Василий ШУЛЬГИН - 1921 год. Страница 7

“Pele-Mele” — театр-ресторан. IV цикл. Беспрерывное веселье. Новая программа. Все оригинально. Кабаре неожиданностей. Уголок Востока. Бар Америкэн. Исключительный успех “Три аршина морали” (цензурованная нагота) Юрий Морфесси. Цыганские и русские песни — Анна Степовая. Песенки мистера Алли: Юлия Герман. Итальянский ансамбль и т.д. Два оркестра. Конферансье мистер Алли. Съезд к 5 часам вечера. Оркестр Жана Гулеско. Цены умеренные. Вход бесплатный”.

Ну, довольно, вот мы дошли до конца. Это — Омега. Вот площадь Taxim, где митинг автомобилей. Немало здесь служит русских офицеров шоферами… А вот там на пригорке, на площади, это тоже русское нечто.. Так себе — кафе… для шоферов больше… Но держит его бывший русский губернатор…

Итак, мы прошли эту большую артерию Константинополя, эту знаменитую Пера, хребтом лежащую между пьяно-фокстротной Галатой и Тихим Стамбулом. Пера, где сосредоточивается европейская культура в Константинополе… Мы старались рассмотреть, какой налет образовали здесь русские снежинки…

Увы… Мы видели, конечно, и газету, и книгу, и школы, и искусство, и тяжелый труд всякого рода…

Но главное острое впечатление: русские в Константинополе оказались главным образом “кабаретных дел мастера”.

Вспоминается, как Пуришкевич когда-то сказал о румынах: “это не нация — а профессия”…

Как бы о нас не сказали того же…

“Пели-Мели, Пели-Мели, Пели-Мели — без конца…

Из-за массы ресторанов не видать “ее” лица…”

Лица русской эмиграции… Ах, не будем строги! — хлеб наш насущный даждь нам днесь…

Что говорят звезды . . .

В начале 1921 года немецкий генерал Гофман тоже отвечал на вопрос “что делать” и приблизительно так:

— Надо составить коалицию из всех держав, выставить полторамиллионную армию и раздавить большевиков.

“Чем ночь темней — тем звезды ярче”….

Я давно переселился из Посольства. Я живу в комнате, откуда виден Босфор. По вечерам над ним зажигаются звезды…

Чтобы не попасть в болото, я иногда читаю книгу звезд… Ибо звезды имеют одно несравнимое преимущество, которое однажды отметил П. А. Столыпин: это звезды, а не болотные огни…

Я читаю в книге звезд следующее:

Есть люди удивительно честные и порядочные… в личных отношениях. Аккуратные, пунктуально добросовестные, безусловно презирающие мошенников всех национальностей. Нетрудно узнать этих людей, этот народ: это — немцы.

Есть страна удивительно… “неразборчивая в средствах”. Однажды ее повелитель назвал подписанный им договор “клочком бумаги”. Его генералы и дипломаты, безупречно порядочные, как люди, совершали невозможные дела в качестве патриотов. Чудовищные обманы, неслыханные жестокости, тайные убийства были их средствами…

— “Украина”! Никакой Украины нет и никогда не было… Украину создал я!!!

Так вдруг объяснил изумленному миру… генерал Гофман.

Изобрести страну! Целый народ! Однако весь мир поверил этому чудовищному обману. Меж тем генерал Гофман, пустивший эту гигантскую ложь, наверное, честнейший человек и офицер.

“Русский народ” убивает Верховного Главнокомандующего генерала Духонина. Вспышка народного гнева? Ничего подобного… “Русский народ”, убивший Духонина, оказывается переодетым немецким офицером…

“Большевики”. “Коммунисты”… Какой вздор! Есть только наши агенты — провокаторы и шпионы…Это мошенники, которых бы следовало перевешать!!!

Так говоряттеперь… немецкие генералы и дипломаты…

Но именно при помощи таких “мошенников” действовали эти лично безупречные люди. Нет таких поступков, которые бы они не совершали “ради Родины”.

И вот тут-то я и хотел бы поставить свой первый “звездный” вопрос.

Правильно ли это? И не произошло ли это мировое несчастье, от которого неизвестно кто пострадал больше — победители или побежденные, именно потому, что в международных вопросах забыты основные принципы морали.

Этот вопрос хотя и “звездный”, но мне кажется практический…

Что собственно надо сделать, чтобы мир мог спокойно существовать? Надо найти выход для Германии. Такой выход, при котором ей не было бы надобности изобретать всякие вельзевуловского типа махинации.

Но для того, чтобы найти такой выход, надо, чтобы Германии, как таковой, можно было верить. Верить настолько же, насколько можно верить отдельному немцу в его частных делах.

Разве мы знали в свое время о хитроумных изобретениях Гофмана и Людендорфа? Ничего не знали. А ведь они готовились на наше горе.

Разве кто-нибудь может поручиться, что и теперь, в то время, как Гофман и Людендорф проповедуют Белый Поход на восток, какие-нибудь немецкие генералы не готовят Красное Нашествие на запад?

Этоотсутствие доверия к Германии есть страшная мировая беда .

Есть Нечто, что выше Германии, что выше России, что выше родины…

И это Нечто?..

Это Нечто самая простая вещь — честность…

Пока Германия не даст достаточных доказательств, что подписанный ею договор — не “клочок бумаги”, до тех пор мира не будет в Европе.

До тех пор Франция будет насиловать Германию, а Германия одна могла бы раздавить боа-констриктора, пущенного ею в Кремль.

Но, чтобы раздавить большевистского гада, надо, прежде всего, чтобы Германия сама перестала быть… змеей…

Впрочем, это — мое мнение, которое я изложил в “Зарницах”… Оно весьма мало сходится с мнением некоторых моих соотечественников.

Удивительно, как в самое короткое время “союзники” сумели восстановить против себя русских.

Нас действительно очень много оскорбляют. Нехорошо только, что свои личные “беженские обиды” мы переносим в вопросы большой политики. Ведь Столыпин предупреждал нас, что нельзя идти за болотными огоньками, а нужно идти по звездам…

Ближе к земле

Он сидел у меня и писал… Я уже не жил в посольстве. Я жил у своего друга и бывшего секретаря, Б. В. Д., который в свою очередь жил у своих друзей и т.д.

Квартира эта была “роскошная”. Какая-то француженка, уезжая, сдала ее русской семье Т-аль. Русские “сдавали комнаты”… Кому? Кто мог платить сто лир за комнату? Все это были красивые женщины всех национальностей. Служившие в разных “театрах”. Самые удобные квартиранты. Они приходят очень поздно и встают поздно, и было их не слышно. Но иногда они проскальзывали через столовую, выставочно-красивые…

— Bonjour, messieurs… dames…

Приличный, степенный поклон…

Я в таких случаях думал о том, как трагично-глупо поступает человечество: самые красивые экземпляры животных отбираются “на племя”, т.е. для продолжения рода, а самые красивые экземпляры людей идут “на убой”, то есть отдаются на “немедленное съедение” в кафе-шантанах… Ленин — несчастный “меньшевик”… Если уже насиловать человеческую волю, то до конца… надо бы делать вот как. Декрет: “ни одна красивая женщина не может поступить в кабак, не давши государству ребенка от государством указанного отца”. Дала ребенка — продавайся кому хочешь… Сделал дело — гуляй смело. Но сколько женщин, родив ребенка, не пошли бы уже в кабак? Большевики, в сущности, “жалкие соглашатели”… Я реформировал бы мир куда рациональнее…

В этой квартире, где было тихо, как в монастыре, было хорошо работать. Я начал писать…

И в один прекрасный день он ворвался ко мне… в “роскошь”…

Боже мой — это был, конечно, он!.. Но в каком виде.

Лицо такое “налившееся”, что серо-голубые глаза казались совсем маленькими… К тому же они бегали во все стороны, точно у затравленного зверя. Вид шинели устрашал, обувь — нечто неопределимое, голова — точно в перьях, брит — в прошлом веке… Потискав меня в объятьях, он стал говорить, говорить бесконечно… И все тыкал куда-то пальцем, кого-то обвиняя… Все большей частью ругал какого-то “коменданта”… Эта ругань прерывалась взрывами радости, что он меня нашел, и огорчения, что жена осталась в Крыму, и расспросами о матери…

Я видел, что ему надо делать… Ему прежде всего надо было подлечиться, успокоиться… Когда через две недели он пришел в себя, он написал письмо матери…

Начало письма пропускаю…

“…Померили температуру — 40,9… Тут я помню не все вполне ясно, так как сознание временами покидало меня. Сначала распространился слух, что Перекоп прорван, затем на другой день, что положение восстановлено. Наконец, уже приказ генерала Врангеля об эвакуации…

Сколько дней, точно не помню, кажется два, шла лихорадочная погрузка. Из моей комнаты в квартире К., я видел только последнюю ночь огромное зарево: то горели разграбленные и загоревшиеся склады Американцев. Тишина в моей комнате была особенно жуткая. Наконец, пришли и за мной: меня погрузили.