Алексей Щербаков - Декабристы. Беспредел по-русски Страница 8

Тут можно привести еще один забавный эпизод. В оде Пушкина «Вольность» есть строки:

Самовластительный злодей!Тебя, твой трон я ненавижу,Твою погибель, смерть детейС жестокой радостию вижу.Читают на твоем челеПечать проклятия народы,Ты ужас мира, страх природы,Упрек ты богу на земле.

Как следует из предыдущей строфы, да и из всего смысла стихотворения, поэт имел в виду Наполеона. А вот декабристы этого упорно не желали замечать и с восторгом цитировали это произведение. Что, кстати, вслед за ними делали те советские исследователи, которым очень хотелось «пристегнуть» Пушкина к революционерам.

Почему я так долго рассуждаю о проблеме субкультуры? Без нее многое в дальнейшем не очень понятно. Субкультура имеет свои законы. У людей, вовлеченных в нее, меняется система ценностей. Все свои – здесь. А вне – чужие, с которыми разговаривать не о чем. В результате человек начинает жить по законам этого мирка, все реже и реже задумываясь: а правильно ли он поступает.

В случае с декабристами дело усугублялось тем, что это была очень «семейная» революционная среда. Кто-то из семьи, внедрившись в нее, тащил туда же своих младших братьев. Тогда семейные связи были крепче. (Впрочем, и теперь люди часто ввязываются в разные сомнительные дела, подчиняясь авторитету старшего брательника.) Это хорошо видно по следственным делам декабристов. Один из родственников – серьезный деятель, другой (или другие) – крутятся рядом. Вот, к примеру, братья Кюхельбекеры. Старший, Вильгельм (друг Пушкина), – активный участник восстания на Сенатской площади, пытавшийся убить великого князя Михаила Павловича. Младший, Михаил, явившись на площадь, понял, во что вляпался, и уговаривал солдат разойтись. Но свою «пятерку» получил. Примерно то же – с братьями Бестужевыми. Трое из них были вполне убежденные бунтари. А вот четвертого, самого младшего, затащили за компанию. Он тоже на площади осознал, что угодил куда-то не туда. Потому-то один из всех не поехал на каторгу, а был отправлен в «горячую» точку – на Кавказ.

У субкультуры есть еще одна особенность. Раскрутившись, она начинает жить по собственным законам, вне зависимости от желания тех, кто стоял у ее истоков. Именно это можно наблюдать и на примере декабристов. Значительная часть членов (в том числе и основателей) Союза благоденствия впоследствии отошла от своих юношеских увлечений. Они благополучно перешли в категорию тех самых «обычных людей», которых так презирали. Но на их место пришли другие. И еще: если у истоков стояли своеобразные, но все же приличные люди, то потом рядами и колоннами повалила откровенная сволочь… Да и из стариков остались, прямо скажем, весьма мрачные личности.

Честно говоря, если уж проводить исторические параллели, то можно уверенно сказать: декабристы более всего напоминают не французских якобинцев и уж тем более не русских большевиков. А… советских диссидентов. Точнее, если говорить о времени Союза благоденствия, – элитную московскую фрондирующую интеллигенцию. Недаром эти граждане так любили декабрьских мятежников. Нутром чуяли своих.

Автор эти строк в свое время насмотрелся на так называемых диссидентов всех видов и родов. Утверждаю: это и в самом деле очень похоже. Они вот так же собирались по сталинским квартирам внутри Садового кольца, за хорошо накрытыми столами. Поругивали власть и почитывали самиздат. Одни потом остепенились и нормально влились в общество. Другие всю жизнь продолжали потявкивать из-за угла на власть, которая их кормила. Третьи затеяли серьезные игры. И началось подполье, в которое втягивались как-то невзначай. Ряды их стали пополняться завистниками, неудачниками, профессиональными бездельниками и откровенными сумасшедшими. Вся эта публика и стала определять лицо движения. Пошли тюрьмы и лагеря, где диссиденты наперебой закладывали друг друга[4]. Они думали, что являются героями. А оказались – предателями Родины… Такая вот диалектика.

К счастью, несмотря на все отчаянные попытки, героев из этой публики создать не удалось. Сейчас, несмотря на то, что вроде бы их идеи победили, бывшие диссиденты опасаются признаться в своем прошлом. Потому что в приличном обществе могут и морду набить.

Но вернемся в начало XIX века. Там до 1820 года все обстояло более или менее пристойно. А за спинами молодых борцов за свободу все явственнее вставали тени тех, кто если не направлял движение, то во всяком случае оказывал на него весьма сильное влияние. Чужими руками, разумеется. Но об этом я расскажу позже.

2. Мечтать не вредно

Как мы видим, декабристы времен Союза благоденствия еще не слишком напоминали политическую организацию. Но это уже был, так сказать, питательный бульон, в котором могло развиться что угодно. Напомню, что в головах участников движения была некоторая каша. С одной стороны, им хотелось свободы и демократии. С другой – те же самые люди, пусть и на словах, были готовы убить императора лишь за слух о восстановлении Польши. Поэтому не стоит вслед за советскими исследователями пытаться рассматривать движение декабристов как историю революционной организации. Все было куда сложнее. Но стоит разобраться: а чего они хотели? Каким они видели будущее России?

Здесь я сознательно изменяю хронологии и обращаюсь к одному из самых известных декабристских документов – к «Конституции» Никиты Муравьева. Она была написана несколько позже – но вряд ли взгляды ее создателя, одного из основателей Союза спасения и Союза благоденствия, претерпели слишком уж серьезные изменения. Тем более что в последующие периоды подули совсем иные ветры – и на первый план вышли совсем иные люди… «Конституция» интересна не как политическая программа, а как образец мышления. Примечательно, что ее автор, один из отцов-основателей, ни в каких активных действиях не участвовал. На следствии каялся и сдавал всех, кого знал. Что, правда, не спасло его от «пятнашки».

Произведение Муравьева заставляет вспомнить бессмертного Манилова. Только Манилов был средней руки помещиком и поручиком в отставке, а Муравьев – капитаном гвардейского Генерального штаба.

«Конституцию» можно сравнить с французским шампанским, налитым в русский глиняный жбан. Автор отдает должное патриотической ориентации декабристов. Парламент носит название Народного Веча, а высший исполнительный орган обозван Народной Думой.

Собственно, национальная специфика на этом и заканчивается. Все остальное – это нормальная европейская конституционная монархия. Все как всегда: реформаторы (в данном случае, к счастью, несостоявшиеся) берут забугорную модель, нисколько не задумываясь, будет ли она работать на нашей почве.

Впрочем, складывается впечатление, что подобные вещи декабристов не слишком беспокоили. Зато Муравьев подробнейшим образом описывает будущее государственное устройство. Вот, к примеру: «Верховная Дума состоит из трех граждан каждой Державы, двух граждан Московской области и одного гражданина Донской области. Всего – 42 члена. Члены Верховной Думы избираются правительственными сословиями Держав и областей, т. е. обеими соединенными в одно место палатами выборных и Державными Думами.

Условия, необходимые, чтобы быть Членом Верховной Думы, суть: 30 лет возраста, 9 лет гражданства в России для иностранца и жительство во время избрания в той Державе, которая его избирает, недвижимого имения ценою на 1500 фунтов чистого серебра или движимого на 3 000 фунтов чистого серебра».

Вот оно как! Все учтено, все просчитано. Обстоятельный был человек.

Заметим, кстати, что, например, Ленин, который своего добился, совершенно не задумывался над тонкостями общественного устройства после победы революции. Он-то понимал: это переливание из пустого в порожнее. Все предусмотреть невозможно. Но декабристы на этом всерьез заморачивались – и тратили бездну времени на споры по таким вот актуальным вопросам.

Но перейдем к более принципиальным вопросам, изложенным в «Конституции». Царя Муравьев – так и быть – оставляет, наделяя его обязанностями «Первого чиновника». Вообще-то при желании у Муравьева можно найти многие параллели с сегодняшней Конституцией РФ. Но тут ехидничать нечего. Нормальная среднеевропейская конституция.

Первая ее часть посвящена священной корове декабристов – свободе.

«…10. Все Русские равны перед Законом.

11. Русскими почитаются все коренные жители России и дети иностранцев, родившиеся в России, достигшие совершеннолетия, доколе они не объявят, что не хотят пользоваться сим преимуществом.

12. Каждый обязан носить общественные повинности, повиноваться законам и властям отечества и явиться на защиту Родины, когда востребует того Закон.

13. Крепостное состояние и рабство отменяются. Раб, прикоснувшийся к земле Русской, становится свободным. Разделение между благородными и простолюдинами не принимается, поелику противно Вере, по которой все люди братья, все рождены по воле Божьей, все рождены для блага и все просто люди: ибо все слабы и несовершенны.