Елена Чиркова - Анатомия финансового пузыря Страница 7

Важно и то, что стоимость опциона была нулевой, так как предоплата не требовалась. Покупатель вносил лишь небольшую комиссию продавцу. Она составляла примерно 1/40 стоимости сделки, но не свыше 3/40 гульдена, и называлась «винными деньгами». Поскольку одно лицо было то покупателем, то продавцом, расход и приход уравновешивались [Garber 2001, р. 44]. По моему мнению, в силу данной специфики торговли тюльпанами предложение денег в экономике в целом, о котором говорилось выше, играет в эпизоде тюльпаномании второстепенную роль.

Первый «звоночек» краха, наверное, прозвенел еще в декабре 1636 года. Некий аптекарь и цветовод по имени Генрикус из города Гронингена продал тюльпанов на несколько тысяч гульденов с условием, что если цены до лета 1637 года упадут, то покупатель сможет отказаться от сделки, уплатив 10% от покупной цены.

После 3 февраля 1637 года началось обвальное падение цен на тюльпаны. В Гаарлеме – центре торговли–в этот день прошел слух, что покупателей на рынке больше нет. Слух этот вполне соответствовал действительности, и цены покатились вниз, точнее остановились все сделки – тюльпаны не продавались ни за какие деньги. Сделки продолжали заключаться, как, собственно, это происходило и до 1638 года, лишь среди узкого круга знатоков и нескольких богатых цветоводов, которые не зависели от выращивания тюльпанов материально. В итоге цены на эти цветы упали примерно так же стремительно, как и выросли. То, что стоило 5000 гульденов, стало стоить 50. В мае корзинка луковиц, которая стоила бы в январе 600 или 1000 монет, стала стоить 6 гульденов, ассорти клубней на сумму 400 гульденов в январских ценах было продано за 22 гульдена. В среднем новые цены составляли 5% от пиковых, а в некоторых случаях – всего 1 или 2%[8].

Чтобы описать пузырь, нужно предложить по крайней мере два объяснения – роста (выше я привела возможные идеи) и внезапного краха. В данном примере крах рынка тюльпанов можно объяснить сравнительно просто: для поддержания финансовой пирамиды (а это была классическая пирамида) нужен постоянный приток новых игроков и новых денег; как только этот источник иссякает, пирамида рушится. В январе 1637 года даже самые дешевые сорта тюльпанов стали так дороги, что новые игроки на рынок уже прийти не могли, так как их капитала не хватило бы для покупки даже одной луковицы.

Характерно, что крах тюльпаномании практически никак не отразился на торговле эксклюзивными цветами. Знатоки продолжали платить высокую цену за уникальные клубни.

Интересно (и поучительно, в частности для нынешних политиков), как же в итоге разрешилась эта ситуация. 23 февраля 1637 года в Амстердаме состоялся съезд торговцев тюльпанами, которые в основном были представлены бургомистрами (мэрами) городов. Собравшиеся искали пути выхода из кризиса. Те, кто выращивал тюльпаны, доказывали, естественно, что никакой мании не было, так как они были заинтересованы в том, чтобы покупатели рассчитались сполна. Однако большинством голосов была принята резолюция, согласно которой действительными объявлялись только сделки, заключенные до 30 ноября 1636 года, то есть до последнего резкого рывка цен. Более поздние могли быть аннулированы при условии уплаты 10% цены. Это решение было разумным. С одной стороны, оно давало возможность рассчитаться по своим долгам даже самым бедным; с другой – позволяло цветоводам покрыть все свои издержки по выращиванию клубней последнего урожая и оставляло их примерно в том же финансовом положении, в каком они пребывали до начала мании.

Принятая на съезде торговцев тюльпанами резолюция не была утверждена властями. Вначале, в апреле 1637 года, они предложили такое свое решение: продавец имеет право продать невыкупленные луковицы по рыночной цене, а несостоявшийся покупатель должен доплатить разницу между рыночной ценой и ценой «развязывания» контракта, которая будет установлена властями в будущем. Но это было невыполнимо – как по экономическим, так и по юридическим причинам. Голландские суды отказались бы рассматривать такие дела, так как считали фьючерсные сделки (а таковыми были все сделки с тюльпанами) чем-то наподобие игры в казино (сделками «пари»), а по закону такого рода долги долгами не являлись. Эта идея оказалась провальной. В итоге парламент Голландии и специальная государственная комиссия поддержали идею, предложенную съездом бургомистров, но лишь частично. Парламент согласился, что все фьючерсные контракты, подписанные после 30 ноября 1636 года и до открытия рынка в начале весны, должны интерпретироваться как опционы. Покупатели фьючерсов освобождались от обязательства покупать тюльпаны при условии компенсации продавцу всего 3,5% от суммы сделки. Вокруг этой цифры споры продолжались еще год. Решение было принято лишь в мае 1638-го. Дольше всего – до конца года – процесс развязывания сделок затянулся в Гаарлеме. Некоторые покупатели не платили и этих процентов. Они могли предложить и 1% – продавцы вынуждены были соглашаться.

Что касается общеэкономической ситуации в стране, то крах рынка тюльпанов никак не нее не повлиял, поскольку был явлением изолированным. Кроме того, под разведение тюльпанов использовался не очень большой процент сельхозплощадей. Связано это и с тем, что мания возникла после того, как тюльпаны были уже в земле (их сажают в сентябре), поэтому площади могли быть перераспределены в пользу тюльпанов только на следующий год, а к тому времени пузырь уже лопнул [Garber 1989, р. 555].

Гарбер провел исследование цен на тюльпаны в Голландии в период мании. Он сравнил цены на эти цветы, существовавшие в то время, с устоявшимися на рынке через 100 лет. Его выводы таковы: даже если за точку отсчета взять январь 1637 года – самое начало фазы безумия, когда цены еще не достигли своего пика, и рассчитать их падение с этого уровня, то получится, что через 100 лет цены составляли 0,5, 0,1 и даже 0,005% для разных сортов [Там же, р. 551–552]. Вместе с тем цены на самые редкие сорта тюльпанов практически не изменились [Там же, р. 553]. Редкие сорта продаются относительно дорого до сих пор. Так, в 1987 году (статья Гарбера вышла в 1989-м) была зафиксирована цена на новые эксклюзивные сорта на уровне 2400 долларов за 1 кг клубней, а небольшое количество луковиц одного из самых редких сортов лилии ушло за 480 тыс. долларов [Там же, р. 555].

Тюльпаномания является самой масштабной и наиболее известной из всех цветочных маний, но она не единственная. В 1838 году во Франции разразилась нарциссомания, и не в смысле самолюбования мужчин своим отражением в зеркале. Нарцисс, как и тюльпан, был сравнительно новым цветком в Европе, его завезли из Мексики в 1790 году. На пике «нарциссовой лихорадки» бежевый нарцисс стоил 70 тыс. франков и один цветок можно было поменять на бриллиант. В 1912 году короткий бум на гладиолусы случился в Голландии. В 1985 году нечто подобное произошло в Китае с лилией сорта «красный паук». Родом из Африки, этот цветок был завезен в Китай в 1930 году. Культивировалась эта лилия исключительно в одном городе (Чань Чунге), где цветок имелся примерно у половины семей. Мания разразилась почти сразу же, как только в Китае начались экономические реформы. В 1985 году стоимость «красного паука» достигала 200 тыс. юаней, или 50 тыс. долларов, и в сопоставимых ценах это превышало цену голландского тюльпана Semper Augustus на пике его стоимости в 1637 году. Цены на лилию упали очень резко, как только одна китайская газета опубликовала статью о тюльпаномании в Голландии XVII века.

Давайте подведем итог. Была ли на самом деле тюльпаномания и если была, то каковы ее рациональные предпосылки? Самым активным сторонником той гипотезы, что цены на клубни тюльпанов в XVII веке были вполне адекватными, среди современных ученых считается Гарбер: ну собирались в тавернах люди, напуганные чумой, хорошенько выпивали, а во время пьянки затевали глупую игру, заведомо зная, что у нее не будет негативных последствий [Garber 2001, р. 81]. Как выразился бы мой папа: если играть в преферанс не на деньги, можно блефовать сколько угодно.

Но некоторые обвиняют Гарбера в необъективности. Так, Едвард Чанселлор (Edward Chancellor), автор книги «Пусть дьяволу достанется последнее: история финансовой спекуляции» («Devil Take the Hindmost: a History of Financial Speculation»), полагает, что статья Гарбера о тюльпаномании, вышедшая вскоре после краха 1987 года, была нацелена на то, чтобы доказать бессмысленность введения регулирования фьючерсной торговли, которое тогда активно обсуждалось [Chancellor 2000, р. 24]. Я внимательно читала основные работы Гарбера, посвященные тюльпаномании и другим ранним пузырям, – и статьи, и книгу, вышедшую в 2001 году. Тенденциозности я там не заметила. Более того, нет у него и утверждений, что пузыря не было. Похоже, что работает «испорченный телефон» или же мы видим новый поворот: если раньше в финансовой теории безраздельно господствовала гипотеза об эффективности рынка, то сейчас, наоборот, вырисовывается тенденция всюду видеть иррационализм и мании.