Александр Морэ - Во времена фараонов Страница 7

Дело Масперо и его энергичных сотрудников имеет значение, выходящее за пределы Нильской долины. Из этого практического урока археологи всех стран могут извлечь много пользы, хотя поглощенные работой ученые трудятся без шума, без рекламы и дают знать о себе лишь законченными делами. Нет ничего более спорного, чем вопрос о восстановлении античных зданий. Огульные решения тут не имеют места. Нужно считаться с состоянием большей или меньшей степени расшатанности памятников, их вероятной устойчивостью; особенно важно установить, сводится ли их значение к чисто художественной ценности, или же они важны для историка и археолога.

С точки зрения практической не подлежит сомнению, что предоставлять полуразрушенные здания самим себе гибельно для сохранности их частей. Когда есть возможность восстановить стену или колоннаду, пользуясь достаточным количеством древних камней, благоразумнее реставрировать. В этом отношении Масперо удалось воспользоваться исходными точками, опираясь на работы, которые велись в других местах. Отправленный правительством хедива в 1905 г. на археологический конгресс в Афинах, он использовал это назначение, чтобы изучить решение Грецией проблемы расчистки и поддержания античных памятников. «Я отправился, – пишет он, – в Дельфы, где Гомоль показал мне на месте приемы для достижения данной цели, потом в Олимпию, в район немецких раскопок. Вид этих двух местностей убедил меня в том, что мы были правы, удаляя обломки и отстраивая здания там, где это было возможно, пользуясь исключительно старым материалом. Обломки архитектурных и скульптурных памятников, предоставленные влияниям непогоды на местах нахождения, быстро истлевают, тогда как поставленные на первоначальные места, они крепнут и сохраняются. В Олимпии храмы или части их, которые могли бы продержаться еще долго, будучи реставрированы тотчас по нахождении, обречены на неминуемую гибель в весьма непродолжительном времени, благодаря тому что им предоставлено лежать на земле. И наоборот, сокровищница афинян и другие здания, реставрированные Гомолем в Дельфах, на долгие годы обезопашены от действия атмосферных влияний. Это заставило меня настойчивее следовать по намеченному пути и поднимать или дополнять памятники, материалы которых уцелели в достаточном количестве и с такими указаниями, что их можно с полной уверенностью водворять на места»[35].

И однако – говорить ли? – что-то утрачивают реставрированные храмы – меланхолию запущенных развалин, влекущее очарование мертвых городов. В нашей жажде знания не налагаем ли мы кощунственную руку на трупы храмов? Дело ли это истинной цивилизации – препятствовать неизбежному разрушению того, что было великим и прекрасным и не будет таким больше никогда? Вернется ли былое величие гипостилю с его возведенными заново колоннами, где множество пятен свидетельствует об ударах времени, с его частью поддельными архитравами? И увидим ли мы жилище Амона, когда живописные трещины пилонов заменятся правильными линиями отстроенных стен? Истинные Фивы, разве это не Фивы развалин, где обитает смерть, а не реставрированный город, в котором все равно будет недоставать человеческой жизни.

Мучительные вопросы, которые с новой силой встают в уме каждый раз, когда видишь современную деятельность в схватке с тайной древних развалин. Я видел, как вдоль откоса спускался внушительный архитрав. Громадный камень был обвит пальмовыми листьями, украшен знаменами, чтобы заклясть злой рок; феллахи тянули канаты и громкими голосами отвечали на окрики надсмотрщика, который воззваниями к Аллаху делал их движения ритмическими. По мере того, как спускался камень, в воображении у меня возникала точно такая же картина, происходившая на этом же самом месте более чем три тысячи лет тому назад, когда доставленная из Сильсиле глыба поднималась по откосу таким же способом под звуки такого же пения. Камень и тогда почитался и украшался как священный; быть может, о нем говорилось то, что говорилось о многих других камнях и что мы читаем в каменоломнях Вади-Хаммамата: «Чудо, происшедшее в то время… Когда рабочие спускались с горы, явилась чудесная газель: она шла впереди и вела наших людей, которые шли, устремив глаза на нее. Она ни разу не обернулась, пока не дошла до этого камня на величественной горе… Тогда она родила на этом камне на глазах у всего войска; ее зарезали, сожгли на камне вместе с ладаном, и глыба благополучно прибыла в Египет…»[36]

Теперь именем Магомета спускается и поднимается камень, покорный рукам неверных. Напрасно газель отдала свою жизнь, а дневные рабочие – свой труд. Дело, которому столько тысяч существ в течение столетий посвящали свою жизнь, утрачивает что-то из своей тайны и высокохудожественного значения, когда инженеры и археологи изучают его слабые места, сносят и восстанавливают стены.

Но то, что совершается теперь в Египте, не есть дело кощунственного любопытства. Реставрация храмов – неизбежное зло для предотвращения более крупных бедствий. Задача не в том, чтобы доставить взорам банальное удовлетворение при виде непрерывных линий и вполне законченных зданий. Красота линий – не единственное достоинство египетских храмов: ее, быть может, было бы еще больше, если бы предоставить их своему облику умирания и если бы одни художники искали здесь поучения. Эти колонны, эти стены покрыты фигурами и текстами, единственными в истории мысли и человека; спасти эти обломки летописей, эти отрывки молитв и теогоний – значит сохранить человечеству его фамильные документы, его древнейшее умственное наследие. Вот почему нужно, необходимо отстраивать, восстанавливать колоннады и порталы. Пусть будут спокойны художники и чуткие души: священного камня касаются благочестивые руки.*

II. Дипломатия фараонов

В конце лета 1887 года в одном из мало посещаемых округов Среднего Египта, около деревни Хагги-Кандиль, населенной бедуинами Эль-Амарны, феллахи в поисках строительного материала в неисчерпаемых каменоломнях, какими являются старые храмы, мирно разрушали некоторые части стен боковых пристроек большого здания, что ныне признано дворцом Аменхотепа IV (XV в. до н. э.).

Аменхотеп IV был сыном Аменхотепа III и той царицы Тейе, чьи печати найдены в микенских дворцах Крита и Греции. Египет в то время господствовал над всем Востоком после того, как фараоны XVIII династии подчинили себе острова Средиземного моря, Красного моря и Переднюю Азию. Чтобы подойти к Дельте и Сирии, Аменхотеп IV покинул Фивы, столицу своих предков. На севере Ассиута, в Среднем Египте, находилась царская столица Ахетатон. В этих-то развалинах и рылись наши феллахи.

Очищая почву от накопившегося мусора, они нашли больше, чем могли ожидать, – прекрасные кирпичи, некоторые обожженные, большая же часть из сырой глины, четырехугольные и продолговатые; они были очень мелкозернистые, цвета черного, желтого и красного. Это был превосходный материал для наших импровизированных каменщиков. Пришло ли кому-нибудь из них в голову стереть вековую пыль? порыв ли ветра сдвинул песок, забивший поры ила? Но кирпичи внезапно явили странные вырезанные знаки, словно проведенные стилетом и разделенные правильными линиями. Всем крестьянам известно, что их земля изобилует сокровищами, поэтому с кирпичами, носящими начертания, обошлись бережно. Принялись рыть землю; в непродолжительном времени обнаружили два тайника в виде колодцев: они оказались наполнены исчерченными кирпичами. Находку сложили в корзины, навьючили ими ослов, и через несколько дней торговцы Ахмима, Луксора и Каира уложили в свои склады часть документов.

Первыми учеными, извещенными об этом, были Буриан, директор французской школы в Каире, и Гребо, в то время директор Попечительства о древностях; они купили несколько экземпляров и, весьма изумленные открытием в Египте склада вавилонских таблиц, покрытых клинообразными письменами, сообщили о документах самым сведущим ассириологам, Опперту, профессору College de France, и Сэйси из Лондона. Изумление было так велико, что, прежде всего, специалисты сочли их подложными и пренебрегли ими. Но, узнав о существовании сотен, а по другим сведениям – тысяч исписанных кирпичей, мало-помалу заволновались: казалось невероятным, чтобы подделыватели могли быть так расточительны.

Музеи Лондона, Берлина, Вены, Парижа сделали несколько скромных закупок; большая часть перешла в руки Даниноса-паши, в Александрии, и коллекционера Графа, перепродавшего их Берлинскому музею. Начиная с апреля 1888 года всякие сомнения рассеялись. Сэйси расшифровал имена царей Вавилона и сирийских вождей; великий египтолог Берлина Адольф Эрман прочел картуши фараонов Аменхотепа III и Аменхотепа IV, начертанные клинообразными письменами, и оказалось, что кирпичи эти были в высшей степени интересными посланиями, которыми во времена гегемонии Египта обменивались князья Сирии или пограничных стран и их сюзерены, фараоны. Это была древнейшая известная до сих пор дипломатическая корреспонденция, ей 34 века, и ее-то вьючные ослы несли в корзинах, исправлявших по этому случаю должность «чемоданов».