Михаил Заборов - Крестоносцы на Востоке Страница 8

Мало того, для приверженцев христианских исповеданий, преобладавших в Малой Азии, Сирии, Палестине (православные, монофизиты, несториане, грегориане и др.), сельджукское завоевание даже означало в некотором роде благо: они избавлялись от религиозных и фискальных притеснений византийской церкви. Именно так освещают положение армянский летописец Матфей Эдесский (умер в 1144 г.), автор "Всемирной хроники" Михаил Сириец (1126-1196), анонимная "История патриархов Александрийских" и другие сочинения восточных авторов-христиан.

Сами жители восточносредиземноморских стран, принадлежавшие к различным христианским толкам, никогда не искали ни на Западе, ни в Византии защиты от приписываемых сельджукам религиозных преследований. Паломники, как и раньше, могли посещать Иерусалим; их религиозные чувства не подвергались оскорблениям со стороны сельджукских правителей. Разумеется, паломникам приходилось быть начеку: в Палестине они как-никак попадали во вражеские пределы. Недаром пилигримства мало-помалу принимали вооруженный характер. Однако сельджуков нисколько не занимали религиозные интересы пилигримов, их поклонение христианским святыням в Иерусалиме, Вифлееме и прочих святых местах. Завоеватели взимали, впрочем, с паломников определенную мзду за посещение святого града, но ведь точно так же и в Константинополе паломники должны были уплачивать налог византийским властям.

В Иерусалиме по-прежнему продолжали функционировать две гостиницы, построенные и содержавшиеся на деньги итальянского торгового города Амальфи. И главная святыня - архитектурное сооружение в одном из иерусалимских храмов, которое христиане именовали "Святым Гробом" (согласно евангельскому преданию, тело Иисуса Христа было тайно положено его учеником Иосифом из Аримафеи в гробницу, высеченную в скале и заваленную затем камнем), - находилась в полной сохранности. Правда, пилигримам пришлось переменить сухопутный маршрут на морской, так как тревожная военная обстановка в Малой Азии затрудняла путешествия в Иерусалим по суше, но это обстоятельство опять-таки не имело ничего общего с религиозными гонениями.

Россказни о страданиях восточных христиан при сельджуках и о препятствиях, чинимых ими паломникам, в значительной мере представляют собой досужие выдумки более поздних - отчасти византийских, главным же образом западных и восточных - писателей-церковников вроде Гийома Тирского (1130-1186) [Откуда Заборов узнал, что летописец XII в. все выдумал? Коммент. Сосискина]. Они зачастую умышленно сеяли слухи о всякого рода злодеяниях сельджуков против христианства, делая это в чисто пропагандистских, как мы сказали бы теперь, целях - для того, чтобы молва об угрозе христианским святыням, созданной "неверными", содействовала притоку новых воинских сил с Запада. Такие же слухи распространялись из папского Рима. Папы пользовались слабой осведомленностью Западной Европы о том, что, собственно, происходило на Востоке, и, будучи к тому же сами мало знакомы с положением в заморских землях, занимались, по существу, дезинформацией католического мира. Современный нам французский историк-востоковед К. Каэн замечает, что Рим выдавал катастрофу, постигшую Византию, за катастрофу, якобы переживаемую вообще восточным христианством.

На самом деле сельджукское завоевание если и послужило предлогом к подготовке войны Запада против Востока якобы во имя религиозных целей, то лишь постольку, поскольку оно нанесло удар Византии, давно являвшейся объектом вожделений римской курии. Дальнейшее распространение сельджукских завоеваний в 70-80-е годов XI в. в Передней Азии и происходившее одновременно с ним раздробление державы Мелик-шаха не только открыли перед папством возможность добиваться практического воплощения своих старых планов, направленных против Византии, но и позволили значительно расширить экспансионистские устремления курии, пустив в ход заведомую ложь об угрозе христианству в целом, будто бы нависшей с Востока.

В полной мере проекты Григория VII воскресил и существенно дополнил его второй преемник - Урбан II (1088-1099), француз по происхождению. Согласно его предначертаниям, все Восточное Средиземноморье должно было перейти под владычество римско-католической церкви и ее верных слуг западных рыцарей. Урбан II вместе с тем гораздо детальнее и продуманнее обставил свои проекты религиозными аксессуарами. Решить эту задачу ему помогло опять-таки трудное положение, в котором оказалась Византия в 80-х начале 90-х годов XI в.

Нормандцы, предводительствуемые Робертом Гискаром, продолжали захваты в европейских провинциях империи, наводя страх на Константинополь. Новый василевс, Алексей Комнин (1081-1118), применив и силу оружия, и средства хитроумной византийской дипломатии, устранил было нормандскую опасность, но в это же время тучи стали сгущаться на севере и на востоке Византии. Против нее восстали страдавшие от поборов императорских чиновников славянские поселенцы придунайской Болгарии. Они призвали на помощь кочевников-печенегов. В 1088 г. печенеги нанесли Алексею Комнину тяжкое поражение при Силистре; кочевники разрушили Адрианополь и Филиппополь, дошли до стен самой столицы. Сельджукский эмир Чаха, обосновавшийся на западе Малой Азии и на некоторых островах Эгейского моря, снарядил флот против византийской столицы. Чаха завязал переговоры с печенегами о совместных действиях. Был выработан общий план наступления печенегов и сельджуков на Константинополь.

Казалось, для Византии настали последние дни. И вот тут-то папство, как и полтора десятка лет назад, снова предприняло попытку оказать на нее нажим. Послы Урбана II, отправленные в Константинополь в начале 1088 г., сделали императору представление по поводу того, что в его государстве якобы принуждают латинян (католиков) отправлять церковную службу по греко-православному обряду. Алексей I ответил папе в примирительном тоне и даже согласился для видимости на уступки Риму. Был определен срок созыва в Константинополе церковного собора, на котором, как предполагалось, будут урегулированы спорные догматические и обрядовые расхождения обеих церквей. Снова завязались переговоры об унии. Правящие верхи Византии, по крайней мере на словах, изъявляли готовность к богословскому компромиссу и устранению распрей Рима с Константинополем: натиск печенегов и сельджуков буквально захлестнул Византию, и, зажатый в кольце врагов, Алексей I искал союзников.

В 1090-1091 гг., когда, по словам византийского историка Анны Комниной (дочери Алексея I), "дела империи на море и на суше были в весьма тяжелом положении", византийский император обратился с посланиями к государям и князьям Запада: Византия просила военной подмоги. Были направлены послы и к папе римскому, на которого Алексей Комнин тоже возлагал надежды. Нужно было во что бы то ни стало пополнить войско империи. Запад и до этого поставлял немало наемников в греческую армию: в ней служили нормандцы, скандинавы, англосаксы. Теперь Константинополь особенно нуждался в воинах, и Рим мог бы оказать Византии важную помощь в привлечении наемных дружин. Этим объясняется кажущаяся уступчивость греческого правительства в переговорах с папством об унии. Тем не менее целиком полагаться на римскую курию василевс не собирался: ее притязания на главенство были давно и хорошо известны в Константинополе.

Ведя переговоры с папой о церковной унии и соблазняя западных сеньоров перспективой грабежа восточных стран, византийское правительство принимало и другие, более верные меры для прорыва сельджукско-печенежского окружения. Против печенегов были брошены новые союзники империи - половцы. 29 апреля в битве на берегу речки Мавропотам (приток Марицы) огромное войско печенегов оказалось наголову разгромленным: флот эмира Чахи не успел прийти им на выручку и, как потом распевали обрадованные победители, насмехаясь над побежденными, "из-за одного дня не пришлось скифам увидеть мая". Вскоре Византии удалось избавиться и от эмира Чахи. Алексей I натравил на него никейского султана Кылыч-Арслана I (1092-1107), который умертвил Чаху во время пира. Так, действуя то военной силой, то интригами и подкупом, Алексей I в конце концов избавился от опасностей, грозивших Константинополю. Византия вернула под свою власть ряд прибрежных городов в Пропонтиде, острова Хиос, Самос, Лесбос. Сельджуки были потеснены. Теперь заигрывать с Римом было не для чего. Переговоры об унии зашли в тупик. К досаде Урбана II, Византия практически не приняла его предложения. Намечавшийся собор тоже не состоялся, религиозные разногласия остались неурегулированными.

Однако обращение за подмогой на Запад, сделанное в критический для Византии момент, не прошло бесследно. Восток с его большими торговыми городами, более развитой в экономическом отношении, чем Запад, в основном все же деревенский, казался оскудевшему рыцарству и честолюбивым феодальным магнатам источником великих сокровищ. Рассказы паломников, возвращавшихся из Иерусалима и Константинополя, рисовали воображению великолепные храмы и дворцы восточных городов, чудеса роскоши, в которой купались византийские и арабские богачи. Об этих чудесах складывались легенды, которые бродячие певцы-сказители разносили по рыцарским замкам. И вот теперь столь лакомая добыча уплывала в руки сельджуков!