Режин Перну - Алиенора Аквитанская Страница 8

IV

…и святой монах

Я был словно оглушен

Любовью всю мою жизнь.

Но теперь я знаю.

Что это было безумием.

Дорога от Парижа до Сен-Дени была забита сильнее, чем в дни ярмарки; паломники сбивались в кучки; то и дело тяжелым возам с сеном приходилось съезжать на обочину, пропуская какую-нибудь процессию прелатов или баронов, чьи кони в нетерпении переступали на месте, а два послушника, с головы до ног покрытые пылью, кое-как подгоняли вперед стадо овец. По мере приближения к Сен-Дени движение становилось все более оживленным, повозки, нагруженные мешками с мукой, винными бочками, горами овощей, — здесь было собрано все, что только можно было собрать с огородов Иль-де-Франса, и сейчас, в начале июня, овощи пришлось везти издалека, — теснились на подъезде к селению; королевским сержантам, явившимся на подмогу людям из аббатства, стоило немалого труда направлять в нужное русло этот поток людей и скота, и, насколько достигал взгляд, по обеим сторонам дороги раскинулись палатки, которым предстояло на те три дня, которые продлится церемония, стать кровом для оруженосцев, священников и всех тех незначительных людей, кому не хватило места в монастырской гостинице, отведенной для более высоких особ, и в деревенских домах.

Все они тронулись с места ради того, чтобы присутствовать при торжественном открытии хоров новой монастырской церкви Сен-Дени, которое было намечено на воскресенье 11 июня 1144 г. Сияющий аббат Сугерий неутомимо хлопотал, лично встречая знатных гостей и указывая каждому отведенное ему место. Этот маленький худосочный прелат — до того слабый здоровьем, что вечно казалось, будто он стоит одной ногой в могиле — несомненно, принадлежал к числу наиболее выдающихся личностей своей эпохи. Удивительная судьба, которая с отцовской нивы вознесла его до того, что он возглавил королевское аббатство, а впоследствии должна была поставить его и во главе государства, никогда не заставала его врасплох. Точно так же, как и немилость, которую ему пришлось на себе испытывать в течение нескольких лет: он немедленно воспользовался предоставленным ему досугом для того, чтобы энергичнее прежнего взяться за восстановление своей монастырской церкви, и посвятил этому делу все свое время. Он нередко вставал до рассвета, часто допоздна оставался на ногах, и вполне мог сказать о себе, что никогда, даже во время поездок, которые ему приходилось совершать на службе у короля, не позволял себе пренебречь ежедневным богослужением в соответствии с правилами своего ордена. Он был необычайно образованным человеком, и его сочинения изобилуют цитатами из древних авторов, но — и в этом он вполне принадлежит своему времени, — в нем нет ничего от интеллектуала, кабинетного ученого. Сугерий напоминает скорее одного из тех прелатов, которые были вместе с тем и деловыми людьми (и в этом определении нет ничего уничижительного) и которые в Соединенных Штатах или, в наши дни, в странах, недавно ставших христанскими, строят церкви, основывают школы, начинают издавать католическую литературу и т. д. Он сам, с удовольствием, едва уловимо приоткрывающим в нем выскочку, рассказывает о некоторых эпизодах строительства своей монастырской церкви, и в рассказе этого человека перед нами проходит вся его деятельность неутомимого созидателя. Однажды ему сообщили о том, что плотникам пришлось прервать работу из-за отсутствия строительного материала: в монастырских лесах, уже изрядно вырубленных, не осталось дерева для балок необходимой длины. Сугерий немедленно покинул свою келью, обегал вдоль и поперек Ивелинский лес и лично указал лесорубам двенадцать дубов требуемой высоты, которые сами они не сумели найти.

Кроме того, ему, как и многим предпримчивым и неугомонным людям, казалось, всегда сопутствовала удача. Возникли затруднения с перевозкой камня, извлеченного из понтуазских карьеров? Ему сообщали, что местные крестьяне предлагают безвозмездную помощь. Ювелирам потребовались драгоценные камни для большого креста, которым Сугерий задумал украсить алтарь монастырской церкви? Ему преподносили, от имени графа Шампанского, великолепную коллекцию топазов и гранатов. За три дня до торжественного открытия церкви, когда монахи не знали, чем накормить толпу гостей, — в стадах аббатства случилась эпидемия, и много скота пало, — один из братьев-цистерцианцев, подойдя к нему перед самым началом богослужения, сообщил, что к монастырю гонят стадо баранов, дар его ордена по случаю торжественного открытия хоров Сен-Дени.

Толпа зашевелилась, послышались крики, радостные восклицания, извещавшие о прибытии короля и королевы. Да, этот июньский воскресный день был поистине великим днем, поскольку в этот день должно было совершиться и торжество примирения.

Ничто ни в облике, ни в поведении короля Людовика VII не говорило о королевском величии. К изумлению толпы, на нем в этот день не было ни шелковой туники, ни мантии, подбитой горностаем: король был одет в серую рубаху кающегося грешника и обут в простые сандалии; затеряйся он в толпе, его можно было бы принять за обычного паломника, пришедшего поклониться могиле святого Дионисия. Он резко выделялся среди собравшихся сеньоров, своих вассалов, выряженных, как принято было в те времена, в ослепительно яркие одежды; не менее резким был контраст и с епископами в их сверкавших на солнце расшитых золотом митрах. Что касается Алиеноры, то она не упустила случая показаться во всем блеске праздничного наряда, — в парчовом платье и жемчужном венце, — тем более, что подобные случаи при дворе французского короля теперь выпадали ей не часто. В первые годы своего замужества она могла дать волю своей любви к роскоши. По случаю их коронации в качестве короля и королевы Франции, в Рождество 1137 г., в Бурже был устроен великолепный праздник: Людовик уже был коронован в Реймсе, но в те времена, как только появлялась такая возможность, и в особенности по случаю свадьбы, коронационные торжества повторялись многократно. И с той поры молодой супруг, стараясь угодить любимой жене, осыпал ее подарками. Она попыталась сделать немного повеселее угрюмый старый дворец на острове Сите. Для нее ткали ковры, — к тому времени в Бурже уже было несколько известных мастерских. Торговцы, которые уже тогда начинали привозить в Иль-де-Франс товары с Ближнего Востока, — мускус, душистые породы дерева вроде сандала, наполнявшие благоуханием обширные мрачные залы дворца, легкие шелковые покрывала, очищавшее дыхание варенье из лепестков роз и имбиря, — теперь знали дорогу ко многим королевским резиденциям: в Париже, Этампе и Орлеане. А главное, Алиенора поспешила созвать трубадуров, без которых жизнь казалась ей скучной и однообразной. Ей необходимы были их песни, аккорды виол и звон тамбуринов, звуки флейты и цитры, а еще более того, — поэтическая игра, обмен словами, любезные ответы, иногда игривая, а иногда и дерзкая болтовня, которые были в обычае при дворе ее отца и деда и которые она хотела привить во Франции.

Но это не всегда было по вкусу ее супругу, чья страстная любовь нередко омрачалась недоверием. Трубадуру Маркабрюну довелось узнать это на собственной шкуре.

Маркабрюн был типичной для своего времени фигурой. Это был подкидыш, выросший где-то в Гаскони; его прозвали пустожор. Серкамон, приближенный ко двору Гильома X Аквитанского, приобщил мальчика к поэзии, и талант его расцвел, песни его зазвучали повсюду, от Кастилии до берегов Луары. Алиенора пригласила ко двору Маркабрюна несмотря на то, что ее муж это не слишком одобрял. Но ведь трубадур непременно должен быть влюблен в прекрасную Даму, вдохновляющую его поззию, чтобы говорить об этом в пламенных строфах. И в один прекрасный день Людовик рассердился. Он без долгих церемоний отослал трубадура восвояси, и тот, как мог, отомстил за себя коварными строками: дерево, как он выразился, уродилось

Высоким и раскидистым, полным ветвей и листьев

… И, расползаясь во все стороны,

Добралось от Франции до Пуатье

… Его корень — Злоба,

Заставляющая Юность умолкнуть…

Впрочем, Людовик с некоторых пор сильно изменился. Он явно испытал потрясение во время той злополучной истории в Витри. Праздники прекратились, больше не было ни танцев, ни пиров, ни стихов, ни песен; король был мрачен и одержим раскаянием, он постился несколько дней в неделю и постоянно — кстати и некстати — твердил молитвы. По случаю открытия хоров в Сен-Дени он решил подарить Сугерию чудесную хрустальную чашу, оправленную в золото, которую сам получил в подарок от Алиеноры. Он начал подумывать о том, чтобы снова призвать старого аббата на совет и теперь — здесь у Алиеноры сомнений не оставалось! — это означало, что ее собственное влияние начинает уменьшаться. Благодаря Сугерию уже был заключен мир с Тибо, графом Шампани, и, после смерти Иннокентия II, король поспешил покорно склониться перед новым папой. «Иногда мне кажется, что я вышла замуж за монаха», — признавалась Алиенора своим близким.