Александр Тюрин - Война и мир Ивана Грозного Страница 71

Шведский посланник Паавали Юстен, находившийся в Новгороде именно в январе 1570, вообще не замечает массовых репрессий, хотя детально описывает унижения, которым подвергали его русские (в ответ на унижения, которым подвергались московские послы в Стокгольме), и пишет об ужасах чумы, которая «свирепствовала по всей России».

По страницам западных энциклопедий гуляет цифра в 60 тысяч новгородских жертв Ивана. Советский перестроечный псевдорик Кобрин с трудом соглашается на 15 тысяч, однако при помощи белорусского «историка» Тараса она увеличивается до 200 тысяч. И вот уже в сетевых источниках начинает мелькать именно эта цифирь. (Хотя всё население Новгорода после демографического сжатия 1550-х, после неурожаев и чумы конца 1560-х едва ли составляло 15–20 тысяч человек). Где 200 тысяч, там и два миллиона. Достаточно написать первый раз, а там включай типографский пресс или сервер помощнее. Политиканы от истории соревнутся в набрасывании нулей на количество «жертв тирании». Высосанное из пальца и извлеченное из носа при помощи тысячекратного повторения становится аксиоматичным «известно, что…».

А теперь обратим внимание на важнейшие события того времени, которые почему-то выпадают из поля зрения даже маститых ученых мужей.

Осенью 1568 г. в Стокгольме был свергнут шведский король Эрик XIV, с которым России с таким трудом удалось наладить отношения. На трон был посажен его брат, прокатолический и яро русофобствующий Юхан III (герцог финляндский), который, в ознаменование своей любви к Польше, женился на Екатерине Ягеллонке, сестре польского короля. Бедный Эрик, незадолго до своего свержения встречавшийся с русскими послами, говорил им, что заговор против него плетут католические круги – именно по причине того, что он заключил союз с Москвой.[47] Вырисовывается картина масштабной игры, которую ведет папский престол для сколачивания мощной антироссийской коалиции. В ход идут польские жены и шведские мужья. Коварство Ватикана хорошо сочетается с тем маниакальным упорством, которое проявляет польско-литовская элита, чтобы закрыть Москве окно в Европу.

В 1569, накануне новгородских событий, Литва и Польша заключают унию, превращаясь в единое государство, с 7-8– милионным населением. Фактически литовское государство (или, как иногда пишут, литовско-русское) самоликвидировалось.

За сим последует завершающий этап полонизации высших сословий бывшего литовско-русского государства. Это будет заключаться в ассимиляции западно-русской шляхты, в ее отказе от культуры, языка, и религии предков, в усилении экономического, религиозного, культурного, языкового гнета над западно-русским простонародьем. Будет происходить повсеместное насаждение крепостного права в жестоком польском варианте, когда крепостного перестают считать за человека. «Если шляхтич убьет хлопа, то говорит, что убил собаку, ибо шляхта считает кметов за собак»[48]

Две унии, государственная и церковная, уже в середине XVII века приведут к кровопролитнейшим восстаниями литовско-русского населения и гибели сотен тысяч жителей Речи Посполитой.

Не такое ли будущее готовили северо-западной Руси польские интриганы и новгородская верхушка в 1570?

Очевидно, что отпадение Великого Новгорода от Московской Руси противоречило интересам населения обширных новгородских земель. Крестьянство отнюдь не стремилось к превращению в крепостное быдло (слово польское, напомню) у панов и бояр. Торгово-промышленное сословие, богатевшее вместе с развитием русского национального рынка, вряд ли хотело превратиться в полумертвое мещанство польско-литовского типа. Сепаратистский вариант устроил бы лишь торгово-боярскую олигархию Новгорода, привыкшую к компрадорской роли и зависимости от Ганзы.

В свою очередь, отпадение псковско-новгородских земель было смертельно опасно для Московской Руси. Эти земли занимали больше половины территории московского государства, по ним проходили важнейшие коммуникации, здесь тогда находились основные ресурсы страны. Заговор московской и новгородской знати 1567–1570, удайся он, означал бы распад Руси. Московское государство моментально бы разодрали враги – польско-литовское панство, шведы, крымцы с турками, находящиеся тогда на пике агрессивности. Не было бы пощады «московитам» от западного меча и восточного аркана.

Увы, иногда в истории государств мы имеем дело с выбором – или гибель нескольких тысяч бунтовщикой или гибель многомиллионого народа. Иван Грозный предотвратил гибель народа. Так что не будем ему платить черной неблагодарностью, потому русская нация и российское государство – это его рук дело. Благодаря тому что наши предки сохранили тогда государство и веру, в последующие четыре века население и территория России росло темпами, не имеющими аналогов в Старом Свете.

Во второй половине XVIII века (до того, как Карамзин поработал со старыми русскими документами) сыскное дело о новгородской измене еще было доступно. И императрица Екатерина II, ознакомившаяся с ним, четко делала вывод, что Новгород вовлекался в унию с Польшей.

Вот что императрица Екатерина написала о порицаниях царя Ивана, вышедших из-под пера масона Радищева: «Говоря о Новгороде, о вольном его правлении и о суровости царя Иоанна Васильевича, не говорит о причине сей казни, а причина была, что Новгород, приняв Унию, предался Польской Республике, следовательно царь казнил отступников и изменников, в чем по истине сказать меры не нашел».[49]

Императрица просвещенного века, вообще не принимавшая смертную казнь, как меру наказания, конечно, не могла одобрить размах новгородских казней, но она четко определила: новгородская верхушка готовила передачу русских земель под власть Польши. Точно также как это сделала годом раньше литовская верхушка.

В подготовке унии участвовали не только боярские верхи Новгорода, но и высшие церковные круги. Уния готовилась и на церковном уровне, ведь в 16 веке религиозный фактор играл для русских огромную роль. Переход города под иноверческую власть мог состояться лишь при одобрении новгородскими церковными иерархами. Вот почему удар Грозного пришелся, в первую очередь, по церковной верхушке Новгорода.

Примечательны слова, с которыми, как излагает Новгородская летопись, царь обратился к новгородскому епископу Пимену: «Злочестивец! В руке твоей – не крест животворящий, но оружие убийственное, которое ты вместе со своими злоумышленниками хочешь вонзить нам в сердце! Знаю умысел твой… хотите отчизну нашей державы, Великий Новгород, передать польскому королю. Отсель ты не пастырь, а враг церкви и Святой Софии, хищный волк, губитель, ненавистник венца Мономахова!.».

Некоторые современные русские этнонационалисты (неоязычники, НОРНА, вечевики) стараются выставить новгородское дело, как некую расправу московитов, этнических угро-финно-татаро-монголов, над истинно русскими северянами. Сразу замечу, что это до боли напоминает сочинения польских панов XVI века. И становится понятно, что господ этнонационалистов дергают за ниточки те же карабасы-барабасы, которые приводят в движение и всех остальных русофобов, оранжевых, голубых, розовых. Спешу расстроить господ из НОРНА. Современные этногенетические исследования показали, что русские северяне чаще, чем москвичи, являются носителями гаплогруппы N3, которая соотносится с угрофинским народами и происходит откуда-то из глубин Азии. У московского же населения преобладает гаплогруппа R1А1, соотносимая со славянами. Впрочем, финнская гаплогруппа N3 максимально распространена у поморов и вологжан, которые процветали в государстве Ивана Грозного, а вот этногенетические отличия у обитателей Новгорода Великого и Москвы совсем незначительны. Иначе говоря, новгородцы гораздо ближе к москвичам, чем к шведам и финнам. В 16 веке новгородцы и москвичи даже «окали» совершенно одинаково.

Сам Новгород уже к 1580-м вполне оправился от потрясений предыдущего периода. В это время в городе имеются два гостиных двора – Тверской и Псковский, 42 торговых ряда, 1500 лавок. Здесь насчитывается 5465 ремесленников. Джильс Флетчер в 1588 пишет, что Новгород платит внушительную сумму торговых пошлин в 6 тысяч рублей (Москва – 12 тысяч).

Последняя измена новгородских бояр состоится в 1611, когда, с их содействием, шведы возьмут город. Сколько чернил пролито при описании мнимых и реальных ужасов 1570 г., но события шведской оккупации Новгорода 1611–1617 не получат и мизерной доли внимания историков. В 1617 г., когда хорошо порезвившиеся шведы вернули город, там осталось лишь несколько десятков дворов. По сути Новгород был отброшен на 800 лет назад. После такого удара город уже никогда не будет занимать того положения, которое он имел в московском государстве XVI века.

С новгородским делом было связано и московское дело боярина Василия Данилова, которого Шлихтинг в своем заказном «Сказании» изображал невинной жертвой «тирании». Однако русские документы позволяют установить, что автор «Сказаний» умолчал о самом важном – участии боярина в заговоре, имевшем целью отравить царя. Скрынников высмеивает версию отравления, но современная научная экспертиза показала, что были отравлены мать царя Елена Глинская и жены царя – Анастасия Романовна в 1560, Мария Темрюковна в 1569 и Марфа Собакина в 1571. С большой вероятностью умер от отравления и сам Иван Васильевич…