Коллектив авторов - Александр II. Трагедия реформатора: люди в судьбах реформ, реформы в судьбах людей: сборник статей Страница 8

Не менее поразителен и аргумент в пользу того, что между Герценом и Чернышевским была достигнута договоренность о единстве действий. Известно, что после лондонской поездки Чернышевский назвал своего собеседника «Кавелиным в квадрате». Нечкина задается вопросом: «Правильна ли формулировка («Кавелин в квадрате». — В.В.) по существу? Неужели же Герцен 1859 г., Герцен, только что резко порвавший с Чичериным, действительно был “Кавелиным”, либералом, да еще не просто, а “в квадрате”? Это утверждение не соответствует действительности. Герцен никогда не был просто либералом. Ленин, как известно, дал сложную и точную формулировку: “при всех колебаниях Герцена между демократизмом и либерализмом, демократ все же брал в нем верх”»{59}. Но ведь «неправильное» высказывание Чернышевского как раз и фиксирует его, Чернышевского, субъективное мнение об издателе «Колокола». Почему оно должно соответствовать позиции В.И. Ленина, остается загадкой.

Концепция Нечкиной, конечно же, определялась современной ей политической конъюнктурой, была политикой, опрокинутой в прошлое. С точки зрения историка, на рубеже 1850–1860-х гг. в России сформировалась мощная и сплоченная революционная партия (аналог партии большевиков) во главе с «вождем» Чернышевским (предшественником то ли Ленина, то ли Сталина). Массы были готовы поддержать партию, и только отсутствие рабочего класса сделало революцию невозможной.

Итак, к началу 1940-х гг. концепция революционной ситуации стала составной частью учебных программ, в МГУ с завидным постоянством защищались дипломные работы по этой теме. С.С. Дмитриев сетовал: «Слушаешь и думаешь: неужели вся история России сводится к четырем годам — 1825, 1859–1861 гг.? И каждый год одно и то же с постоянством идиота»{60}. В то же время у этой концепции была «ахиллесова пята»: она возникла не в связи с руководящими партийными указаниями, а по инициативе М.В. Нечкиной. Примечательно, что в юбилейном сборнике, подводящем итоги развития советской историографии, эта концепция не удостоилась упоминания{61}. Это открывало некоторые возможности для ее осторожной критики. Одновременно с выходом статьи М.В. Нечкиной в «Литературном наследстве» были опубликованы публицистические работы Н.П. Огарева периода эмиграции. Публикации предшествовала обширная статья известного исследователя истории русского революционного движения Б.П. Козьмина. Не отрицая принадлежности Огарева и Герцена к революционной демократии, Козьмин приходил к выводу, что вплоть до конца 1860-х гг. для Огарева «путь мирных реформ предпочтительнее пути, связанного с “кровопролитием”». Считая, что исход преобразований зависит от позиций правительства и дворянства, Огарев апеллировал к призраку пугачевщины с одной целью: побудить правительство пойти на значительные уступки в крестьянском вопросе, воспринимая возможность крестьянской революции без всякого энтузиазма. Целью организации тайного общества, о чем Огарев писал в 1860 г., была не подготовка восстания, а мирная пропаганда «необходимости реформы русского социально-политического строя» с целью предотвращения революции{62}. Таким образом, эта статья Козьмина, опиравшаяся не на шаткие гипотезы, а на факты, диссонировала с выводом о наличии в канун реформы единого революционного центра. Продолжая работу с идейным наследием Герцена, Козьмин опубликовал две статьи, посвященные лондонскому свиданию двух лидеров «революционной демократии», которое, по мнению Нечкиной, привело к образованию единого революционного центра. Козьмин же, напротив, считал, что разногласия не были преодолены, полемика «Колокола» с редакцией «Современника» в 1860 г. возобновилась, так что ни о каком единстве действий говорить не приходится. Характерно, что о революционной ситуации Козьмин ни разу не упомянул. Историк призвал своего оппонента «воссоздать картину прошлого во всей ее полноте, правдивости и исторически обусловленной противоречивости… а не насиловать исторические факты и события в угоду предположениям, может быть, и очень заманчивым и увлекательным, но не имеющим твердой опоры в реальных фактах действительности»{63}.

Итак, полемические статьи Козьмина ставили под сомнение наличие единого революционного центра, что наносило серьезный удар по построениям Нечкиной. В ответных статьях исследовательница прежде всего приводила аргументы идеологического порядка. По ее утверждению, взгляды Козьмина являются «не чем иным, как трансформацией известной либерально-буржуазной концепции, считавшей Герцена либералом и резко разрывавшей Герцена и Чернышевского, противопоставляющей их друг другу»{64}. Если убрать негативную идеологическую окраску, то с этим утверждением, пожалуй, стоит согласиться. Козьмин действительно в очень сложных условиях пытался сохранить лучшие черты исследовательских школ дореволюционной исторической науки{65}.

Крайне противоречиво выглядит процесс подготовки отмены крепостного права в коллективном труде по истории страны, который охватывал период с 1856 по 1894 г. Том, по-видимому, готовился еще до войны, так как в числе авторов значится профессор Е.А. Мороховец (1880–1941). Примечательно, что М.В. Нечкина не входила в авторский коллектив. По-видимому, это позволило авторам, формально декларируя верность концепции революционной ситуации, поставить ее под сомнение. В главах, посвященных подготовке реформы, авторы (Ш.М. Левин и Е.А. Мороховец) указывали на поражение в Крымской войне как на непосредственный фактор, который оказал воздействие на правительство. Не забывая указать на «размах» крестьянского движения, Левин одновременно цитирует А.И. Герцена, который в конце 1859 г. писал о «тихом океане крестьянского мира, ожидающего в величавом покое уничтожения позорного рабства». И далее следует поразительно смелый вывод: «Крестьянское движение в эти годы не приняло такого характера и таких размеров, чтобы вырвать все дело из рук царской бюрократии и помещичьего класса и разрешить его по-революционному, в соответствии с интересами народа»{66}.

В главе, посвященной подготовке реформы, автор (Е.А. Мороховец) показывал, как программа крестьянского освобождения рождалась в борьбе различных группировок правительственной бюрократии и помещиков. Важно, что автор отказывался изображать правительство выразителем помещичьих интересов, а сами помещики представали как крайне неоднородный социальный слой{67}. Вслед за Б.П. Козьминым авторы указывали, что, по крайней мере до конца 1850-х гг., А.И. Герцен «определенно высказывался за мирный характер реформы, против революционных потрясений»{68}. Правда, Н.Г. Чернышевский изображался последовательным (за исключением нескольких месяцев после издания рескриптов Назимову) революционером. К сожалению, это издание так и не вышло в свет, остался лишь макет, отпечатанный ограниченным тиражом.

Новый удар по концепции Нечкиной нанесли работы П.А. Зайончковского о подготовке и проведении крестьянской реформы. Процитировав дежурные высказывания В.И. Ленина о революционной ситуации, Зайончковский, обращаясь к фактическому материалу, поставил, в сущности, концепцию Нечкиной под сомнение. Во-первых, исследователь высказал критические замечания в адрес тех авторов, которые занимались исследованием крестьянского движения. По словам Зайончковского, они стремились «преувеличивать размеры крестьянских волнений (руководствуясь принципом: чем больше крестьянских волнений, тем ценнее исследование)». Реальный уровень крестьянского недовольства накануне реформы не представлял серьезной угрозы. Основываясь на выводах В.К. Яцунского, исследователь утверждал, что участники крестьянских выступлений составляли «несколько десятых процента общей численности мужского взрослого населения крепостных крестьян»{69}. Резко возрастает число крестьянских выступлений не в период подготовки реформы, а после объявления воли{70}. Иными словами, не подъем крестьянского движения вызвал реформу, а реформа, разочаровавшая крестьянство, породила подъем крестьянского движения. При этом, однако, сам подъем был крайне недолгим, и уже с июня 1861 г. начинается спад.

Второй важный аспект заключается в том, что исследователь показал крайнюю слабость революционного подполья. В ходе подготовки преобразований не только Герцен и Огарев, но и Чернышевский, по крайней мере до 1859 г., искали возможность компромисса с правительством и либеральной общественностью. Зайончковский одним из первых обратил внимание на так называемые либеральные статьи публициста «Современника», прославлявшие реформу и ее инициатора Александра II. Чернышевский, по словам Зайончковского, пытался сплотить «все силы, заинтересованные в отмене крепостного права»{71}. Утверждению Нечкиной о наличии в канун реформы мощной революционной организации противоречит тот факт, что количество «подстрекателей» из числа разночинцев, которые вели революционную агитацию среди крестьян, было крайне невелико. В 1861 г. было арестовано всего лишь 22 человека, при этом материалы не позволяли утверждать, что они были членами организации «Земля и воля»{72}.