Игорь Фроянов - Грозная опричнина Страница 8

Сопоставление упомянутых сочинений Грозного и Курбского обнаруживает в них, с одной стороны, согласие, а с другой — разноречивость. Согласие обоих авторов наблюдается преимущественно в сфере изложения фактов, тогда как разноречивость выявляется прежде всего в области истолкования и оценки этих фактов.

В самом деле, и царь Иван и князь Андрей согласно говорят о появлении возле трона Сильвестра и Адашева в окружении советников, о приобретении ими огромного влияния на самодержца. Они оба рассказывают о том, как царские любимцы вместе со своими советниками лишили самостоятельности государя, так что без их совета (указания) он не мог ничего предпринять. Вместе с тем Курбский утверждает такое, во что очень трудно поверить.

Например, он говорит, будто Сильвестр и Адашев «утверждают царя». Если под этим утверждением подразумевалось венчание на царство Ивана IV, то надо признать, что Курбский, случалось, перевирал факты. И все же многие из его сообщений находят подтверждение со стороны Ивана Грозного. Однако Грозный и Курбский решительно расходятся, когда надо охарактеризовать личности Сильвестра и Адашева или когда необходимо оценить их деятельность. Так, по Андрею Курбскому, Сильвестр — «блаженный презвитер», а по Ивану Грозному — «поп-невежа», Адашев, по Курбскому, — «благородный юноша», а по Грозному, — «собака». Радикальным образом расходятся наши информаторы в оценке деятельности Сильвестра и Адашева с «единомышленниками»: у царя она резко отрицательная, а у князя-изменника сугубо положительная. Кто из них прав? Как соотносятся их свидетельства с известиями других источников? Являлась ли Избранная Рада исторической реальностью или она есть фикция, изобретенная Андреем Курбским, как считают некоторые историки?{147} Пришло время ответить на эти вопросы. Однако сперва о термине «Избранная Рада» и его значении.

Этот термин, как известно, фигурирует в «Истории о великом князе Московском», принадлежащей Андрею Курбскому. Но не следует думать, будто Курбский изобрел названный термин, не имея перед собой каких бы то ни было современных лексических аналогий и, возможно, даже — прецедентов. Нельзя, во всяком случае, полностью игнорировать сообщение Курбского о том, что Избранной Радой называл советников, собранных Сильвестром и Адашевым, не кто иной, как Иван Грозный («И нарицались тогда оные советницы у него избранная рада». Следует далее сказать, что слово «рада» являлось вполне употребительным со стороны русских при их общении с людьми из Литвы и Польши. Еще В. О. Ключевский отмечал, что московские дипломаты, встречаясь с польско-литовскими послами, называли Боярскую Думу радой государя и своей господою{148}. Причем данное обстоятельство он связал с соответствующим терминологическим творчеством Курбского: ««Избранною радой» и кн. Курбский называет думу, составившуюся при царе Иване под влиянием Сильвестра и Адашева»{149}. В. О. Ключевский прекрасно понимал всю условность подобного словопроизводства. Историк писал: «Московские бояре хорошо знали литовскую раду и в переписке с ней даже себя звали «радой» своего государя. Но московская боярская дума мало похожа была на эту раду по своему политическому значению, как и по должностному составу»{150}. Развивая мысли знаменитого историка, можно сказать, что Избранная Рада по своему должностному составу была мало похожа на Боярскую Думу. Что же представляла собою Избранная Рада? В чем смысл терминов, составивших данное понятие?

Со словом рада нет особых проблем. Это — совет, советники. Отсюда Избранная Рада есть избранный совет, избранные (лучшие) советники царя Ивана{151}, рекомендованные ему Сильвестром и Алексеем Адашевым. Необходимо, однако, заметить, что вопрос о советниках этим не исчерпывается, поскольку Грозный, как мы знаем, неоднократно говорит о «злых», «злобесовских» советниках, группирующихся вокруг Сильвестра и Адашева. Надо полагать, что между советниками государя и советниками его любимцев не было непреодолимой грани, и многие из советников Сильвестра и Адашева выступали также в роли советников Ивана. К ним и прилагалось определение избранные, т. е. лучшие, особенно ценимые{152}, что послужило основанием для их вхождения в число советников Ивана IV. Именно так изображает дело Курбский, характеризуя царских советников как «мужей разумных и совершенных», «благочестием и страхом Божьим украшенных», «предобрых и храбрых», «в военных и земских вещах по всему искусных»{153}. Не зря, полагает князь, их называли Избранной Радой, ибо «все избранное и нарочитое (лучшее и значительное, выдающееся{154}) советы своими производили»{155}. Перед нами похвала людям, так сказать, высшего сорта, в чем и состоит их избранность. Но тут, конечно, выражено личное отношение Курбского к членам Избранной Рады, и мы не знаем, насколько его столь высокие аттестации соответствовали действительным свойствам «радных» мужей.

Не следует всех советников, составивших Избранную Раду, относить лишь к одной княжеско-боярской знати{156}. Принадлежность к Раде Сильвестра и Адашева{157}, людей вовсе неродовитых, характеризует ее в качестве надсословной организации (в рамках привилегированных сословий), представители которой присутствовали в различных правительственных учреждениях — Ближней Думе, Боярской Думе, приказах и пр. Эта организация не приобрела формальный статус государственного учреждения, являясь неформальным образованием, действующим приватно, еели не скрытно, то без широкой огласки. По нашему убеждению, остается до сих пор отчасти актуальным определение, данное Избранной Раде С. Ф. Платоновым. «Это был, — говорил ученый, — частный кружок, созданный временщиками для своих целей и поставленный ими около царя не в виде учреждения, а как собрание «доброхотающих» друзей»{158}. Весьма ценной является мысль С. Ф. Платонова о том, что Избранная Рада существовала не в виде государственного учреждения, а в виде частного кружка-собрания, поставленного Сильвестром и Адашевым рядом с царем Иваном. Надо только понять, что Сильвестр и Адашев прежде, чем стать временщиками, сами были сведены с юным царем придворными политиканами, плетущими интригу против русского самодержавства, что Избранная Рада есть видимая, как у айсберга, вершина достаточно многочисленной и довольно разветвленной организации, заявившей о себе еще в конце XV века и дожившей до середины XVI века, приспосабливаясь к меняющимся историческим условиям. И, конечно же, «советников», обступивших вместе с Адашевым и Сильвестром царский престол, нельзя рассматривать как доброхотствующих царю искренних друзей. То были замаскированные недруги русского царства и, следовательно, Ивана Грозного. Негативное их отношение к самодержавной власти отразилось, по нашему мнению, в самом названии Избранная Рада, приводимом Андреем Курбским. Правда, некоторые историки объясняют использование Курбским термина избранная рада тем, что беглый боярин писал свою Историю, рассчитывая якобы на польских и литовских читателей, и поэтому стремился обставить ее привычными и понятными для заграничной читательской аудитории словами{159}. Отсюда у него и этот полонизм. Однако более основательной представляется точка зрения Р. Ю. Виппера, обратившего внимание на то, что «Курбский очень характерно называет тесную думу, в которой он и сам участвовал, «избранной радой». Ни у кого другого этого названия не встречаем; а русский эмигрант, разумеется, применяет его недаром: у него перед глазами высший совет, ограничивающий власть польского короля, «паны-рада». Представитель старинного княжеского рода, родня литовских и польских панов, естественно увлекается примером олигархии у западного соседа. Называя именем этой верхней палаты аристократической республики тесную думу при московском царе, Курбский только подтверждает правильность жалоб Ивана IV на то, что советники отстранили его от дел, «снимали его власть», приводили «в противословие» бояр, раздавали самовольно чины и земли и т. п.»{160}. Значит, не для удобства заграничных читателей князь Курбский прибегал к понятию избранная рада с целью подчеркнуть особую роль Избранной Рады, ограничивающей русское самодержавие и тем существенно отличающейся от традиционных политических институтов Руси, призванных укреплять самодержавную власть, а не сковывать ее действие. Вот почему Избранную Раду необходимо рассматривать как новое явление в политической системе Русского государства, ранее не известное и занесенное в Московское царство со стороны, с Запада. Это, собственно, и объясняет, почему А. М. Курбский воспользовался для его обозначения «иноземным» термином «Рада», позволяющим более точно (сравнительно с любым русским термином) определить функциональное предназначение Избранной Рады{161}.