Виктор Петелин - История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции Страница 79

В поэме Блок хотел подвести итоги жизни своей семьи, до известной степени итоги и своей жизни. Он видел, какой железной поступью идут XIX и XX века, выгребая из человека великие и благородные ценности. В предисловии к поэме «Возмездие» 12 июля 1919 года А. Блок писал: «Тема заключается в том, как развиваются звенья единой цепи рода. Отдельные отпрыски всякого рода развиваются до положенного им предела и затем вновь поглощаются окружающей мировой средой; но в каждом отпрыске зреет и отлагается нечто новое и нечто более острое, ценою бесконечных потерь, личных трагедий, жизненных неудач, падений и т. д.; ценою, наконец, потери тех бесконечно высоких свойств, которые в свое время сияли, как лучшие алмазы в человеческой короне (как, например, свойства гуманные, добродетели, безупречная честность, высокая нравственность и проч.).

Словом, мировой водоворот засасывает в свою воронку почти всего человека; от личности почти вовсе не остается и следа, сама она, если еще остается существовать, становится неузнаваемой, обезображенной, искалеченной. Был человек – и не стало человека, осталась дрянная вялая плоть и тлеющая душонка…» (Там же. С. 297–298). Так же засосало и некогда блестящего молодого человека, ставшего профессором, членом Союза русского народа, а потом оказавшегося «неузнаваемым»:

Так, с жизнью счет сводя печальный,Презревши молодости пыл,Сей Фауст, когда-то радикальный,«Правел», слабел… и всё забыл;Ведь жизнь уже не жгла – чадила,И однозвучны стали в нейСлова: «свобода» и «еврей»…

Блок хорошо помнил полемику, которую развязал Андрей Белый своей жесткой статьёй против еврейской «штемпелёванной» культуры, которая хлестала со страниц газет и журналов. Блок дружил с Мейерхольдом, который ставил его пьесы, дружил со многими евреями, но то, что произошло после Февральской революции, просто поразило А. Блока. В различных советах замелькали еврейские лица, которые мечтали добиться власти…

Вот любопытная запись в его дневнике: «История идет, что творится; а жидки жидками: упористо и смело, неустанно нюхая воздух, они приспосабливаются, чтобы не творить… так как сами лишены творчества; творчество – вот грех для еврея… Господи, когда, наконец, я отвыкну от жидовского языка и обрету вновь свой русский язык… Со временем народ все оценит и произведет свой суд, жесткий и холодный, над всеми, кто считал его ниже, кто не только из личной корысти, но из своего еврейского интеллигентского недомыслия хотел к нему спуститься» (Собр. соч. Т. 7. С. 276–277).

Блок часто в критических статьях, в заметках, в дневнике, в письмах писал о грандиозных переменах в жизни России; только что закончилась одна революция в России, а скоро придёт и другая. В письме матери 8 января 1908 года есть такие строки: «Жить нестерпимо трудно… Такое холодное одиночество – шляешься по кабакам и пьешь. Правда, пью только редкими периодами, а все остальное время – холоден и трезв, злюсь и оскаливаюсь направо и налево – печатно и устно» (Собр. соч. Т. 8. С. 224). В письме В.В. Розанову 20 февраля 1909 года Блок, отвечая на ряд выпадов против его позиции, писал: «Современная русская государственная машина есть, конечно, гнусная, слюнявая, вонючая старость, семидесятилетний сифилитик, который пожатием руки заражает здоровую юношескую руку. Революция русская в ее лучших представителях – юность с нимбом вокруг лица. Пускай она даже не созрела, пускай часто отрочески не мудра, – завтра возмужает. Ведь это ясно как божий день.

Нам завещана в фрагментах русской литературы от Пушкина и Гоголя до Толстого, во вздохах измученных русских общественных деятелей ХIХ века, в светлых и неподкупных, лишь временно помутившихся взорах русских мужиков – огромная (только не схваченная еще железным кольцом мысли) концепция живой, могучей и юной Руси. Если где эти заветы хранятся, то, конечно уж, не в сердцах «реальных политиков» (хотя бы реальнейших из них и живейших – кадет), не в столыпинском, не в романовском, – но только в тех сердцах, которые тревожно открыты, в мыслях, которые вбирают в себя эту концепцию, как свежий воздух…

Если есть чем жить, то только этим» (Там же. Т. 8. С. 277).

Во время гастролей МХТ в Петербурге А. Блок смотрел спектакли «Три сестры» А. Чехова, «Синяя птица» Метерлинка, «У врат царства» Гамсуна, «Ревизор» Гоголя. После «Трёх сестёр» был совершенно потрясён. «Это – угол великого русского искусста, – писал он матери 13 апреля 1909 года, – один из случайно сохранившихся, каким-то чудом не заплеванных углов моей пакостной, грязной, тупой и кровавой родины… Несчастны мы все, что наша родная земля приготовила такую почву – для злобы и ссоры друг с другом. Все мы живем за китайскими стенами, полупрезирая друг друга, а единственный общий враг наш – российская государственность, церковность, кабаки, казна и чиновники – не показывают своего лица, а натравливают нас друг на друга» (Там же. С. 281). Блок, если бы не был русским, глубоко презирал бы несчастную Россию «с ее смехо творным правительством» и «с ребяческой интеллигенцией», та же Россия, о которой он постоянно думал, остаётся «в мечтах» (Там же. С. 283). И таких высказываний в письмах А. Блока можно привести множество: общий враг российская государственность, а настоящая Россия – в мечтах.

В это время Александр Блок узнал, что в московском Литературно-художественном кружке с докладом о судьбах русского символизма выступил Вячеслав Иванов, о том, что докладчика поддержали Андрей Белый и Эллис, а Валерий Брюсов отозвался о докладе холодно. Вячеслав Иванов прислал Блоку письмо, приглашая его выступить после того, как он произнесёт доклад в Петербурге: в письме говорилось, что он скажет о современном состоянии символизма, о том, что вызвало «сенсацию» в близких ему кругах в Москве и что вызвало идейный раскол с Брюсовым. Блок знал исходные положения доклада Вячеслава Иванова и почти две недели работал над своим выступлением. 8 апреля 1910 года Блок выступил с докладом «О современном состоянии русского символизма» в Обществе ревнителей художественного слова. Блок, как и Иванов, отправили свои тексты в журнал «Аполлон», где оба доклада были напечатаны (1910. № 8). 26 марта 1910 года Блок набросал план своего выступления в обществе, где отметил важнейшие теоретические соображения: что мир волшебен, он противостоит позитивизму и утилитаризму, художник свободен, ему всё позволено: «Старый символизм – окончился. Мы переходим в синтетический период символизма», «Символ должен стать динамическим – обратиться в миф» (Записные книжки. С. 168). И в докладе эти записи воплотились в убедительные и логически выстроенные слова. Символистом можно только родиться, осмыслить что бы то ни было вне символа нельзя – вот один из главных выводов доклада А. Блока. «Мой вывод таков: путь к подвигу, которого требует наше служение, – завершал свой доклад Блок, – есть – прежде всего – ученичество, самоуглубление, пристальность взгляда и духовная диета. Должно учиться вновь у мира и у того младенца, который живет ещё в сожжённой душе.

Художник должен быть трепетным в самой дерзости, зная, чего стоит смешение искусства с жизнью, и оставаясь в жизни простым человеком» (Собр. соч. Т. 5. С. 436).

Начавшаяся полемика после этих выступлений Иванова и Блока свидетельствовала лишь об одном – у каждого символиста было своё мнение и о символистах и о том, что они сделали в литературе. В. Брюсов тут же написал статью «О «речи рабской» (Аполлон. 1910. № 9), затем последовала статья Андрея Белого «Венок или венец» (Аполлон. 1910. № 11), затем С. Городецкий написал статью «Страна Реверансов и ее пурпурно-лиловый Бедекер» (Против течения. 1910. 15 октября), а Д. Мережковский как бы подводил итоги дискуссии в статье «Балаган и трагедия» (Русское слово. 1910. 14 сентября). Блок написал ответ Мережковскому, посчитав выступление того клеветническим, но так и не послал его в редакцию газеты или журнала.

Затем начинаются циклы стихотворений – «Снежная маска», «Возмездие» («О доблестях, о подвигах, о славе»), «На поле Куликовом», «Россия» («Опять, как в годы золотые…»), «Кармен», «Соловьиный сад», – которые сделали имя Александра Блока бессмертным.

Мировая война, участие в ней в качестве табельщика 13-й инженерно-строительной дружины Земского и городского союзов (Земгора), сбор материалов для будущих работ, другой творческой работы просто не возникает в его поэтической душе… Февральскую революцию Блок встретил восторженно, начал работать редактором стенографических отчётов Чрезвычайной следственной комиссии по расследованию преступлений царского правительства. Собирает материал для статьи «Последние дни старого режима». «Переворот 25 октября, крах Учредительного Собрания и Брестский мир Ал. Ал. встретил радостно, с новой верой в очистительную силу революции, – писала М.А. Бекетова. – Ему казалось, что старый мир действительно рушится, и на смену ему должно явиться нечто новое и прекрасное. Он ходил молодой, веселый, бодрый, с сияющими глазами и прислушивался к той «музыке революции», к тому шуму от падения старого мира, который непрестанно раздавался у него в ушах, по его собственному свидетельству. Этот подъем духа, это радостное напряжение достигло высшей точки в то время, когда писалась знаменитая поэма «Двенадцать» (январь 1918 г.) и «Скифы». Поэма создавалась одним порывом вдохновения, сила которого напоминала времена юности поэта.