Егор Иванов - Честь и долг (Вместе с Россией - 3) Страница 7

- Что вы! Что вы! - предостерегающе всплеснула руками Надежда Константиновна. - Вы же знаете, как любит Владимир Ильич проверять свои мысли в любой аудитории - и в кружке, где полдюжины человек, и перед сотней рабочих и партийцев... Не беспокойтесь, вопросы Миши - особенно о самоопределении - это оселок, на котором Ильич оттачивает умение подходить к демократическим требованиям вообще...

- Да! Да! И еще раз - да! - весело и озорно заблестел глазами Ильич. Если вы встаете на позиции самоопределения наций, как одной из форм демократии, значит - вы социалист и большевик! Если нет - извольте идти к оппортунистам, смотрите назад, а не вперед! Обращайте тогда свои взоры на Англию, Францию, Германию, Италию, то есть на те страны, где национально-освободительное движение лежит в прошлом, а не на Восток, Азию, Африку, колонии, где это движение лежит в настоящем и будущем...

- Давайте лучше смотреть сейчас на Цюрихское озеро! - шутливо предложила Надежда Константиновна. - Как оно красиво!

- Великолепно! - подтвердил Владимир Ильич. И в раздумье добавил: Сколько же нам осталось жить на его берегах?..

5. Могилев, начало декабря 1916 года

Соколов убыл из Ставки к месту службы через два дня после того, как Алексеев неожиданно получил от царя "отпуск для лечения" и, недоумевающий этой "милостью", отправился в Крым.

В тишине и уюте отдельного купе, которое полагалось генералу, под ритмический стук колес Соколову думалось особенно хорошо. Он снова и снова вспоминал разговоры в Ставке с Базаровым, Ассановичем, Скалоном, беседу с Алексеевым и встречу с Гурко, в которой исправляющий должность наштаверха явно чего-то не договаривал. Поезд мчал Алексея через присыпанные снегом леса, болота и поля Белыя России в Минск. Казалось бы - самое время было продумать многие вопросы, связанные с Западным фронтом, выяснившиеся в Ставке, но память не отпускала от себя то тревожное предчувствие огромных событий, которое еще больше усилилось от краткого, пятидневного пребывания в Могилеве. Это ожидание грандиозного переворота отодвинуло радость от получения генеральского чина и назначения на крупную штабную должность, которая не только давала известную власть и влияние, но и значительно расширяла видение панорамы событий.

Факты и недомолвки, слухи, которые он услышал в штаб-квартире армии, следовало обдумать. Базаров явно намекал на свое участие в тайном обществе типа декабристского и весьма осторожно зондировал согласие Соколова на присоединение. В какой-то момент Алексею Алексеевичу даже показалось, что за этим приглашением маячит фигура самого начальника штаба верховного главнокомандующего, но он тогда отбросил эту мысль - уж очень верноподданно выступали в беседе с ним Алексеев и Гурко. Теперь же ему припомнилась и хитринка под насупленными бровями мужиковатого генерал-адъютанта, прочимого в военные диктаторы. Всплыли в памяти и другие приметы.

Надо было сопоставить все накопившееся за последние недели и определить свою позицию. Он всегда хотел иметь свою точку зрения даже по менее важным вопросам, чем этот, а не шарахаться из стороны в сторону.

Ясно, что ходившие в Петрограде в среде офицерства слухи о заговоре военной верхушки против бездарного царя и его камарильи имели почву под собой. В одном из первых разговоров Базаров сказал, что многие в Ставке и Петрограде прочат Алексеева в военные диктаторы при малолетнем царе Алексее Николаевиче и регенте великом князе Михаиле Александровиче. Намекнул и о возможности того, что царь и наследник вместе с императрицей Александрой Федоровной будут схвачены офицерами на одном из глухих перегонов Могилев Царское Село и на броненосце вывезены куда-нибудь за границу, чтобы освободить трон для Михаила. Не исключается также, что на роль государя всея Руси может претендовать дядя царя, великий князь Николай Николаевич. Он продолжал оставаться популярным в армии и гвардии, несмотря на бездарные поражения в начале войны, когда он был верховным. Надеялись и на конституцию на манер английской.

"Любопытно, - размышлял Алексей, - для кого выйдет толк из зреющего в Ставке заговора - для отдельных групп борющихся или для всей страны, и дворцовый переворот послужит детонатором народной революции?" А что она неизбежна - в этом его убеждал старинный друг, инженер Михаил Сенин, давно примкнувший к большевикам. Недавно, в бытность свою в Петрограде, Соколов виделся с Сениным - тот работает сейчас на меднокотельном заводе "Лангензипен и К°" - и они долго говорили о будущем России.

Небывалый размах забастовок, когда лишь в одном октябре в Петрограде бастовало 180 тысяч рабочих, указывал на подъем революционных настроений. По службе в Генеральном штабе Соколов знал и о брожении в действующей армии и запасных частях, стоящих в разных городах империи. И вот теперь - почти прямое приглашение его самого к участию в заговоре против царя... По-видимому, очень развернутом.

Базаров рассказывал, что связь думских оппозиционеров с офицерством существовала давно. Еще после японской войны Александр Иванович Гучков образовал кружок, в состав которого вошли Савич, Крупенский, граф Бобринский и представители офицерства во главе с генералом Гурко. Примыкал к кружку и генерал Поливанов.

Базаров даже показал коллеге две телеграммы, хранившиеся им в особой папке. В первой Гучков телеграфировал начальнику штаба: "...Крайне необходимо переговорить с вами, сделать вам доклад о всех сторонах деятельности Центрального военно-промышленного комитета и получить важные для комитета ваши указания. Рассчитываю в ближайшее время приехать к вам, но легкие осложнения в ходе болезни мешают мне приехать скоро. Разрешите моему заместителю, члену Государственной думы Александру Ивановичу Коновалову, который отлично ведет дело, приехать к вам в ближайшие дни для ознакомления вас с положением дел и получения ваших указаний". В тот же день Алексеев ответил ему: "Буду очень рад. Лучше, если возможно, на этой неделе, после четверга или в начале следующей".

Среди участников конспирации он называл такие "лучшие" умы среди военных, как Брусилов, Гурко, Крымов, Корнилов, Колчак... Он говорил, что лишение свободы Николая совсем не сложное дело. Это даже не обязательно делать в Ставке. Достаточно захватить его врасплох, властно предъявить ультиматум, чтобы он исполнил все. Особенно если ему будет неясна участь его сына, которого он любит, пожалуй, единственно из всех своих близких самой преданной любовью. Но нужна уверенность, что те, кто пойдет на эту акцию, встретят полную поддержку офицерства. Такой переворот, полагают заговорщики, будет удачной формой предупреждения народного движения, новой пугачевщины. Поэтому нижних чинов ни в коем случае нельзя втягивать в политику. И этим, дескать, нынешние конфиденты отличаются от их предшественников декабристов, которые вывели на площадь войска...

При воспоминании об этом сравнении Алексей мрачно усмехнулся. Он поставил бы нынешних мятежников в армии на одну доску скорее с убийцами Павла Первого, а не декабристами.

Эта попытка ограничить, связать Николая по рукам и ногам все более и более казалась Соколову какой-то новомодной игрой. Хороши кадеты и "общественность", вдохновляющие подобную выдумку. Они смертельно боятся и ненавидят свой народ. Хоть Гучков и писал Алексееву - и это тоже знал Базаров: "Наши способы обоюдоостры и, при повышенном настроении народных масс, особенно рабочих масс, могут послужить первой искрой пожара, размеры которого никто не может ни предвидеть, ни локализовать", - на самом деле планы заговорщиков такой перспективы явно не предусматривают.

Соколов знал, что снабжение столицы сознательно дезорганизуется и военно-промышленными комитетами и земгором, во главе которых стояли эти же конспираторы: Гучков, Коновалов, Львов, Терещенко. Он был уверен, что весь так называемый "Прогрессивный блок" в Государственной думе также был замешан в заговоре против Николая Романова. Все тот же всезнающий Базаров говорил ему, что военный эксперт Думы полковник Энгельгард уже давно установил связь с генералом Гурко через его брата, члена думской комиссии по обороне.

"Ну и широко же раскинули они свои сети, - думалось Алексею. - Но ради чего они хотят заменить Николая Романова Михаилом Романовым? Наверное, чтобы властвовать самим и продолжать эту войну, которая опостылела и солдатам, и рабочим, и крестьянам?.. И хотя сейчас будущий военный диктатор Алексеев и все, кто заодно с ним, фактически проигрывают кампанию за кампанией для компрометации режима, взяв власть в свои руки, они будут воевать до победного конца, выгодного гучковым, коноваловым, терещенкам и энгельгардам...

А где стоишь ты? - спросил себя Соколов. - На чьей стороне твоя шпага, офицер? Ведь ты присягал царю и Отечеству? Тогда почему сейчас, когда тебе твои товарищи говорят, что они составили заговор против монарха, ты не вступил с ними в борьбу и не отдал жизнь за царя? От страха? Или от соучастия с ними?"