Вячеслав Софронов - Отрешенные люди Страница 71

- Вот чего, браточки, не буду боле никого неволить, встретимся на Москве, коль удастся. А сейчас погуляли и будя. Айдате каждый сам по себе выбираться, а там - как Бог даст. Не взыщите, коль что не так... Прощевайте, господа хорошие, - и, круто повернувшись, пошел вдоль самой кромки воды, не оборачиваясь.

Он переночевал один под старой рыбацкой лодкой, не зная, в какую сторону направились его дружки, а чуть свет был уже на пароме и переехал на нем обратно, на другой берег, где все так же не смолкала Макарьевская ярмарка. Что его влекло сюда? Сейчас он и сам не мог объяснить себе это. Желание встретить таких же, как он, удалых и отчаянных ребят, после того как разочаровался в прежних товарищах? Может быть. А может, влекла обратно на ярмарку возможность поживиться в очередной раз чужим добром, которое чаще всего бывает неправедно нажито? И это было. Но главное, главное... манила ярмарочная сутолока, бахвальство торгующих, веселость и бесшабашность сделок, шутки, смех, праздник во всем ярмарочном кругу. Именно радость происходящего и тянула Ивана к себе.

Поднявшись по крутому косогору, он тут же угодил на стоянку то ли татар, то ли калмыков, которых несколько дней назад и в помине на этом месте не было. Они пригнали сотни три молодых низкорослых коней на продажу, и почти все пастухи находились в полуверсте при стаде, а возле потухших костров спал лишь один старый татарин с вислыми усищами до щек, надвинув на глаза мятую войлочную шапку. Под головой у него виднелся угол небольшого, обитого узорчатым железом деревянного сундучка, в каких приезжие купцы и прочий торговый люд обычно хранят деньги, расписки и иные ценные бумаги. Когда Иван увидел сундучок, то ноги словно тяжестью какой налились. Он сделал несколько шагов, но проклятые ноги не слушались, задеревенела шея, зажгло внутри. Он понял: пока сундучок не окажется у него в руках, покоя ему не будет. Так бывало всегда, стоило лишь увидеть сколько-нибудь ценную вещь, и сил для борьбы с самим собой найти он просто не мог.

Иван подошел ближе к спящему татарину, протянул руку к сундучку, но ему показалось, старик не спит и сейчас ухватит его, заорет во все горло, сбегутся остальные татары и тогда... Что будет потом, и думать не хотелось. С противоположной стороны от погасшего кострища мирно стояла пегая лошадка, привязанная уздечкой к толстому сырому бревну, лежащему на земле. Иван поглядел на мирно дремавшую кобылу, на татарина, и вдруг шальная мысль пришла ему в голову. Не раздумывая, он отвязал лошадь и потянул за узду к спящему, затем быстро привязал уздечку к его правой ноге и хлопнул с силой по лошадиному крупу, и присвистнул. Та отскочила в сторону, рванула татарина, который с перепугу завизжал, будто его черти в ад волокут, чем окончательно напугал лошаденку, и та опрометью кинулась в сторону табуна, волоча за собой голосящего во всю мочь татарина. Сундучок остался там, где и лежал. Иван в два прыжка очутился возле него и бросился бежать вдоль реки, забирая поближе к торговым рядам, палаткам, где можно было бы быстрей затеряться. Оглянувшись, он увидел, что несколько татар бегут, размахивая руками, к очумелой лошадке и орущему старику. Еще через несколько минут они хватятся сундучка и кинутся в погоню за ним, надо было срочно искать место, где можно хоть ненадолго укрыться. Наконец, Иван смешался с толпой, неторопливо перемещающейся по всей ярмарочной площади, и ненадолго остановился вблизи хлебного ряда, где под огромными навесами лежали рогожные кули с зерном и холщовые, завязанные лыковыми вязками, с особыми хозяйскими меточками, мешки с мукой, насквозь пропитанные белой мучной пылью, которая была и на земле вокруг навесов, и на сапогах, и даже на лицах у двух заспанных мужиков, что, лениво развалясь, сидели в тенечке, прямо на кулях, и неторопливо жевали ситный хлеб, запивая его кваском из жбанчика, стоящего рядом на земле.

- Эй, - окликнул один из них Ивана, - чего таращишься?

- Потерял кого? - позевывая, спросил второй.

- Бабу тут не видели? - сделал озабоченную рожу Иван. - Рыжая такая, толстая, с лукошком в руках...

- Не-е-е... Таковской не видали, - ответил первый.

- Давно потерял? - спросил второй, не сводивший глаз с сундучка, который Иван перекладывал из одной руки в другую.

- Давеча, - ответил он и сделал несколько шагов, продолжая крутить головой. Идти дальше он не решился, боясь быть пойманным с сундучком в руках, а потому решил поболтать с мужиками, у которых, судя по всему, было самое благодушное настроение. - Здоровая такая баба... - повторил он и показал руками, - во какая, здоровая. И рыжая, лицом рябая.

- К нам не подходила, - замотал головой первый, не переставая жевать хлеб.

- А чего это у тебя, паря, - заговорил второй, - сундучок татарский в руках? Вчерась татары к нам заходили хлеб торговать, и у старика ихнего в аккурат такой был. Кажись, он и есть.

В этот момент от реки послышались крики, гомон, Иван беспокойно закрутил головой, опасаясь, как бы его не накрыли на этом самом месте.

- Ладно, мужики, - сказал он примирительно, - счастливо торговать, пойду я дальше бабу свою искать.

- Нет, ты постой, - поднялся с куля второй, более наблюдательный мужик, - дай-ка гляну на сундучок, - и он вплотную подошел к Ивану и наклонился к проклятому сундучку, внимательно разглядывая его.

Меж тем крики становились все громче, и первый мужик, вытягивая шею, проговорил:

- Однако, ловят кого... Развелось нынче воров тут...

- А вор-то перед нами, брат Федор, стоит, - сообщил второй и попытался схватить Ивана за плечо, но тот был настороже и со всей силы двинул мужика злополучным сундучком по лбу. Мужик лишь крякнул, пошатнулся и рухнул назад себя, успев при том прочно вцепиться Ивану в руку, потянул за собой, повалил на землю. А его брат с разинутым ртом и с краюхой хлеба в руках так и застыл, ничего не успев понять. Иван ловко вывернулся из цепких рук мужика, выпустив при этом свою добычу, и, не разбирая дороги, помчался прочь, сопровождаемый свистом и улюлюканьем соседних торговцев.

Миновав мучные ряды, он круто повернул влево и попал в сапожные ряды, где в воздухе витал стойкий запах кож, дегтя, свиного сала, и, расталкивая покупателей и случайных прохожих, вылетел к приземистому строению, где на низких лавочках сидели до полусотни мужиков с раскрасневшимися лицами и мокрыми вениками, лежащими подле них. Иван без труда догадался, что перед ним торговая баня, сбавил шаг, прошел прямо в предбанник, где сидел дородный банщик, взимающий плату с входящих. Расплатившись, он скинул прямо на лавку одежду, потом, чуть подумав, скатал ее в узел, засунул туда же сапоги и, найдя укромный уголок, положил узел туда, прикрыв сверху деревянной шайкой и несколькими старыми вениками. Потом уже неторопливо вошел в парную и уселся на пустую лавку у дальней стены.

В бане Иван просидел чуть не два часа, намывшись и напарившись вволю, словно мылся последний раз в своей жизни. При этом он непрерывно думал, как можно укрыться от солдат, которые наверняка сейчас рыщут по рынку да к тому же знают его в лицо. Вместе с ними хватают каждого подозрительного и сыскари с драгунами из команды полковника Редькина, и рано или поздно кто-то из них столкнется с ним, узнает или спросит документы, а документов как раз и нет... Да, в этом случае важнее всего было раздобыть новый паспорт или какую угодно бумагу, лишь бы по ней удалось выбраться отсюда, а там... там видно будет.

Вдруг Иван вспомнил, как кто-то из воров в Москве рассказывал ему, что, когда сидел в полицейском участке, привели совершенно голого приезжего мужика, у которого, пока он купался в реке, украли обувь, одежду, деньги и все документы. Мужику начальник участка велел выдать не только одежду кого-то из арестованных, но и выписать новое свидетельство со слов разини. Иначе его пришлось бы держать в участке до скончания века, пока кто-то из его знакомцев не подтвердил личность несчастного. А полиции такая докука и вовсе ни к чему.

Иван подумал, что не зря он засунул свою одежду подальше в угол, опасаясь, что кто-нибудь из полицейских, зайдя в баню, может ее узнать, и сейчас можно притвориться ограбленным и явиться в участок, как тому московскому недотепе, потребовать новые документы. Рискованно, но иного выхода Иван не видел. А потому, помолившись ангелу-хранителю, вышел в предбанник и стал прохаживаться меж лавок, где в беспорядке лежала сброшенная одежда посетителей. Пройдясь для верности раза три вдоль лавок, он обратился к банщику:

- Не пойму чего-то... Одежку мою, что ль, кто попутал или сперли?

- Вроде, никто не мог, - обеспокоился банщик и начал искать одежду вместе с Иваном. - Не твоя? Тоже не твоя? - спрашивал он время от времени, указывая то в одно, то в другое место.

- Нет, - упрямо крутил тот головой, - свою сразу признаю, а чужого мне не надобно.

- Пожди, когда все мыться закончат, может, лишняя и объявится.

- Этак мне до морковкиного заговенья ждать придется, - не согласился Иван. - Сперли мою одежу, точнехонько сперли. Как же я пойду теперь?