Олег Ивик - Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи Страница 8

Осенью следующего года Маодунь со своим войском взял ставку Хань Синя в окружение. Китайский военачальник затеял с сюнну переговоры, но почему-то предпочел вести их тайно, и императорский двор, узнав, что он «неоднократно посылал тайком послов к ху», заподозрил Хань Синя в измене. В Май был послан чиновник для расследования этого дела. Тогда Хань Синь, уже не скрывая своих намерений, договорился с Маодунем о совместных военных действиях против бывших соотечественников. «Затем он поднял восстание, сдал Май хусцам [и] напал на Тайюань». Военачальники, служившие под началом Хань Синя, поддержали своего командира, и их армия объединилась с армией сюнну{81}.

Император лично возглавил войска, чтобы покарать как изменников, так и северных варваров. Но погода не благоприятствовала китайцам. Сыма Цянь пишет: «Стояла зима, сильно похолодало, шли дожди и снега, и в каждой десятке ханьских солдат у двух или трех человек оказались обмороженными пальцы. Тогда Маодунь, притворившись побежденным, стал отходить, заманивая ханьские войска».{82}

Историю отступления Маодуня Сыма Цянь излагает по крайней мере в трех главах своих «Исторических записок», причем иногда оно описано как тактический ход{83}, а иногда — как реальное поражение{84}. Сегодня трудно сказать, когда историк покривил душой, но, вероятно, он, будучи патриотом, несколько приукрасил победы китайского оружия. Во всяком случае, сюнну отступили, но император усомнился в том, что его армия может нанести им решающий удар, и послал во вражеский стан лазутчиков. Однако Маодунь предвосхитил намерения противника. «Спрятав своих боеспособных мужей, упитанных быков и лошадей, сюнну выставили напоказ старых и слабых [мужчин] и истощенный скот. Посланцы, которых было около десяти человек, вернулись и доложили, что на сюнну можно нападать»{85}.

«Тогда все ханьские войска, насчитывающие триста двадцать тысяч воинов, по преимуществу пехотинцев, бросились на север преследовать противника. Император Гао-ди первым достиг Пинчэна. Еще не прибыли все пехотные части, а Маодунь во главе отборных войск из четырехсот тысяч всадников окружил Гао-ди у [возвышенности] Байдэн. В течение семи суток ханьские войска не могли оказать осажденным ни военной помощи, ни помощи продовольствием. Что касается сюннуских всадников, то на западной стороне все они были на белых лошадях, на восточной стороне — на сивых лошадях, на северной стороне — на вороных скакунах, на южной стороне — на каурых».

Устрашенный этим зрелищем, император справедливо усомнился в своем военном превосходстве и решил перейти к дипломатии. Он отправил тайного гонца с подарками к янь-чжи — старшей жене Маодуня. Та приняла дары благосклонно и не осталась в долгу. Она сказала мужу: «Вы, два правителя, не мешаете друг другу. Если даже вы, шаньюй, захватите ханьские земли, вы в конце концов все равно не сможете на них поселиться. Кроме того, ханьский ван пользуется покровительством духов. Вам, шаньюй, следует об этом подумать».{86}

Так или иначе, Маодунь вместо того, чтобы воспользоваться плодами своей победы, разомкнул кольцо окружения и дал возможность императору и его людям соединиться с их главными силами. Затем оба военачальника отвели свои армии и прекратили военные действия.

Неизвестно, убедили ли шаньюя доводы супруги о непригодности для него китайских земель, или же он убоялся духов. Скорее первое. Земли, которые лежали к югу от Великой Китайской стены, кочевникам были не нужны — стена очень четко фиксировала естественную границу между двумя гигантскими природными зонами: зоной, пригодной для кочевого скотоводства, и зоной, пригодной для земледелия. А становиться земледельцами и уподобляться китайцам сюнну не собирались.

Впрочем, какие-то начатки земледелия у них, возможно, имелись — об этом ученые спорят, и к этому вопросу мы еще вернемся в главе «Бытописание». Но в целом надо отметить, что за всю свою грядущую историю сюнну, несмотря на теснейшее общение, не переняли у жителей Поднебесной практически ничего из более или менее значимых хозяйственных и культурных достижений. Жители Кореи, Вьетнама, Японии, как бы они ни держались за свою национальную самобытность, очень многое заимствовали у китайцев — и модель государственной организации, и календарь, и иероглифическую письменность (в основе японской письменности и по сей день лежат китайские иероглифы). Что же касается сюнну, то они, казалось, не замечали своего великого соседа и обращали на него внимание лишь тогда, когда речь шла о получении материальных благ (продукты, ткани, металлы, предметы роскоши). Может быть, Маодунь и не задавался вопросом о национальной самобытности, но жить в пределах Великой стены и возделывать рис, хотя бы и руками покоренного народа, он не намеревался.

Кроме того, Маодунь уже тогда, вероятно, понимал: разгром Поднебесной ему абсолютно невыгоден. Дальнейшие события подтвердили, что сюнну могли извлекать немалую прибыль из благоденствия своего южного соседа. Богатый и преуспевающий Китай под видом подарков охотно выплачивал кочевникам дань, лишь бы они не слишком тревожили его границы. Если же эта дань не удовлетворяла сюнну, они грабили пограничные земли, и это опять-таки приносило им гораздо большую, причем регулярную, прибыль, чем могло бы принести завоевание Китая{87}.

Так или иначе, Гао-ди был выпущен из окружения и благополучно вернулся в свою столицу. Империя уцелела, но набеги сюнну на границы Поднебесной продолжались. Очень часто в этих набегах участвовали вчерашние подданные китайского императора, которые охотно переходили на сторону сюнну.

Хань Синь стал сюннуским военачальником. Главнокомандующим китайскими пограничными войсками в области Дай, непосредственно рядом с землями сюнну, был назначен некто Чэнь Си, но и с ним императору не повезло. Чэнь Си тоже поднял мятеж и, подстрекаемый Хань Синем, стал разорять северные области Поднебесной{88}. В конце концов оба мятежника были разбиты войсками императора и казнены, но проблемы с сюнну это не решило. Не решило это и проблемы с перебежчиками. Сыма Цянь пишет: «В этот период многие ханьские военачальники переходили на сторону сюнну, и поэтому Маодунь мог постоянно нападать и грабить земли Дай. Это очень тревожило ханьский дом»{89}.

Бегство китайских военных и чиновников к сюнну приняло столь массовый характер, что этой судьбы не избежал даже ближайший друг детства императора Лу Вань. Он был уроженцем того же селения, что и будущий владыка Поднебесной (напомним, что основатель династии Хань происходил из крестьянской семьи). Сыма Цянь пишет:

«Отец Лу Ваня и (…) отец Гаоцзу, были хорошими друзьями, и так случилось, что сыновья у них родились в один день, а жители селения пришли с [тушей] барана и вином поздравить обе семьи. Когда Гаоцзу и Лу Вань возмужали, они вместе учились, вместе читали книги и стали хорошими друзьями. (…) И когда будущий Гаоцзу был еще простолюдином, и когда был мелким чиновником и скрывался, Лу Вань всегда находился с ним, куда бы он ни шел и что бы с ним ни случалось. И когда Гаоцзу впервые поднял восстание в Пэй, Лу Вань сопровождал его…»

Став императором, Гаоцзу высоко оценил преданность друга: «Лу Ваню подносились одежды, пища и питье, о которых не смели и подумать другие чиновники. Даже особо отмеченные за службу деятели (…) не могли сравниться с Лу Ванем в отношении благосклонности государя и близости к нему». Лу Ваню был пожалован титул Янь-вана — правителя княжества Янь. Но ни старая дружба, ни милости императора не удержали Лу Ваня от общего соблазна — начать сепаратные переговоры с сюнну и с мятежным Чэнь Си, который в то время пребывал среди них. Узнав об этом, император вызвал Лу Ваня к себе, но он сказался больным. На борьбу с новоявленным мятежником были брошены войска, и тот уже собрался явиться к императору с повинной, но Гаоцзу умер, и Лу Вань, опасаясь преследований со стороны вдовствующей императрицы, «вместе со своими людьми бежал к сюнну» — здесь он получил титул «Лу-ван восточных ху»{90}.

Китайские власти относились к перебежчикам, по крайней мере к тем, что возвращались с повинной, на удивление терпимо. Например, Хань Синь уже после того, как он долгое время разорял окраины Поднебесной в составе сюннуской армии, получил от одного из высокопоставленных китайских чиновников письмо с предложением вернуться на родину; в нем, в частности, говорилось: «…Ныне вы, ван, потерпев поражение, бежали к хусцам, но это не является крупным преступлением; поскорее изъявите свою покорность!»

Хань Синь не внял совету, но его потомки оказались большими патриотами. Значительно позднее его младший сын и внук от старшего сына, рожденные уже у сюнну, сдались ханьцам вместе со своими отрядами. Напомним, что по китайскому законодательству ответственность за совершенные человеком преступления могли нести до трех поколений его ближайших родственников. Тем не менее оба потомка Хань Синя были не только прощены, но и пожалованы титулами{91}.