Михаил Серяков - Битва у Варяжских столпов Страница 7

Как видим, из семи названий из скандинавских языков без натяжек выводится названия только двух порогов. Первый порог в сочинении Константина Багрянородного вообще носил одинаковое название на русском и на славянском, а предположительно скандинавское название третьего порога Геландри было отнесено царственным автором к числу славянских. Чтобы вывести из скандинавского названия всех порогов, норманистам пришлось прибегать к большему или меньшему насилию над первоисточником. Само разнообразие версий, предлагавшихся норманистами, говорит о том, что однозначной скандинавской этимологии этих названий нет. Зачастую наблюдается несовпадение фонетики и семантики, особенно когда Константин Багрянородный указывал значение названия того или иного порога. С другой стороны, М.Ю. Брайчевский предложил иранскую этимологию для русских названий порогов, которые, по его мнению, возникли не в X в., а III–IV вв., в сарматскую эпоху.

Мы видим, что Константин Багрянородный различал славян и россов. Помимо него как отечественные, так и некоторые иностранные источники указывают на какую-то обособленность или выделенность руси из славянской среды, проявляющуюся в самых разных видах. Описывая победоносное завершение похода Олега на Царьград, летописец отмечает: «И сказал Олег: “Сшейте для руси паруса из паволок, а славянам шелковые”, и было так»{52}. Впрочем, часть ученых, в том числе Д.С. Лихачев, видит в этом летописном известии лишь указание на противопоставление княжеской дружины (руси) рядовому войску (словенам){53}. Статья 1 Русской Правды Краткой Редакции хоть и упоминает еще порознь русина и славянина, однако уже оценивает их жизни в одну и ту же сумму: «Убьеть мужь мужа, то мьстить брату брата, или сынови отца, любо отцю сына, или брат учаду, любо сестрину сынови; аще не будеть кто мьстя, то 40 гривен за голову; аще будеть русин, любо гридин, любо купчина, любо ябетник, любо мечник, аще изъгои будеть, любо Словении, то 40 гривен положите за нь»{54}. В наиболее антагонистичной форме это противопоставление фигурирует у некоторых восточных авторов. Ибн Руст рисует следующую картину: «Они (русы) нападают на славян, садятся на суда, отправляются к ним, полонят их, вывозят в Хазаран и Булгар, продают их; нет у них полей (пахотных), так как они едят то, что привозят из земли славян»{55}. Аналогичное известие мы встречаем и у Гардизи. Норманисты с готовностью ухватились за эти известия и пытаются выдать их за доказательство неславянской принадлежности русов. Однако при этом они не учитывают нравы той и последующих эпох. Так, например, еще в 1375 г. новгородские ушкуйники сначала разграбили Кострому и Нижний Новгород, «множество народа христианского полониша», а затем продали их булгарам{56}. Нечего и говорить, что ушкуйники были точно такими же русскими людьми, как и их жертвы. Для сравнения напомним, что в античных Афинах запрет на продажу сограждан в рабство был введен только Солоном. Таким образом, все эти примеры говорят о некоей выделенности русов из славянской среды, но не являются прямым доказательством их иной этнической принадлежности.

Уязвимость для критики прямых письменных свидетельств, на основании которых делались выводы о скандинавском происхождении русов были ясны для некоторых норманистов XIX в. Уже М.П. Погодин писал: «На каждое положение о норманнском происхождении Руси порознь можно делать возражения, но все доказательства вместе имеют особую силу и крепость… вместе они неопровержимы»{57}. Хоть заявлению о том, что ряд спорных положений в сумме дает неопровержимую истину, трудно отказать в оригинальности, однако очевидно, что в данном случае мы имеем дело с софистикой, а отнюдь не строгой исторической наукой, приверженностью которой так любят гордиться норманисты.

Вместе с тем рассмотрение темы данной главы будет неполным, если мы не примем во внимание, что некоторые скандинавы действительно именовали себя русами или назывались так другими, а если быть точнее, выходцами из Гардарики. Механизм этого чудесного превращения открывают скандинавские саги, отнюдь не делавшие из него секрета. «Сага о людях из Лаксдаля» описывает такой интересный эпизод, произошедший при конунге Хаконе Добром, правившем Норвегией примерно в 945–960 гг.: «Однажды, когда Хаскульд вышел развлечься с некоторыми людьми, он увидел великолепный шатер в стороне от других палаток. Хаскульд вошел в шатер и увидел, что перед ним сидит человек в одеянии из великолепной ткани и с русской шапкой на голове. Хаскульд спросил его, как его зовут. Тот назвал себя Гилли.

— Однако, — сказал он, — многим больше говорит мое прозвище: меня зовут Гилли Русский.

Хаскульд сказал, что часто о нем слышал. Его называли самым богатым из торговых людей»{58}. В оригинале Гилли носит прозвище не Русский, а Гардский{59}, однако, поскольку это слово и означало на языке скандинавов Русь, в русских переводах ставится именно первый термин. «Сага об Олаве Святом» рисует абсолютно аналогичную ситуацию: «Одного человека звали Гудлейк Гардский. Он был родом из Агдира. Он был великим мореходом и купцом, богатым человеком, и совершал торговые поездки в разные страны. Он часто плавал на восток в Гардарики, и был по этой причине прозван Гудлейк Гардский»{60}. Точно так же поступает в других краях и Олав Трюггвасон, служивший в дружине Владимира: «И с тех пор, как он уехал из Гардарики, он изменил свое имя и называл себя Оли и говорил, что он из Гардарики»{61}. Таким образом, мы видим, что Русским или Гардским называли скандинавы тех своих соплеменников, которые торговали с Русью либо служили там. Понятно, что славяне и скандинавы великолепно понимали, кем по происхождению является такой человек, однако представители других народов, не знающие языков и обычаев этих стран, вполне могли принять такого «Гардца» за настоящего руса.

Глава 3.

ПИСЬМЕННЫЕ ИСТОЧНИКИ О СЛАВЯНСКОМ ПРОИСХОЖДЕНИИ РУСОВ

На славянское происхождение руси указывают достаточно многочисленные источники, которые не связаны между собой. Уже создатель ПВЛ четко заявил: «а Словеньскыи языкъ и Роускыи одно ее». Понятно, что норманисты предпочитают понимать данный фрагмент применительно к полянской версии происхождения руси либо относят его к тому периоду, когда пришедшая с Рюриком русская дружина, состоявшая, по их мнению, из скандинавов, ославянилась. Однако текст летописи свидетельствует о том, что уже самые первые представители варяжской руси говорили по-славянски: «Через два года умерли Синеус и брат его Трувор. И принял всю власть один Рюрик и пришел к Ильменю, и поставил город над Волховом, и назвал его Новгород, и сел тут княжить, и стал раздавать мужам своим волости и города ставить — тому Полоцк, этому Ростов, другому Белоозеро»{62}. Как видим, все города, основание которых летописец приписывает варягам, носят исключительно славянские, а отнюдь не скандинавские имена. Однако из этого следует, что и основатели их говорили по-славянски. Точно так же против их понимания этнической природы руси недвусмысленно свидетельствует само начало ПВЛ, где к потомкам Иафета причислены «варязи, свей, оурмане, (Готе), русь, агняне», из чего с неизбежностью следует, что хоть варяжская русь и находилась где-то неподалеку от шведов и норвежцев, но однозначно отличалась от этих скандинавских народов древнерусским летописцем.

Заявление отечественного летописца подтверждает и арабский писатель Ибн Хордадбех (ок. 820 — ок. 890): «Что же касается до русских купцов — а они вид славян — то они вывозят бобровый мех и мех черной лисицы и мечи из самых отдаленных (частей) страны Славян к Румскому морю…»{63} Ценность данного известия заключается и в том, что, в отличие от автора ПВЛ, Ибн Хордадбех сам жил в эпоху призвания варяжской руси и записывал со слов мусульманских купцов, успевших хорошо изучить своих контрагентов. По мнению одних специалистов, первая редакция его сочинения была составлена примерно в 846 г., вторая — в 885 г., другие специалисты считают, что была только редакция 80-х гг. IX в. Отметим, что А.Я. Гаркави перевел интересующее нас место не как «вид славян», а как «племя из славян»{64}. Свидетельство Ибн Хордадбеха весьма однозначно. Весьма показательна и реакция норманистов на него. Английский историк П. Сойер, признавая, что текст называет русов сакалиба, тут же отмечает: «Так обычно обозначаются славяне, но поскольку получающийся в результате смысл противоречит всему, что принято думать о русах, в данном контексте термин Saqaliba иногда переводится как “северяне”, или “европейцы”»{65}. Однако, как мы увидим ниже, это далеко не единственное отождествление русов со славянами. Исследователь действительно может подвергнуть источник критике, но для этого нужны весомые основания. Произвольная подмена одного слова в древнем источнике другим только на том основании, что ему так хочется или «принято думать», никакого отношения к науке не имеет и представляет собой элементарную подтасовку фактов. В последней главе мы увидим другое «объяснение» данного известия, предложенное туземным норманистом Г.С. Лебедевым.