Владислав Петров - Всякий, даровитый или бездарный, должен учиться… Как воспитывали детей в Древней Греци Страница 7

Диоген Лаэртский приводит и такой, как сейчас сказали бы, исторический анекдот: «Пифагорустроил себе жилье под землей, а матери велел записывать на дощечках все, что происходит и когда, а дощечки спускать к нему, пока он не выйдет. Мать так и делала; а Пифагор, выждав время, вышел, иссохший, как скелет, предстал перед народным собранием и заявил, будто пришел из Аида, а при этом прочитал им обо всем, что с ними случилось. Все были потрясены прочитанным, плакали, рыдали, а Пифагора почли богом и даже поручили ему своих жен, чтобы те у него чему-нибудь научились; их прозвали “пифагорейками”. Так говорит Гермипп[1]»{13}.

Пифагорейки в этом тексте появились не случайно: в Пифагорейский союз наравне с мужчинами принимались и женщины, и в этом многие видели подрыв устоев. Существенную роль в жизни союза играла Феано (Теано), которая по одним данным была женой Пифагора и дочерью его соратника философа и поэта-орфика Бронтина, а по другим — женой Бронтина. Эстафету от нее приняла Дамо, дочь (скорее всего, приемная) Пифагора. В списке Ямвлиха, который называет самых известных женщин, входивших в союз, семнадцать пифагореек: «Тимиха, жена Миллия из Кротона; Фильтида, дочь Теофрия из Кротона; сестра Биндака; Оккело и Эккело (или сестры Оккело и Оккило), из луканцев; Хилонида, дочь лаконца Хилона; лаконянка Кратесиклея, жена лаконца Клеонора; Теано, жена Бронтина из Метапонта; Мия, жена кротонца Милона; Ластения из Аркадии; Габротелия, дочь Габротела из Тарента; Эхекратия из Флиунта; Тирсенида из Сибариса; Писиррода из Тарента; лаконянка Теадуса; Бео из Аргоса; Бабелика из Аргоса; Клеэхма, сестра лаконца Автохарида»{14}. В более поздних пифагорейских братствах значение женщин только возрастало. Особенно прославилась, уже в христианское время, философ, математик, астролог Гипатия (ок. 370–415), бывшая схолархом (то есть главой) Александрийской школы и проповедовавшая главенство разума над религией; правда, участи Гипатии не позавидуешь — ее растерзала толпа фанатиков-христиан…

В каком-то смысле Пифагор, которого Геродот называет «величайшим эллинским мудрецом», опередил свое время, и это современники ему и его последователям, как водится, не простили. Многие пифагорейцы погибли, само учение, лишившись большинства адептов, пришло в упадок, а в сознании греков спустя два века после Пифагора прочно занял место платонизм, утверждавший бессмертие души.

Пайдейя

Итак, пифагорейцы свою роль сыграли и отошли на обочину истории. Однако это не помешало распространиться по земле Эллады методам воспитания, которые на практике впервые четко обозначились именно в школах пифагорейского братства. Что же до цели воспитания, то она, в основе сформированная греками до Пифагора, и после него осталась неизменной.

Пути к этой цели одновременно искали многие — порой, учитывая сложности передачи информации в Древнем мире, идя параллельными путями и ничего не зная о достижениях друг друга. Одни — и таких, как всегда бывает в подобных случаях, было большинство — распространяли учения своих старших современников, основателей философских школ; другие, опираясь на труды предшественников, совершали идейные прорывы. В этой связи необходимо упомянуть одного из основоположников диалектики Гераклита (ок. 540 — ок. 480 до н.э.), автора — в передаче Платона — двух знаменитых изречений: «В одну воду нельзя войти дважды» и «Все течет, все меняется». Личность этого человека ярко характеризует тот факт, что, будучи Кодридом, то есть происходя из древнейшего афинского рода, восходящего к легендарному царю Кодру, и старшим сыном в семье правителя Эфеса, он, дабы без помех заниматься философией, отказался от наследственного титула басилевса, сочетавшего функции царя и верховного жреца, и всех связанных с этим титулом привилегий.

Гераклит первым высказал революционную для своего времени мысль о том, что знания сами по себе, без соответствующего нравственного воспитания, не имеют значения, а разум дан человеку прежде всего не для собирания фактов в копилку опыта, а для их осмысления, через которое лежит единственный путь к истине. Опыт, по Гераклиту, без развитых душевных качеств — ничто. «Глаза и уши — дурные свидетели для людей, если души у них варварские»{15}, — цитирует Гераклита Секст Эмпирик (кон. II — нач. III века), поясняя его педагогические взгляды, пронизанные идеями о необходимости самовоспитания и самообразования личности. И эти идеи упали на благодатную почву.

В середине V века до н.э. в Элладе возникло философское учение софистика (от греч. σοφια — мастерство, знание, мудрость), провозгласившее устами Протагора (ок. 480 — ок. 410 до н.э.) человека мерой всех вещей. Оборотной стороной этого утверждения была мысль об отсутствии объективной истины, за что на софистов обрушилось немало критики и от современников, и от философов, живших в последующие века. Но об истине как-нибудь в другой раз, а пока для нас важно, что софисты поставили во главу угла человека. И они же ввели в древнегреческий обиход новое значение слова «пайдейя» (греч. παιδεια, однокоренное с παιδος — мальчик, ребенок; первоначально этим словом обозначали умение вести себя в быту), которое в русском языке не имеет буквального аналога, но соответствует — разумеется, с поправкой в две с половиной тысячи лет — нашим нынешним понятиям «образование» и «культура». Пайдейя софистов состояла из семи частей, это были риторика, диалектика, грамматика (анализ и толкование литературных текстов), арифметика, геометрия, астрономия и музыка. А еще этим термином греки стали называть процесс «культивации», в результате которого должна быть сформирована всесторонне развитая личность.

В дальнейшем Платон провозгласил пайдейю смыслом жизни души, утверждая: пайдейя — это единственное, что бессмертная душа уносит на тот свет. Следовательно, все, даже государственное устройство, должно быть подчинено пайдейе, поскольку от нее зависит спасение души. Тем самым идея о необходимости образования и воспитания была поднята на максимально возможную высоту. Правда, по Платону, идеальное государство могло ограничиться воспитанием-пайдейей лишь представителей двух общественных классов — «правителей» и «стражей». Многочисленных земледельцев великий философ предлагал науками не мучить и предоставить их собственным занятиям. Но позже идеи Платона, в значительной степени, впрочем, полемизируя с ним, развил его ученик Аристотель, для которого пайдейя — это условие счастья для всех свободных членов общества.

Еще не школы, но уже коллективное обучение

Но когда же в древнегреческих полисах возникли первые регулярные школы, учителя в которых были вооружены столь красивыми и полезными для общества идеями? На этот, казалось бы, очень простой вопрос ответить совсем непросто.

Нет никаких прямых указаний на то, что даже в V веке до н.э., когда начинается расцвет экономики и культуры полисов, в Греции уже существовало формально организованное школьное образование. В то же время в период Пелопоннесской войны (431–404 до н.э.), в которой, с одной стороны, воевали Афины и их союзники, а с другой — Пелопоннесский союз во главе со Спартой, афиняне не без надменности говорили о том, что среди них, в отличие от спартанцев, нет неграмотных (правда, умение читать и писать не уберегло их от поражения). Значит, несмотря на отсутствие школ (во всяком случае, большого их числа), где-то и как-то обучение происходило — одним наставничеством, когда речь идет о поголовном ликбезе населения, не обойдешься.

Таким образом, напрашивается вывод, что хотя, может быть, школ в полном смысле этого слова и не существовало — или существовало, но очень мало, — но коллективное обучение уже возникло. Детей (а иногда и вполне взрослых юношей) собирали в группы — скорее всего, на дому у учителя, а возможно, на открытой лужайке, — где они и осваивали грамоту. Это был прообраз начальной школы, аналог которой с известной натяжкой можно найти в старшей группе детского сада; разве что ученики той школы были куда взрослее нынешних детсадовцев.

Так, к примеру, было организовано обучение красноречию, искусству спора и логике у софистов, которых можно назвать первыми профессиональными учителями-дидаскалами (от греч. διδάσκαλος — поучающий); основным их методом были дискуссии, в которые они вовлекали учеников. Во время этих бесед софисты, кроме всего прочего, занимались анализом поэтических и драматических произведений, что до них никому в голову не приходило. Софисты, за редким исключением, брали плату за уроки, и собирать подростков группами для них имело прямой смысл: чем больше слушателей внимало преподавателю, тем больше денег он зарабатывал. Кстати, софисты не только первые греческие учителя-профессионалы, но и вообще первые учителя на собственно греческой земле. Все их предшественники, оставившие след на педагогическом поприще, жили в полисах-колониях.