Вера Панова - Жизнь Мухаммеда Страница 8

История с источником Замзам любопытна тем, что она дает довольно точную и достаточно полную картину взаимоотношений главы города, каковым в то время был Абд аль-Мутталиб, с остальными его жителями. Глава города, собственно, не обладал никакой реальной

властью и не мог по своему усмотрению вынести решение, хоть сколько-нибудь противоречащее интересам мекканцев. Он находился почти на положении шейха кочевого арабского племени, чья власть целиком зависела от богатства и могущества его собственного клана и от того уважения, которым он пользовался в племени благодаря своим личным нравственным качествам. Пост главы города позволял оказывать большое влияние на формирование общественного мнения и извлекать некоторые материальные выгоды - и только.

Вторая распространенная легенда об Абд аль-Мутталибе делает его и его сына Абдаллаха, будущего отца пророка Мухаммеда, героями событий, которые привели к прекращению человеческих жертвоприношении у курайшитов и родственных им арабских племен. Согласно этой легенде, у Абд аль-Мутталиба очень долго не было сыновей, что, с точки зрения араба, почти полностью лишало смысла всю его жизнь и сводило на нет все достигнутые им успехи богатство, почет, уважение соплеменников. Впрочем, история с источником Замзам наглядно показала, как действительно трудно было ему, имея только одного сына, отстаивать свои права перед соплеменниками и как мало курайшиты считались с ним, несмотря на то что он был зажиточен, занимал пост главы города и находился в расцвете сил. В старости же ему грозила полная беззащитность и унизительная зависимость. Абд аль-Мутталиб, как и другие арабы его времени, хорошо понимал, что пол ребенка определяет судьба, рок, над которым ни один человек не властен. Моральный кодекс предписывал ему мужественно и хладнокровно переносить подобные удары судьбы, не унижая себя бесполезными жалобами и малодушным унынием. Абд аль-Мутталиб так себя, очевидно, и вел, что не мешало ему горячо молить богов о рождении сыновей. Так как эти молитвы не помогали и его жены продолжали рожать ему исключительно девочек, он прибег к последнему средству - публично поклялся, что если у него будет десять сыновей, то одного из них он принесет в жертву.

Вскоре же судьба сделалась к нему благосклонной, и у него стали рождаться сыновья, причем эти сыновья не только появлялись на свет, но и благополучно переносили многочисленные детские болезни, сеявшие смерть среди новорожденных, что тоже можно было приписать прямому вмешательству небес. Поэтому, когда у Абд аль-Мутталиба подросло двенадцать сыновей, он не осмелился нарушить клятву, хорошо понимая, что богам ничего не стоит "забрать" всех сыновей обратно в любую минуту.

Сыновья, выслушав его решение исполнить обещание, данное богам, выразили полную готовность подчиниться отцовской воле, как то и подобало сделать примерным сыновьям. Абд аль-Мутталиб приказал каждому сыну сделать гадательную стрелу и написать на ней свое имя. Потом все отправились к Хубалу, чтобы гадатель вытащил одну из стрел. Жребий пал на Абдаллаха, самого младшего и самого любимого сына (само имя которого - "Абд аллаха" "раб Бога", - вероятно, немало способствовало формированию легенды). Но и это не остановило благочестивого Абд аль-Мутталиба (негоже было бы деду пророка быть клятвопреступником!), и, вынув нож, он повел Абдаллаха к идолам Исафа и Найлы, на место, отведенное для жертвоприношений.

Тут уж мекканцы, до сих пор молча наблюдавшие за развитием событий, не выдержали и стали всячески отговаривать Абд аль-Мутталиба (больше они сделать ничего не могли - сын был его, и он волен был делать С ним все, что угодно, ни у кого не спрашивая и ни перед кем не отчитываясь; убей он хоть всех своих сыновей, он не понес бы никакой кары, кроме общественного осуждения). Особенно волновали курайшитов возможные вредные последствия поступка Абд аль-Мутталиба для процветания их благородного племени, если обычай приносить в жертву сыновей станет модным. Наиболее энергично возражал против разумности подобного жертвоприношения некто аль-Мугира, принадлежавший к тому же племени, что и Фатима, мать Абдаллаха, и, очевидно, ее родственник. Он предложил, в частности, выяснить, не согласятся ли боги на замену Абдаллаха еще более ценной искупительной жертвой. Курайшиты в свою очередь посоветовали обратиться к знаменитой прорицательнице, жившей в Хиджазе, в окрестностях Ясриба, в нескольких сотнях километров к северу от Мекки.

Это был действительно выход из создавшегося трагического положения если бы боги предпочли получить нечто более, с их точки зрения, стоящее, чем Абдаллах, Абд аль-Мутталиб смог бы спасти любимого сына, не совершая при этом никакого святотатства. Поэтому он охотно отложил намеченное жертвоприношение и, оседлав верблюдов, немедленно отправился вместе с Абдаллахом к прорицательнице.

Прорицательница подробно расспросила их обо всем и пообещала помочь, как только ее посетит дух. Прорицательницы-профессионалки овладевали искусством вселять в себя духов по своему желанию и заставляли их отвечать на заданные вопросы. Иногда для этого использовались различные одурманивающие напитки, но чаще всего они доводили себя до состояния одержимости быстрыми ритмическими телодвижениями, своего рода исступленной пляской, нередко кончающейся судорогами, пеной у рта и нечленораздельным воем. В таком состоянии транса они начинали выкрикивать свои прорицания саджи, рифмованные стихи с резкими диссонансами и загадочным смыслом, производившие благодаря первоклассному исполнению сильное впечатление на окружающих. Известность и славу приобретали, несомненно, прорицательницы неглупые, обладающие богатым жизненным опытом, проницательные и наделенные интуицией.

Последние качества были особенно нужны прорицательницам, когда к ним обращались не за предсказаниями будущего, а по вопросам более житейским и конкретным. В этих случаях не требовалось публичных прорицаний в форме загадочного и действующего на воображение саджа - нужен был точный и недвусмысленный совет, как поступить правильно, в соответствии с волей богов или бога. Именно с таким вопросом Абд аль-Мутталиб обратился к прорицательнице.

Поэтому прорицательница в экстаз не впадала, а уже на следующий день позвала их к себе и сообщила, что слово снизошло на нее и ей нужно лишь уточнить - какая цена крови принята у курайшитов? Абд аль-Мутталиб ответил, что цена крови (штраф за неумышленное убийство, прекращающий кровную месть) у племени курайшитов - десять верблюдов. Эту-то цену, ответила ему прорицательница, и нужно предложить богам вместо Абдаллаха; если боги откажутся, следует увеличивать число верблюдов до тех пор, пока боги не примут заменительной жертвы.

Вернувшись в Мекку, Абд аль-Мутталиб так и поступил. Перед Хубалом поставили его сына Абдаллаха, а в ограду храма привели десять верблюдов и стали метать стрелы. Девять раз подряд жребий падал на Абдаллаха, девять раз пришлось пригонять новых верблюдов, и только когда число их достигло ста, божество признало их равноценной заменой человеческого жертвоприношения.

Чтобы не ошибиться, Абд аль-Мутталиб еще дважды бросил жребий, и оба раза стрела указала на верблюдов:

сомнений больше не оставалось. Так был спасен любимый сын Абд аль-Мутталиба к огромной его радости и к немалой радости мекканцев, вполне заслуживших за проявленную ими гуманность участия в том пире, который должен был развернуться после принесения в жертву целого табуна этих легендарных верблюдов.

Легенда эта, которую записали и сохранили для нас первые биографы пророка Мухаммеда, свидетельствует, что принцип "око за око, кровь за кровь, смерть за смерть" не всегда выполнялся неукоснительно и буквально, что в случае непреднамеренного убийства кровную месть можно было предотвратить, уплатив очень крупный штраф.

Повышение цены крови с десяти верблюдов до ста и отмена человеческих жертвоприношений ко времени рождения Мухаммеда уже так прочно вошли в быт, что, собственно, не нуждались в божественном авторитете. Но когда-то столь крупная реформа "уголовного кодекса" должна была произойти, причем произойти в условиях, когда еще не было той власти, которая могла бы не только менять законы и, опираясь на силу принуждения, обеспечить их внедрение в практику, но и заставлять людей считать новые законы справедливыми, а старые несправедливыми и ужасными. Преступить закон и изменить закон - почти одно и то же, и даже короли, менявшие законы, нередко и обоснованно казались народу преступниками. В условиях же племенной жизни апелляция к божественной воле была почти неизбежным и едва ли не самым разумным выходом, когда большинство людей начинало ощущать, что какой-либо древний закон устарел и возникла настоятельная потребность изменить его, но так, чтобы не подорвать при этом идею священности закона.