Нина Берберова - Люди и ложи. Русские масоны XX столетия Страница 8

Приходят на ум два возможных ответа на такую загадку: первая, что все тысячи рублей, которые тратились Департаментом министерства внутренних дел, попросту были прикарманены обоими агентами, которые были воры, и – вторая – оба агента никакой слежки не предприняли потому, что сами были масонами[16].

Н.В. Савич, один из упомянутых мною участников все знавшего и молчавшего «арьергарда», со слов Климовича (директора департамента полиции), позже писал:

«Царское правительство считало, что существуют два революционных центра: первый – Земгор (Земско-городской Союз)[17] вместе с Военно-промышленным комитетом, объединенные с Бубликовым, Рябушинским, Челноковым, и другими революционерами (!) и второй – социалисты, среди них думцы – Керенский и Чхеидзе».

Донесение о Керенском, процитированное выше, отчасти подтверждает эти слова: вот, оказывается, кого боялась царская полиция!

В книге Сержа Ютена о французском масонстве, вышедшей в 1960 г., раскрыта картина французского масонского Конгресса во время Первой войны, на который Россия либо не послала делегатов, либо, что вернее, не была приглашена. Там обсуждалось будущее, связанное с концом войны, победой Франции и переустройством мира: были подняты вопросы об Эльзасе и Лотарингии, Истрии, Триесте, Восточной Адриатике, Шлезвиг-Гольштейне, Польше, Армении и колониальных землях Германии. Совершенно ясно, что никакой роли в переустройстве мира союзники при этом России не предназначали.

Тем не менее, уже 10 августа 1914 г. они начали требовать русского наступления – и в наступление пошли. «Желание помочь союзникам превозмогло все прочие (!) соображения». 23 августа/ 5 сентября с Англией было подписано соглашение о незаключении сепаратного мира, с Францией оно уже существовало. Осенью 1915 г. Поль Думер, будущий президент Франции (1930-1931), приезжал в царскую ставку и настаивал, чтобы Россия посылала 40 тысяч человек в месяц на западный фронт. «Помогите нам людьми», – говорил позже Шингареву министр Рибо, а после него, – уже летом 1917 г. – другие, с требованиями наступать в Карпатах, под Ригой и в Румынии.

Французский посол в Петрограде, Морис Палеолог, выехал во Францию весной 1917 года. Новый посол, Жозеф Нуланс, приехал только в конце лета. Альбер Тома, министр вооружений (1915-1917), социалист, заменял посла два месяца. С ним был советник французского посольства, которого вел. кн. Николай Михайлович называл un vieux pede (старый педераст), граф де Шамбрен. Палеолог в марте – мае 1917 г. хотел, чтобы Николай Михайлович был назначен делегатом от России на будущей мирной конференции, и Николай Михайлович серьезно начал готовиться к этой роли. Все это время, до своего отъезда, Палеолог телеграфировал своему правительству в Париж одно, а Тома – другое. (Архивы французск. мин. ин. дел).

Между Керенским и Альбером Тома в 1917 г. был «агент связи», Эжен Пети (женатый на С.Г. Балаховской). Он был послан в Россию еще в 1916 г., во время первого пребывания в Петрограде Тома.[18] Оба они, и Пети, и Тома, вместе с ген. Нисселем, имели одну задачу: держать Россию на стороне союзников. Позже посол Советов в Берлине, Н. Крестинский, недоумевал, почему бельгийский социалист Вандервельде, лидер партии, приезжал в Петербург летом 1914 г. и виделся не столько с русскими меньшевиками (и некоторыми большевиками), сколько с М.А. Стаховичем и М.М. Ковалевским (членами французской ложи). Вернувшись в Бельгию, Вандервельде призывал русских социалистов поддержать войну. Русские масоны на это легко пошли. «Вернувшись в Брюссель, – писал Крестинский, – Вандервельде дал телеграмму левой оппозиции в России, приглашая присоединиться к решению французских и бельгийских социалистов и выступить против германского империализма. Большевистская фракция отказалась – в единодушии с тезисами Ленина». («Пролетарская революция», 1924, № 7 (30).

После Вандервельде приезжал Пуанкаре, а затем Тома и Вивиани (1916 г.), и снова Тома – уже в 1917 г.

Для понимания роли, которую играли союзные (французские, итальянские) социалисты и британские лейбористы в вопросе войны, необходимо помнить, что еще весной 1917 г. начались разговоры о созыве Конференции, которая объединила бы социалистов европейских воюющих держав, – включая Германию и Австро-Венгрию. Цель Конференции была – пересмотреть цели войны и ускорить общий мир. Сначала как будто этот план имел успех, если не считать крайне левые фракции европейских социалистических партий, но постепенно, при энергичном протесте союзных правительств, он был отброшен. В июне и июле велась подготовка Конференции, которая должна была иметь место в Стокгольме; в августе стало ясно, что она может не состояться, а в сентябре дело окончательно расстроилось. Ленин и крайнее крыло Петроградского Совета стали называть европейских и русских социалистов-оборонцев «социал-предателями», игравшими на руку международным империалистам. История этой несостоявшейся затеи подробно описана в работе Мейнель (H. Meynell). Идея Конференции принадлежала Шейдеману и Парвусу (т.е. Второму Интернационалу). Немцы действовали через нейтральных (скандинавских и голландских) социалистов. Первыми заколебались французы, к концу лета англичане присоединились к ним, и русские, в Совете Рабочих и Солдатских депутатов, раскололись на две части окончательно. К 1-му сентября все споры кончились, а в январе 1918 г. организационная комиссия распалась. В это время у Ленина появилась возможность создать Третий Интернационал, без оборонцев: он понял, что оторвать правых социалистов от буржуазных партий он не сможет, и стал надеяться на революцию в Германии и Австрии.

Можно было бы написать книгу о «тирании Парижа над Петроградом», если бы она уже не была написана. Но написана она была о первой тирании, т.е. о той, которая оказалась виднее американскому историку, Джону Кипу (J. Keep), чем нам самим. Эта первая тирания продолжалась около ста лет, и делала русскую интеллигенцию устарелой в 20 веке, позволяя устарелым идеям 1789 года бесконтрольно владеть лучшими умами России. Кип считает, что параллель судеб Франции и России и приверженность русских «политиков», от декабристов до членов «прогрессивного блока», идеям французской революции, была и неоправданна, и вредна. В 20 веке в этих идеях не оставалось ничего «прогрессивного», и они заморозили русское сознание. Это не значит, конечно, что не может быть написана новая книга – о второй тирании, которая имела, может быть, еще более трагические последствия, чем первая.

К этой второй тирании может служить иллюстрацией такая сцена: полк. Н.Н. Пораделов, с мая-месяца телохранитель Керенского и начальник его охраны, вошел в кабинет Керенского без стука, услышав за стеной громкие голоса (он имел на это полное право). Министр-социалист и масон Великого Востока (30°) Альбер Тома, в Зимнем дворце, в кабинете Керенского стоял перед Главковерхом на коленях, а Марсель Кашен, тогда еще не лидер французской компартии, а только радикал-социалист (и масон), прятал лицо в платок, глуша рыданья. (Личное интервью Н.Б. с Пораделовым в Лонгшене, под Парижем, весной 1941 г.).

Но подписанное с французами и англичанами в 1914 г. соглашение о незаключении сепаратного мира с Германией и масонская клятва русских Великого Востока ни при каких обстоятельствах не бросать союзников, кое-кому из участников Февральской революции постепенно все больше казались гибельными. Эти люди, очень медленно, чувствуя себя если не виноватыми, то глубоко смущенными («через неделю Париж будет взят немцами, если вы подпишете сепаратный мир», – говорил Тома Керенскому), в сентябре 1917 года встали на точку зрения Верховского о необходимости немедленного мира. В.Д. Набокову, который никогда масоном не был, это сделать было легче, чем другим, в том числе – Б.Э. Нольде, который был масоном, и перед которым стояла проблема клятвы братьям-союзникам. Мечта войти в Берлин с востока, одновременно с войсками ген. Фоша, начала испаряться уже с июля – у него и у некоторых других. И после летних неудач в Галиции, куда Керенский срочно выехал в сопровождении Альбера Тома, удрученного не только катастрофой в Галиции, но и делами в Румынии, люди в Петрограде, на верхах министерств и в высшем командовании, стали внезапно исчезать. Они жаловались на болезни, переутомление, говорили о необходимости отдохнуть, переждать некоторые личные трудности, посмотреть, что делается в провинции. И с каждым днем вокруг командующего Петроградским военным округом, молодых военных, так называемых «младотурков», становилось все меньше.

Иным вспоминались непризнанные пророки прежних дней: дипломат барон Розен, в 1914 году говоривший, что Россия никогда не победит Германию, и надо сделать все, чтобы приготовиться к сепаратному миру, или ненавистный многим царский министр П.Н. Дурново (ум. в 1914 г.), сказавший приблизительно то же самое: «Две непримиримо враждебные державы (Франция и Германия) сумели втянуть остальные державы в войну». Говорившие это не были германофилы, это были независимые и серьезные люди, старые люди, видевшие дальше других.