Андрей Васильченко - 100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»? Страница 71

То, что сами солдаты приняли и согласились с этим решением, было вызвано совершенно иными причинами. Во время Второй мировой войны не было примеров того, чтобы немецкие части сдавались в плен Красной Армии, если у немцев была возможность выбирать между продолжением борьбы и прорывом окружения. Подобная решительность имела в своей основе чисто психологические установки: прежде всего это был привитый в годы нацистской пропаганды страх перед Сибирью и «советским раем». Тот факт, что бои на Восточном фронте превратились в войну мировоззрений, нередко имел самые плачевные последствия для попавших в плен. Немецкие солдаты предпочитали сражаться до последнего патрона. Они не столько выполняли свой воинский долг, сколько боролись за свою собственную жизнь.

Очевидец так описывал последние часы пребывания в «цитадели»: «Это было 10 февраля. Вокруг все было окутано сплошным туманом. Гору Геллерт покрывал тонкий слой снега. Немцы вели себя, как будто выполняли мирные задания. Заполнялись бланки, в помещениях цитадели штабные офицеры боролись со сном. Несколько немецких офицеров инструктировали пехотные группы, которые были облачены в ухоженную униформу. Они устанавливали пулеметы, вычисляли зоны перекрестного огня, отдавали приказ его открыть. Солдаты лежали на снегу и стреляли, а офицеры стояли рядом в полный рост и вообще не тревожились о свистящих пулях. Все было как во сне. Вот упал один офицер, упал на колено другой. Видимо, их вообще не беспокоила смерть. Наверное, они даже искали смерти, так как для них больше не было другого решения».

Именно в подобных условиях Пфеффер-Вильденбрух решился пойти на прорыв. После того как Гитлер запретил любое отступление, приравняв его к бегству с поля боя, он сообщил по радио о своих намерениях в штаб группы армий «Юг» только в самый последний момент. Произошло это 11 февраля в 17 часов 50 минут. Он произнес следующее: «Во-первых, все запасы продовольствия израсходованы, скоро закончатся патроны. Остается выбор между капитуляцией и выбыванием из сражения в Будапеште. По этой причине я с последними боеспособными частями немецкой армии, Хонведа и нилашистов предпринимаю наступательную операцию, чтобы вновь обеспечить для них продовольствие и боеприпасы. Во-вторых, прорыв начну 11 февраля с наступлением темноты. Предполагаю выйти из окружения между Сомором и Мариахаломом. Если это не удастся, то удар будет нанесен по Пилишским горам. Прошу подготовить встречу северо-западнее Пилишсентлелека. В-третьих, опознавательные сигналы: две зеленые ракеты — свои. В- четвертых, имеющиеся силы 23900 немцев, из них 9600 ранены; 20000 венгров, из них 2000 ранены».

Едва эти слова были переданы по радио, как связисты стали разрушать всю аппаратуру. Даже сейчас Пфеффер-Вильденбрух боялся, что ему откажут в отступлении. Он хотел, чтобы ничто не могло помешать его операции.

Танки из состава дивизии «Фельдхеррнхалле», подбитые во время уличных боев в Будапеште

Так как расположившаяся между горой Геллерт и Замковой горой тяжелая артиллерия была уничтожена еще за день до этого, то остатки артиллерии предназначались для ведения ближнего боя. Первоначально в Будапеште было собрано около 120 танков и 450 орудий. К 11 февраля в распоряжении немцев было только 12 «Пантер», 6 самоходных орудий, 9 «Хетцеров», около 15 танков, чей тип не удалось установить, и около 50 орудий разного калибра. Перед началом прорыва почти вся техника была заминирована и уничтожена. Большая часть танков числилась в составе дивизии «Фельдхеррнхалле». Они располагались на Солнечной горе. На улицах, заваленных обломками домов и мусором, они смогли незаметно сменить позицию. Несколько танков не было уничтожено, так как их планировалось использовать во время прорыва. Все они располагались у Замковой горы. Всего их было не более дюжины.

Утром 11 февраля Пфеффер-Вильденбрух собрал военный совет, на котором после долгих обсуждений было принято решение предпринимать прорыв небольшими группами. Выходить из окружения планировалось по лесистой местности, отказавшись от использования тяжелых вооружений. Да и вряд ли использование тяжелых вооружений было вообще возможно. Для танков не хватало горючего. Узкие улочки Буды были фактически непроходимыми. Сами же солдаты немецко-венгерской группировки возвели на них огромное количество противотанковых сооружений, которые теперь мешали их операции. В итоге улочки, прилегающие к площади Селля Кальмана и Сенной площади, являли собой труднопроходимое месиво из обломков домов, остатков баррикад и проволочных заграждений. Эти заграждения было бы очень трудно взять и самой пехоте — в принципе, танки могли бы прорвать их во время первой атаки. Но все равно было подтверждено намерение отказаться от использования бронетехники. Дело в том, что активное передвижение бронированных машин было бы тут же замечено советскими войсками, и идущая на прорыв группировка потеряла бы свой главный козырь — внезапность.

Начало прорыва было запланировано на тот же самый день на 20 часов. Несколько боевых групп должны были прорвать советскую линию обороны на участке шириной около 1 километра. Он тянулся от площади Селля Кальмана, через Сенную площадь и проспект Маргариты и заканчивался у моста Маргариты. В образовавшуюся в советской обороне брешь должны были хлынуть все остальные немецкие и венгерские войска. Первый вал наступления должен был быть образован из части 13-й танковой дивизии (левый фланг) и частей 8-й кавалерийской дивизии СС «Флориан Гейер» (правый фланг). За ними должны были последовать (второй вал) части моторизованной дивизии «Фельдхеррнхалле» и 22-й кавалерийской дивизии СС. Третья волна состояла бы из раненых солдат, которые были в состоянии передвигаться сами. И только вслед за ними последовал бы обоз, на котором из окружения должны были вывозиться тяжелораненые. В этом случае из окружения должны были выйти около 10 тысяч гражданских лиц, которые в силу разных причин не намеревались оставаться в «советском» Будапеште.

К атаке первого вала должно было присоединиться около 10 машин (танков и броневиков) и 10 машин-амфибий марки «Фольксваген». Еще наступающих должны были поддержать три мотоцикла, которые стояли на вооружении у венгерских жандармов. Первый вал не был сплошной стеной. Наступавшие делились на группы по 30 человек, в каждой из которых должен был оказаться хотя бы один венгерский солдат, хорошо знающий местность. Как правило, это были венгерские зенитчики, которые до этого служили в Будайских лесах — немцы специально отыскали и подготовили их к наступлению.

Целью первой атаки должен был стать пункт, который располагался примерно в 2,5 километра от Сенной площади, откуда и начинался прорыв. Сбор всех частей, пошедших на прорыв, предполагался на горе Ремете, то есть в 21 километре от места, где стартовала операция. Отсюда вновь объединенная группировка должна была нанести удар в западном направлении, в обход Буды. Очередная цель находилась на западе в 10 километрах от немецкой линии фронта. При этом продвигаться пришлось бы по незаснеженной равнине, покрытой лесом, пашням и склонам, на которых возделывались виноградники. Чтобы не потеряться во время этого сложного марша, следующий пункт сбора была назначен в лесу, расположенном к востоку от Тиннье. Отсюда надо было нанести удар по советским позициям, прорвать их с тыла и выйти к немецкой линии обороны. Завершение прорыва планировалось на полдень следующего дня, то есть на всю операцию отводилось 18 часов! Перед немецко-венгерскими войсками была поставлена нереальная задача. Они должны были пройти 25 километров, вооруженные только легким стрелковым оружием, к которому явно не хватало патронов. Имелась некоторая надежда, что части группы армий «Юг» начали бы встречное движение и помогли бы прорвать советскую линию обороны, хотя бы на внешнем кольце окружения. Но для этого надо было хотя бы, как минимум, своевременно предупредить о планах. Однако это мешало установить пароль для опознания своих воинских групп: он звучал как «Гитлер — Гинденбург». План прорыва держался в такой секретности, что командиры дивизий узнали о нем в 14 часов, командиры полков в 16 часов, а командиры батальонов получили необходимые распоряжения только в 18 часов, то есть за два часа до начала операции.

Уничтожение не задействованных в операции транспортных средств и вооружений осуществлялось буквально накануне начала атаки. Венгерские офицеры ставились в известность о нем только в 18 часов. Немцы очень опасались, что их союзники-мадьяры тут же сдадутся в плен и все расскажут советской контрразведке. Единственное исключение являл собой Иван Хинди, который был посвящен в подробности плана в 16 часов.

Однако слухи о предстоящем прорыве стали курсировать еще вечером 10 февраля. Впрочем, это была очень размытая информация, лишенная каких-либо конкретных деталей. Некоторые из командиров немецких дивизий уже точно знали, что на следующий день им предстоит наступательная операция. Эта маленькая деталь указывает на то, что, скорее всего, существовали некие тайные приказы, которые были вручены высшим немецким офицерам накануне прорыва. Впрочем, сама тема выхода из окружения обсуждалась простыми солдатами уже как с неделю. В основном все сходились во мнении, что это было безнадежное предприятие — вырваться из кольца было очень сложно. Косвенным подтверждением предстоящего наступления стало массовое награждение, в том числе венгерских солдат и офицеров, которое происходило между 6 и 10 февраля 1945 года. Множество лейтенантов и майоров оказалось награждено Рыцарскими крестами. Венгерские военнослужащие представлялись к другим наградам. Старшие офицеры получали неожиданное «повышение». Так, например, Иван Хинди стал генерал-полковником, а Билльницер — генерал-лейтенантом. Среди солдат ходили самые невероятные слухи. Многие из них надеялись, что смогут достигнуть немецкой линии фронта «после марша длиной всего в несколько километров». Некоторые утверждали, что в месте прорыва находится только несколько русских патрулей, а потому они преодолеют 15–20 километров едва ли не бегом.