А. Клингер - Записки бежавшего Страница 7

Даже при наличии опытных канцеляристов из среды «контрреволюционеров», ввести советскую канцелярщину в Соловках в законное русло немыслимо, ибо во главе каждого отдела, каждой канцелярии стоит начальник-чекист, который, по малограмотности или преступности (последнее чаще), губит все дело.

Дорожа своим местом в канцелярии, которое удается занять только путем взятки или угодничества, заключенные выполняют безоговорочно всякое распоряжение администрации, как бы абсурдно оно ни было. Можно себе представить после этого, какой хаос творится в «Управлении», если в нем нередко ответственные посты поручены чекистам из бывших матросов, полуграмотных рабочих или плохо понимающих по-русски латышей!

Например, начальником "Следственной части" является некто Васьков, бывший сапожник, чекист-малоросс. Этому в прямом и переносном смысле сапожнику поручено сложнейшее дело, требующее высшего юридического образования. Но в Соловках это вполне нормально. Сапожник в роли прокурора из ГПУ — в этом олицетворение соловецкого «судопроизводства». Все заключенные считаются формально уже осужденными и получившими определенный срок (конечно, без какого бы то ни было суда, заочно). Но это обстоятельство не смущает Васькова и его помощников. Главари "Следственной части" производят "следственные дознания" и по прибытии того или иного «контрреволюционера» в лагерь и, если усмотрят в его деле новую «контрреволюцию» — несчастного постигает новое наказание.

Таким вылавливанием «контрреволюции» в особенности отличается соловецкий следователь Калугин, чекист, бывший рабочий, долгое время уже в лагере подписывавший свои приговоры — крестом. Калугин совершает заведомые подлоги в делах, приплетает к ним мифических «свидетелей», {170} инсценирует новые «процессы», то и дело прибегая к провокации и угрожая пыткой и расстрелом.

Впрочем, энергия Калугина вполне понятна и простительна, принимая во внимание те «преступления», за которые центральное ГПУ посылает людей в соловецкую каторгу. Разбирая дальше «дела» заключенных, я подробнее остановлюсь на юридических перлах чекистов. Сейчас упомяну, между прочим, что в бумагах того или иного заключенного далеко не редкость встретить такое обвинение:

— Женат на княгине.

— Дед был епископом.

— При обыске найдены погоны капитана (хотя сам «обвиняемый» никогда офицером не был!).

А однажды мне пришлось видеть в деле одного заключенного такую резолюцию харьковского ГПУ:

— Содержать под арестом до выяснения причин ареста. И человека, о котором никто не знал, за что он собственно арестован, все же сослали в Соловки на 3 года! Кто же может сомневаться в законности и справедливости «рабоче-крестьянского» суда?!

Канцеляристы-заключенные постоянно отрываются от своего прямого дела. Периодически устраиваются — в тех же целях пускания пыли в глаза Дзержинскому и Бокию: вот, мол, как мы работаем! — разные «ударники» и «субботники». Весь лагерь, в том числе и писцы, сгоняются на рубку и сплав леса, уборку сена, разработку торфа, постройку очередного, никому не нужного завода, который неделю спустя бросается на произвол судьбы. Кроме того, заставляя опытных людей из числа заключенных работать в канцеляриях, чекисты все время срывают свою злобу на них же:

— Эта буржуйская сволочь, интеллигенция, везде устраивается!.. Канцеляристы снова попадают в "Рабочие роты", набирают новых писцов, снова выгоняют. И пока длится этот бедлам, делопроизводство лагеря превращается окончательно в произведения обитателей сумасшедшего дома.

Кроме отдела общей переписки в административной части «Управления» имеется так называемое "Шифровальное бюро". Оно ведает перепиской секретного характера (все служащие исключительно чекисты). Частично переговоры с Москвой ведутся по радио. В "Шифровальное бюро" поступают тайные директивы ГПУ, шифрованная переписка, распоряжения о расстрелах. (По закону, приговаривать к смерти может только центральное ГПУ, местная администрация лишь приводить приговор в исполнение. Однако, правом расстреливать в широкой степени пользуется и Ногтев, и его помощники, причем в Москву доносится, что такой-то "пытался бежать и был убит конвоем" или — просто умер).

Особое раздражение заключенных вызывает "цензурная часть", просматривающая все письма, как поступающие в Соловки, так и отправляемые заключенными своим родным.

Право переписки с родными дано «контрреволюционерам» лишь недавно (социалисты, или "политические и партийные" пользовались этим правом с основания лагерей). Разрешается посылать не более 8 писем в месяц и столько же получать (социалистов это ограничение не касается); все сверх нормы без всяких разговоров уничтожается "Цензурной частью".

Во главе "Цензурной части" стоить чекист Кромуль, специально присланный центром; у него 3 помощника, из заключенных чекистов. Писать разрешается только о лично себя касающемся. Какое бы то ни было упоминание об условиях своей жизни, соловецком быте строжайше запрещено; критика администрации карается Секиркой. Незадолго до моего бегства, в октябре 1925 года, один из заключенных спросил, разрешается ли хвалить соловецкие порядки, на что Кримуль ответил: {171} — Не только разрешается, но и рекомендуется…

Нет никакой гарантии, что то или иное письмо будет пропущено цензурой, хотя бы удовлетворяло всем требованиям Кромуля. Письма свои заключенные должны оплачивать марками за свой счет. А так как в Соловках почти ни у кого нет даже 7 копеек на письмо, то значительный процент заключенных лишен и этой, последней радости — написать несколько строк родным.

В соловецком лагере довольно много иностранцев различных национальностей и подданств. Их письма обычно посылаются для просмотра в иностранный отдел ГПУ. Может быть, поэтому письма иностранцев особенно часто "пропадают в пути". Бывают в такие случаи, когда Кромуль требует от людей, совершенно не знающих русского языка, писать только по-русски и письма на другом языке разрывает на их же глазах.

Каждое из 6 отделений соловецкого лагеря, а также Секирка и "женский штрафной изолятор", имеют своего особого «начальника» и "начальника канцелярии". Эти ближайшие помощники Ногтева и Эйхманса сплошь состоят из чекистов, в большинстве случаев ссыльных. Губернские и уездные ГПУ центральной Poccии всемерно скрывают вопиющие преступления своих сотрудников и агентов; кладутся под сукно громкие дела об истязании арестованных, безрассудных расстрелах, грабеже, виртуозном пьянстве, насилиях над женщинами. Но иногда какое-нибудь из ряда вон выходящее преступление случайно всплывает наружу, доходит до сведения Москвы, и Катаньян — главный прокурор по делам ГПУ — посылает виновного на несколько лет в Соловки. Таких заключенных-чекистов в лагере свыше 100 человек. Из них-то и набирается, главным образом, средняя и низшая администрация.

Само собой разумеется, никем не обуздываемые ссыльные чекисты продолжают и на Соловках свою преступную деятельность. Это относится поголовно ко всем "начальникам отделений". Так, "Начальник первого отделения" соловецкого лагеря, чекист Баринов, бывший железнодорожный весовщик из Москвы, совершенно открыто берет взятки за освобождение от работ, чего и сам не отрицает.

Типичным соловецким «администратором» является "Начальник канцелярии" того же 1-го отделения, Анфилов, называющий себя офицером. По-видимому, службу в ГПУ он выгодно соединял со службой в какой либо иностранной разведке, ибо попал в Соловки (на 5 лет) за шпионаж (66-ая статья "Уголовного кодекса" СССР).

Анфилов совершенно безнаказанно насилует в своей канцелярии женщин из числа заключенных «контрреволюционерок». Зачастую это делается днем, во время занятий. Жалобы на Анфилова Ногтев оставляет без последствий. Одна из изнасилованных Анфиловым женщин, выйдя из заключения, прибыла в Москву и возбудила дело против "начальника канцелярии". Был создан процесс, Анфилова вызывали в ГПУ и там… оправдали!

Тот же Анфилов канцелярские свои обязанности совмещает с деятельным участием в расстрелах. Я не знаю случая, чтобы в советской расправе над заключенными прямого или косвенного участия не принимал Анфилов.

Специфически чекистскую работу выполняет так называемая "Команда надзора". В ней только около 10 человек — «вольнонаемные» (назначенные из ГПУ чекисты), остальные — из числа присланных в Соловки за должностные преступления. Раньше поле деятельности «вольнонаемных» чекистов и чекистов-заключенных было различным, теперь обе эти категории слились и несут одинаковые обязанности надзора, сыска и расправы. Необходимо отметить что «вольнонаемные» все же человечнее других. Это не относится впрочем, к особо приближенным к Ногтеву «вольнонаемным».

"Команда надзора" принимает вновь прибывающих заключенных, производит обыски, широко применяет провокации и доносы в «следственных» {172} целях, исполняет обязанности палачей при разного рода наказаниях, дежурит у ворота Кремля и в «Комендантуре», выдает пропуска. До последнего времени "Команда надзора" приводила в исполнение и все смертные приговоры, Теперь же расстреливают солдаты "Соловецкого полка особого назначения".