Олег Гордиевский - КГБ Страница 8

Интересно, что КГБ не смог засечь его контакты с СИС в Москве. Во время своего первого приезда в Москву он в последний раз видел жену (Маша и Аня были на даче его матери под Москвой). Он попрощался с Лейлой в универмаге, куда они пошли за покупками. В жизни Гордиевского это был самый тяжелый момент. Лейла знать не знала, что они видятся, может быть, в последний раз. Она легонько чмокнула его в губы. Гордиевский выдавил из себя улыбку и мягко сказал: «Могла бы и поласковей.» Часто вспоминал он потом эти слова. Лейла, наверно, тоже. Самым трудным для него было скрывать план побега от семьи. Он знал, что в случае успеха они несколько лет будут разлучены. А если он не скроется, то ему дадут еще пару недель погулять и казнят как изменника. Для семьи это будет еще большим ударом.

В среду 10 июля Гордиевский вернулся из санатория КГБ на свою московскую квартиру. За две недели до побега на Запад или около того он наметил несколько ложных следов, чтобы сбить с толку наблюдение — назначил встречи с друзьями и родственниками на неделю после его предполагаемого отъезда из Москвы. Немало потрудился он и над своей плохонькой «Ладой», подготавливая ее к техосмотру. Наблюдение за Гордиевским уже привыкло к тому, что он выходил на пробежку по Ленинскому проспекту и обычно не обращало на это особого внимания. В пятницу, 19 июля, в четыре часа дня он вышел на очередную пробежку в старых штанах, фуфайке и с пластиковым пакетом в руках. С пробежки он не вернулся. В Центре, наверно, потом долго ломали голову, что же было в том пакете у Гордиевского. Через несколько дней он хитрыми путями добрался до границы и перешел ее. Гордиевский отказался рассказать в книге о своем маршруте, чтобы им могли воспользоваться и другие. Иначе КГБ тут же захлопнет дверцу.

Гордиевский вспоминает, что, оказавшись в безопасности на Западе, он почувствовал, как в фильме «Волшебник из страны Оз» черно-белая реальность вдруг заиграла всеми красками радуги. Ему чудом удалось избежать смерти. Впервые раскрытому шпиону в КГБ удалось перебраться через границу и улизнуть. Но хоть на Гордиевского и сыпались радостные поздравления друзей, он не мог забыть об оставшейся в Союзе семье. КГБ по-прежнему берет заложников, и пока вы читаете эту книгу, Лейла, Мария и Анна остаются заложниками КГБ. Им и посвящают эту книгу авторы.

Глава I

Корни (1565—1917)

Опричнина, прародительница современного КГБ, первая в истории России политическая полиция, была основана в 1565 году Иваном Грозным, Великим московским князем, первым взошедшим на российский трон. Черная одежда, черные кони и подвязанные к седлу голова собаки и метла из волчьего хвоста символизировали миссию, которую несли 6.000 опричников — вынюхивать и выметать изменников. Однако как и во времена Сталина, эти так называемые изменники, которых следовало выметать поганой метлой, существовали, главным образом, в воображении самих опричников и их главаря. Жертвами опричнины становились целые города. Так, в 1570 году большинство населения Новгорода пало жертвой кровавой оргии опричников, продолжавшейся более месяца. Сам же Иван Грозный периодически то впадал в жесточайший садизм, то обращался к Богу с покаянием. Семь лет опричнина наводила ужас на население страны и была отменена в 1572 году. Четыре столетия спустя жертвы сталинского НКВД называли своих мучителей «опричниками». Сталин отмечал «прогрессивную роль» опричнины в централизации государственной власти и в снижении влияния боярской аристократии. Вместе с тем он критиковал Ивана Грозного за то, что тот тратил слишком много времени на общение с Богом вместо того, чтобы последовательно уничтожать бояр.

Следующей наиболее могущественной организацией по борьбе с политическими преступниками был Преображенский Приказ, основанный Петром I в конце XVII века. Эта организация была создана в строжайшей тайне, так что до сих пор неизвестна точная дата ее основания. Подобно опричнине, Преображенский Приказ, хоть и в меньшей степени, также способствовал созданию атмосферы страха и бесправия, возрожденной Сталиным во времена террора. Среди узников тюрем и камер пыток Преображенского Приказа были и люди благородного происхождения, уклоняющиеся от государственной службы, и простые пьянчужки, осмелившиеся смеяться над царем. Сегодня как в Советском Союзе, так и за его пределами Петра чтят как преобразователя Российского государства, основателя новой столицы Санкт-Петербург, открывшей «окно в Европу». Но он был еще и правителем, отличавшимся особой жестокостью. Так, его сын и наследник царевич Алексей, совершивший побег за границу, был коварно заманен обратно в Россию и замучен до смерти в камере пыток.

Как и опричнине Ивана Грозного, Преображенскому Приказу не суждено было пережить своего создателя. Хотя преследования по политическим мотивам продолжались и после смерти Петра, попыток создать специальную политическую полицию в последующее столетие больше не предпринималось. И лишь после неудавшегося восстания декабристов 1825 года царь Николай I (1825—55) создал свою политическую полицию, приказав открыть так называемое Третье отделение при Имперской Канцелярии.

Декабристы стали родоначальниками революционного движения в России. В отличие от своих предшественников декабристы подняли восстание не для того, чтобы сменить царя. Они хотели создать новую политическую систему, будь то республиканская или конституционная монархия, и добиться отмены крепостного права.

И Николай I, и глава Третьего отделения граф Бенкендорф всячески пытались отмежеваться от кровавой истории опричнины и Преображенского Приказа. По иронии судьбы символом Третьего отделения был носовой платок, якобы подаренный царем и бережно хранившийся под стеклянным колпаком в архиве тайной полиции. По преданию, Николай I, следуя религиозным традициям, напутствовал Бенкендорфа: «Вручаю Вам этот отдел. Чем чаще Вы будете пользоваться этим платком, утирая слезы, тем преданней Вы будете служить Нашим устремлениям…» Двойственность метафоры отражала как безграничное желание царя предстать перед своим народом в качестве «отца-командира», так и стремление Третьего отделения играть роль «врачевателя душ» нации. Однако главной задачей Третьего отделения было то, что на языке КГБ называлось «идеологической подрывной деятельностью», иначе говоря, борьба с любой формой политического инакомыслия. Подобно современному КГБ Третье отделение считало необходимым тщательно следить за развитием общественного мнения, с тем чтобы постоянно держать под контролем всякое инакомыслие. Бенкендорф готовил ежегодные доклады, «исследования общественного мнения». Так, в докладе за 1827 год говорилось, что «общественное мнение для правительства — это все равно что топографическая карта для командования армии в период военных действий».

Помимо широкой сети информаторов, начальник Третьего отделения имел в своем распоряжении еще и корпус жандармов — несколько тысяч дюжих молодцов, легко узнаваемых в толпе по белоснежным перчаткам и синим накидкам, задачей которых была охрана государственной безопасности. Однако в сравнении с КГБ Третье отделение было небольшой организацией. К моменту смерти Николая I в 1855 году его первоначальный аппарат, состоявший из шестнадцати служащих, вырос лишь на двадцать четыре человека. В отличие от своих предшественников, руководители Третьего отделения не отличались особой жестокостью. Лидер политического инакомыслия после декабристов Александр Герцен говорил, что он «готов поверить в то, что… Бенкендорф сотворил не все то зло, которое он мог бы сотворить будучи главой этой страшной полиции, находящейся вне и над законом и имеющей право вмешиваться во все и вся… Но и хорошего он ничего не совершил. Для этого у него не было ни воли, ни энергии, ни сердца.» Когда Герцен предстал перед Бенкендорфом в 1840 году, он увидел человека с «изнуренным, уставшим» лицом, на котором было «обманчиво добродушное выражение, часто встречающееся у непредсказуемых, апатичных людей». Граф Алексей Орлов, сменивший Бенкендорфа после его смерти в 1844 году, был братом одного из руководителей декабристов, генерала Михаила Орлова. Трудно себе представить, чтобы сто лет спустя Сталин последовал этому примеру и разрешил кому-либо из родственников Троцкого или Бухарина стать даже простым членом, не говоря уж руководителем НКВД.

Из 290.000 осужденных на ссылку в Сибирь или исправительные работы в период с 1823 по 1861 год только пять процентов были признаны виновными в совершении политических преступлений, причем многие из них были даже не русскими инакомыслящими, а польскими патриотами, выступавшими против российского правления. Внутри России политическое инакомыслие практически сводилось лишь к небольшой группе образованной аристократии. Тем не менее, именно при правлении Николая I политическому преступлению было дано юридическое определение. Уголовный кодекс 1845 года устанавливал строжайшее наказание всем, кто был признан «виновным в написании или распространении рукописных или печатных работ или заявлений, целью которых является возбуждение неуважения к Державной власти или личным качествам Самодержца или его правительства». По словам Ричарда Пайпса, этот кодекс для тоталитаризма был тем, чем «Хартия Свободы» была для независимости». С 1845 по 1988 год, за исключением короткого периода времени после неудавшейся революции 1905 года и захвата власти большевиками в октябре 1917 года, ставить под сомнение правильность политического порядка считалось уголовным преступлением в России. Уголовный кодекс 1960 года устанавливал наказание сроком до семи лет тюремного заключения с последующей ссылкой до пяти лет за «агитацию или пропаганду, направленную на подрыв или ослабление Советской власти». Большевизм унаследовал от царизма и политическую культуру, и правовую систему, при которой права были исключительной прерогативой государства.