Елена Прудникова - Ленин – Сталин. Технология невозможного Страница 71

Разглядывая августовский сценарий в подробностях, поневоле задумаешься – а так ли стихийны были июльские события, как это принято думать? Или прав был опытнейший конспиратор Сталин, заподозрив в них провокацию, частью которой стал провал наступления на фронте – как частью корниловской провокации являлась сдача Риги? Кто были люди, побудившие пулеметчиков выйти на улицу – соседи-анархисты, свои комитетчики или же незнакомые ораторы в плохо сидящих солдатских шинелях? Ничего удивительного, если верно последнее – свой «почерк» имеют не только преступники, но и политики. В июле усмирение не состоялось по причине бессилия правительства и предательской роли социалистов. На сей раз участие как тех, так и других не планировалось – новый диктатор собирался опираться только на штыки.

24 августа генерал Крымов получил распоряжение двигаться на столицу, как только придет сообщение о выступлении большевиков. В назначенное время на заводах появились какие-то люди, одетые в военные шинели, и стали старательно подстрекать рабочих к бунту. В общем, все шло по плану. Не по плану действовали только большевики, которые хорошо усвоили июльские уроки и успели поработать над дисциплиной. Рабочие не пошли за провокаторами, их игнорировали, выгоняли с митингов, а после 27 августа стали и бить.

26 августа на улицах появились листовки, озаглавленные «Русский герой Корнилов». Впоследствии Керенский сообщал, что листовки эти были отпечатаны на деньги английской военной миссии и доставлены в Москву из английского посольства в вагоне британского военного атташе генерала Нокса.

Стрелка весов застыла в равновесии: кто кого? И тут генерал Корнилов сделал ошибку, которая стала роковой.

Естественно, в качестве спасителя и верховного правителя России Корнилов видел только себя. Но ведь ту же самую роль готовил себе и Керенский! Если бы у генерала хватило ума это учесть – история могла бы пойти по-другому. Однако его подвела демонстративность: туркмены в красных халатах в качестве личной охраны – это, знаете ли, симптоматично...

В конце августа в Могилев, в Ставку приехал бывший обер-прокурор Синода В. Н. Львов – прозондировать почву. Миссия удалась вполне – Корнилов озвучил перед ним свои планы, в которые входила отставка всего правительства, в том числе и министра-председателя. Правда, генерал вроде бы собирался дать ему пост министра юстиции – это Керенскому-то, с его амбициями! Он так долго, ступенька за ступенькой, поднимался на пост председателя правительства – и снова на исходный рубеж?! (А в окружении генерала и вовсе поговаривали, что Александр Федорович нужен ненадолго, как временное знамя, а потом его уберут.) Сведения об этих намерениях Львов и привез в Петроград, вместе с настоятельной просьбой генерала к главе правительства: «в целях его безопасности» как можно скорее прибыть в Ставку.

Как только Керенский узнал об этих планах, вопрос «что делать?» был мгновенно решен. 27 августа он выступил против Корнилова, уже вовсю подтягивавшего воинские части. Выступил, естественно, не с военной силой, которой не имел, а с речами и бумажками. Однако и от бумажек бессильного правительства иной раз бывает толк – Керенский сместил Корнилова с поста верховного главнокомандующего и отправил приказ об этом в войска, чем ввел военных по всему фронту в смущение.

В тот же день министр-председатель объявил Петроград на военном положении – и началась традиционная организационная чехарда. Керенский заявил о намерении учредить Директорию – небольшой чрезвычайный орган управления государством, наподобие ГКО, по поводу чего тут же вспыхнули дебаты между правительством и Советами – и те, и другие оказались при любимом деле. Параллельно 28 августа Советы учредили Комитет народной борьбы с контрреволюцией, который также начал бурно заседать. В общем, ничего особенного – они даже на виселицу шли бы с подобающими случаю речами.

Гораздо любопытней повели себя большевики. После июльских событий они долго обсуждали, стоит ли при необходимости сотрудничать с меньшевиками и эсерами, или в любом случае надо действовать самостоятельно. Во время работы Государственного совещания, когда в Москве предполагалось выступление военных, московские большевики сотрудничали с социалистами во Временном революционном комитете. Узнав об этом, Ленин разразился гневной статьей, где обзывал настроенных на совместную работу с меньшевиками и эсерами сотоварищей дурачками и негодяями и призывал исключать их из партии.

Однако и в Петрограде, едва речь зашла о конкретной опасности, большевики мгновенно поступились принципами и материализовались во всех антикорниловских комитетах. (Точно так же, как двадцать лет спустя Сталин, когда это оказалось в интересах Советского Союза, тут же наплевал на все ранее произнесенные речи и подписал с Гитлером пакт о ненападении.) Ленин, да... однако Ильич был в Финляндии, и его инструкции пришли, когда все уже было кончено. Впрочем, и он одобрил действия петроградцев.

... Если бы «борьба с контрреволюцией» ограничивалась деятельностью комитетов, все заседающие в полном составе уже на следующий день качались бы на фонарях. Но параллельно с заседаниями шла какая-то негласная, однако очень конкретная работа. Велась она, в основном, по линии фабзавкомов и профсоюзов, которые брали под контроль предприятия, своими силами разбирались с провокаторами, организовывали оборону, отправляли людей рыть окопы и строить баррикады, налаживали снабжение, причем действовали грамотно и согласованно, так, словно бы управлялись из единого центра. Словно бы, да... просто документов не осталось! Партийные организаторы того времени предпочитали обходиться без бумажек.

Профсоюз металлистов выделил 50 тысяч рублей и помог умелыми организаторами, союз шоферов обеспечил транспорт[166], типографские рабочие брали под контроль газеты, выполняя роль цензуры. На предприятиях рабочие создавали боевые отряды, а большевики в антикорниловских комитетах выбили из властей разрешение снабжать их оружием. Так что к тем запасам, которые уже имелись на заводах, прибавилось еще и оружие из арсенала Петропавловской крепости, с гарнизонных складов, непосредственно из цехов оружейных заводов. 29 августа в город прибыли кронштадтские матросы, которых поставили охранять важнейшие объекты. За всей этой работой стояли три политические группы, которые потом будут совместно делать Октябрь: большевики, левые эсеры и анархисты. Причем, судя по организованности и согласованности действий, планы обороны были составлены заранее (точно та же история, что и с эвакуацией предприятий в 1941 году – на поверхности шумные комитеты, которые стягивают на себя внимание, а под их прикрытием, грамотно и тихо, ведется хорошо спланированная конкретная работа. И в самом деле, у политиков имеется свой узнаваемый почерк).

Трудно сказать, чем бы все закончилось, если бы дошло до вооруженного столкновения рабочего ополчения и обстрелянных фронтовых частей. Однако корниловские войска до Петрограда не добрались – думать иногда надо, что говоришь и пишешь! Была в России организация, которую кровно обидели великие идеи штабс-капитана Филоненко насчет введения военного положения на железных дорогах – организация крайне независимая и очень мощная. Любая корниловская инициатива по захвату власти была обречена на противодействие Викжеля[167].

Едва узнав о походе на Петроград, уже 27 августа Викжель образовал специальное бюро для отпора Корнилову и дал соответствующие указания на места. Дальнейшее, при их организации, было делом техники. Движущиеся к Петрограду войска столкнулись с тотальным саботажем: железнодорожники дезорганизовывали связь, угоняли паровозы, разбирали пути, создавали пробки, которые только они одни и могли растащить.

Против саботажа, излюбленного оружия профсоюзов, корниловцы оказались бессильны. Ближе всех подошла к Петрограду Дикая дивизия, но и она зависла на станции Вырица, в 60 километрах от города. Конечно, кавалеристы могли дойти до столицы и своим ходом, однако не успели – едва эшелоны остановились, как на солдат обрушились агитаторы. Корнилов, как истинный генерал, привык, что приказы не обсуждаются, и не снизошел до пропаганды среди солдат, так что горцы не знали, зачем и куда их везут. Агитаторы мгновенно их просветили, и уже 30 августа Дикая дивизия образовала военно-революционный комитет.

Тех, кто ставил агитацию, долго искать не надо. Большевики и анархисты занимались этим всю дорогу, и напустить агитаторов еще на одну воинскую часть им ничего не стоило. Однако во всем этом есть один интересный момент – прибывшая на станцию Вырица мусульманская делегация из Владикавказа.

Официальная версия ее появления такова. Был в партии большевиков один широко известный впоследствии товарищ – Сергей Миронович Киров. Работал он в то время во Владикавказе, а в конце августа зачем-то оказался в Москве. Считается, что Киров, узнав о движении Дикой дивизии на Петроград, предложил послать к ним мусульманскую делегацию от Центрального комитета горских народов, Московский совет связался по телеграфу с Владикавказом и оттуда срочно приехали агитаторы. Но вот реально, по срокам, ничего никуда не вписывается: как мы помним, события начались во второй половине дня 27 августа, а уже к 30 числу Дикая дивизия была распропагандирована до полной утраты боеспособности. Ну никак не успевает горская делегация приехать из Владикавказа! Другое дело, если она выехала заблаговременно и к началу событий находилась в Москве, вместе с товарищем Кировым – который, кстати, относился к числу конкретных деятелей большевистской партии[168]... А значит, планы «русского наполеона» были известны заранее – вплоть до того, какие именно части он намеревается использовать.