого в «Илиаде». Византийский хронограф Иоанн Малала приводит значительные выписки из «Сизифа Косского», который был писцом у Тевкра и оставил воспоминания очевидца о Троянской войне. Удивительно, то, что ни один из романов о Троянской войне средневековых авторов не был написан на греческом языке. Зато все воспоминания ветеранов дошли в латинском переводе. Писец Идомея по имени Диктис написал свой роман «Диктис Критский» якобы еще в древние года, но обнаружен он был на латыни.