Фёдор Раззаков - Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди Страница 8

Коль речь зашла о Брежневе, то стоит отметить, что в те дни он сам находился не в лучшей ситуации, чем Твардовский. Его генсековская судьба тоже висела на волоске, и он мучительно искал выход из создавшейся ситуации. Что же поставило Брежнева в столь серьезное положение?

В конце декабря 1969 года состоялся очередной Пленум ЦК КПСС (собирались они обычно два раза в год), на котором обсуждались итоги уходящего года. По давно заведенному порядку докладчиком обычно выступал председатель Совета министров (тогда им был Алексей Косыгин), после чего происходили краткие прения. Однако на этот раз многолетний ритуал был нарушен. На декабрьском пленуме вместо кратких прений после выступления премьера с большим докладом выступил сам генсек Брежнев. Его речь содержала резкую критику органов хозяйственного управления, в ней генсек откровенно говорил о плохом состоянии дел в советской экономике. Стоит отметить, что этот доклад так и не был полностью опубликован в печати, и только в главной газете страны «Правде» (13 января) появилась передовица, в которой были изложены основные тезисы доклада.

Как оказалось, ни с кем из ближайшего окружения по Политбюро Брежнев этот доклад не обсуждал и выступил с ним по собственной инициативе. Кое-кого из Политбюро — в частности, Михаила Суслова — подобная смелость генсека здорово напугала. Им показалось, что Брежнев начинает свою собственную игру, целью которой является скорое обновление руководства страной. Естественно, безучастно взирать на то, как Брежнев идет к этой цели, Суслов не собирался. Вскоре после пленума он подготовил специальную записку для членов Политбюро и ЦК, которую подписали Александр Шелепин и Кирилл Мазуров. В этом документе его авторы подвергали критике речь Брежнева на пленуме, называли ее политически ошибочной и вредной. Короче, страсти на политическом Олимпе в те дни разгорелись нешуточные, и каждая из сторон рассчитывала одержать верх над другой на предстоящем в марте пленуме ЦК.

Между тем племянница Брежнева, дочь его родного брата Якова, Любовь Брежнева, в том январе пребывала в хорошем настроении. Причина этого объяснялась просто — вместе с мужем, преподавателем МГУ, и маленьким сыном они наконец-то получили свою первую кооперативную квартиру. И хотя дом был заселен всего лишь на треть, не работал лифт из-за отсутствия электричества, однако откладывать переезд новоселы не стали. Уж слишком давно они мечтали о собственном жилье. В один из тех январских дней в новую квартиру были приглашены гости, в том числе и отец новосела Яков Брежнев. За неимением мебели гости расселись на двух матрасах, а всю закуску разложили на одеяле, расстеленном на полу. Погуляли на славу! Кто-то принес с собой гитару, и после обильного застолья началась вторая часть вечера — песенная. Начали с русских романсов, потом перешли на частушки, а затем и вовсе распоясались и, невзирая на присутствие брата генсека, затянули песни Высоцкого, Галича, Окуджавы. Как вспоминает Л. Брежнева, ее отец чувствовал себя в этой исключительно молодежной компании очень хорошо. По ее словам:

«Отвыкнув от человеческого общения, он жался к нам, искал недостающего тепла, сочувствия и понимания. Мне стало жаль его. Просидел он с нами до двух часов ночи и ушел с неохотой, весь какой-то разглаженный от распиравшего его изнутри счастья. Мы пошли провожать его до машины. Он шел по двору легко, заломив по-русски с шиком шапку, засунув руки в карманы. Таким я и запомнила его на всю жизнь. Возможно, потому, что никогда больше не видела в таком приподнятом настроении…»

На момент получения квартиры Любовь Брежнева была на втором месяце беременности, и этот факт придавал переезду особое звучание. Одно дело родить второго ребенка и приехать с ним в коммуналку, другое — в собственную квартиру. Однако в тот момент, когда племянница генсека находилась на седьмом небе от счастья, Татьяна Егорова, только что потерявшая ребенка, наоборот — страдала. Вот уже несколько дней она лежала пластом в мироновской квартире в Волковом переулке и плавала в реке из слез и молока. Миронов, накупив бинтов, теперь два раза в день перебинтовывал ей грудь, после Чего уходил в ванную и плакал. Ведь несколько дней назад он потерял сына. Пролежав у любимого десять дней, Егорова затем собрала вещи и, пока Миронов был в театре, вернулась к себе в Трубниковский.

Режиссер Константин Воинов приступил на «Мосфильме» к работе над фильмом «Чудный характер». На главные роли были выбраны два прекрасных исполнителя — Татьяна Доронина и Павел Луспекаев (в 50-е — 60-е они вместе играли в БДТ). Луспекаев приехал в Москву накануне начала съемок и поселился сначала в гостинице «Пекин», затем переехал в «Минск». Прознав о его приезде, ему однажды позвонил Михаил Козаков, который сообщил, что на Центральном телевидении запускается фильм «Вся королевская рать» и на главную роль — Вилли Старка — до сих пор нет исполнителя. «Ты не хотел бы попробовать?» — огорошил Луспекаева вопросом Козаков. «Но я должен сниматься у Воинова», — ответил Луспекаев. Однако Козаков знал, чем поддеть собеседника. «Паша, что такое фильм Воинова — всего лишь музыкальная комедия! А тут — «Вся королевская рать», роль Вилли Старка! Есть что играть». Короче, Козаков был так настойчив, с таким воодушевлением убеждал коллегу в том, что эта роль может стать лучшей в его послужном списке, что тот не выдержал натиска и сдался. О том, что было в съемочной группе Воинова, после того как Луспекаев сообщил о своем уходе, лучше не рассказывать. Там, конечно, все были в трансе. Но уговорить актера вернуться обратно так и не сумели — он начал работу над ролью Старка.

Между тем в Москве критики ломали копья вокруг фильма Георгия Юнгвальд-Хилькевича «Опасные гастроли», который начал демонстрироваться в Москве с 5 января. Работа над фильмом была завершена еще полгода назад, однако на экраны он пробился только сейчас, в январе. Причем помог этому случай. Вот что вспоминает об этом сам режиссер картины Г. Юнгвальд-Хилькевич:

«Когда мы закончили работу, ее не приняли. Мы сидели в Москве и не знали, что делать. Только что закрыли «Интервенцию» Г. Полоки (еще один фильм, в котором Высоцкий сыграл главную роль. — Ф. Р.), мы понимали, что будем следующими. А дальше произошла история, о которой я узнал через много лет, познакомившись с внучкой Микояна. Оказывается, картину показали в ЦК и на просмотре оказался Анастас Иванович Микоян. А в картине были танцы, девочки в прозрачных костюмах. И он заплакал: «Боже мой! Это же я их привозил. Я тогда был мальчиком, был рядом с Коллонтай!» Действительно, Коллонтай и Литвинов были прообразами двух большевиков в фильме. Вот из-за слез Микояна картину выпустили в прокат. Без каких-либо поправок».

Народ повалил на фильм валом, главным образом, конечно, потому, что в главной роли — артиста Бенгальского — в нем был занят, запрещенный везде и всюду Высоцкий. Я смотрел «Гастроли» несколько месяцев спустя в летнем кинотеатре Сада имени Баумана и помню, что огромный зал кинотеатра был забит битком и, чтобы достать билеты, надо было отстоять длиннющую очередь. Да и то не всем повезло. Нас же выручило лишь то, что билетершей в кинотеатре работала хорошо знакомая нам женщина, которая и достала билеты, минуя очередь. Но вернемся в январь 70-го.

21 января В. Золотухин записал в своем дневнике: «Почему-то все ругают «Опасные гастроли», а мне понравилось. Мне было тихо-грустно на фильме, я очень понимал, про что хочет сыграть Высоцкий».

В отличие от рядового зрителя киношная критика картину безжалостно ругала, уличая ее в дурновкусии, примитивизме и т. д. и т. п. К примеру, 22 января в «Вечерней Москве» была помещена заметка критика В. Кичина под названием «Осторожно: «Опасные гастроли». Приведу лишь отрывок из нее:

«Владимир Высоцкий наполненно произносит банальности, не без успеха имитируя значительность происходящего. Иван Переверзев действует в лучших традициях водевиля, полностью реализуя предложенные сценарием сюжетные коллизии. Ефим Копелян, как всегда, умеет создавать иллюзию второго плана даже там, где это, увы, только иллюзия…

Только крайней неразборчивостью проката можно объяснить тот факт, что этому фильму предоставлены экраны столичных кинотеатров».

В другом популярном издании — «Комсомольской правде» — А. Аронов задавался вопросом: «Зачем подавать одесское варьете «XX век» под революционным соусом? Зачем маскировать музыкально-развлекательную ленту под фильм о революции, зачем разменивать на это серьезную тему?»

Между тем Высоцкого в те дни ругали не только за Бенгальского из «Гастролей». Например, в «Советской культуре» Юрий Калещук лягнул актера и за другую, годичной давности роль в ленте «Хозяин тайги». Критик писал: «Многое здесь «разрушает» В. Высоцкий, которому отведена роль «преступника с философией». Он с таким мелодраматическим надрывом произносит даже самые невзрачные сентенции, что это почти невозможно изобразить словесно… Благодаря Высоцкому образ Рябого получился карикатурным. Это звено, по существу, выпало из добротно сделанного фильма, в котором есть жизненные ситуации и подлинные характеры…»