Андрей Венков - Казаки против Наполеона. От Дона до Парижа Страница 8

Но при всей подготовке и храбрости юных «донских аристократов» безграничного доверия к ним не было, и в каждый полк есаулами и сотниками набирались еще и «рабочие лошадки» — отважные и опытные казаки, не входившие в состав сложившихся кланов или не знающие грамоты. Был целый список профессионалов — Данила Орехов, Иван Бузин, Петр Семерников и другие, — которых полковые командиры переманивали к себе из полка в полк на должность сотника или есаула.

Долгое время командный состав казачьих полков «затирался», чин казачьего полковника в иерархии чинов русской армии считался чем-то «повыше капитана, пониже майора».

В 1798 г. Павел I указом от 22 сентября все казачьи офицерские чины Войска Донского окончательно приравнял к общеармейским — казачий полковник приравнен к армейскому полковнику, войсковой старшина стал называться майором и мог быть произведен в подполковники, есаул сравнялся с ротмистром, сотник — с поручиком, хорунжий — с корнетом. Все казачьи офицеры и чиновники присутственных мест в соответствии с «Табелью о рангах» получили возможность приобретать статус потомственных дворян.

Еще при Екатерине Великой многие казачьи начальники в награду получали высшие армейские чины. Обладание таким чином автоматически возносило их в первую десятку донской элиты. Тогда же появились генералы из казаков. Таких казачьих генералов к 1812 г. было больше десятка. И по сути своей это были представители все тех же кланов. Поэтому среди командиров донских полков и среди казачьих генералов мы встречаем одни и те же фамилии — Иловайские, Грековы, Карповы, Власовы, Денисовы, Платовы. Для удобства носители одной фамилии наделены порядковыми номерами — Иловайский 5-й, Карпов 2-й, Попов 13-й, Греков 21-й.

Роль государства и Войсковой канцелярии увеличилась, но принцип подбора командного состава упорно оставался прежним.

Большую роль при назначении стала играть грамотность, поскольку русские власти стали требовать регулярной полковой отчетности. Но и здесь у донской верхушки было преимущество перед рядовыми казаками.

Младший командный состав подбирался путем производства в офицеры отличившихся грамотных казаков.

Своеобразной школой офицеров стал Атаманский полк, куда М.И. Платов записывал детей нужных ему людей. Так, 18 декабря 1806 г. в Атаманский полк был записан 8-летний сын платовского ординарца Алексея Кислякова — Степан Кисляков. И в тот же день вышел приказ «господина атамана Матвея Платова о производимом офицерском сыне Степане Кислякове в урядники». Вместе с ним были произведены в урядники сыновья офицеров Николаева, Сиротина, Волошинова и Минервина. Указанный Степан Кисляков до 13 лет жил «при родителях», но по спискам был переведен в рабочий полк и якобы занимался на строительстве Новочеркасска «приготовлением разных материалов». С 1 мая 1812 г. он был командирован с командой отпускников в Атаманский полк, участвовал в походе и за атаку под Тарутино был произведен в офицеры. После окончания войны с Наполеоном 15-летний хорунжий был переведен из Атаманского полка в обычный донской казачий полк.

В целом сохранялся все тот же принцип «родства и дружбы».

Перед войной 1812 г. сам Матвей Иванович Платов, войсковой атаман и генерал от кавалерии, подбирал в возглавляемый им корпус командиров полков «по соображениям родственной связи». Свой своего в бою не бросит. Одних Иловайских на западной границе под общим руководством Платова собралось шестеро — 4-й, 5-й, 8-й, 10-й, 11-й и 12-й.

Иловайские были в родственных связях с другими командирами полков — Денисовым 7-м (Иловайский 4-й был женат на его двоюродной сестре), Родионовым 2-м (тесть Денисова 7-го) и рядом других.

В личном Атаманском полку М.И. Платов держал при себе пасынка (подполковника Кирсанова), двух сыновей, а в полковых командирах из ближайших родственников — троих зятьев: Иловайского 5-го (при нем же многочисленные братья его), Харитонова 7-го и Грекова 18-го.

Рассчитывая на помощь и поддержку родственника в бою, в случае необходимости тех же родственников безжалостно слали в огонь. При штурме Измаила рядом с бригадиром М.И. Платовым в бой шли его сын, пасынок, два родных и два двоюродных брата. В авангарде платовской колонны шел полк его брата, премьер-майора Степана Платова. Когда Степан был убит, командовать его полком был назначен младший брат, войсковой старшина Петр Платов, тяжело раненный во время этого штурма{37}. Все эти назначения были сделаны в ходе боя начальником колонны, старшим из братьев Матвеем Платовым.

Сам Матвей Иванович Платов (1753—1818), сын участника Петергофского похода, карьеру начал в полку родного отца, а затем стал ординарцем при князе Долгоруком, дядя которого в свое время жесточайшим образом усмирил на Дону восстание К. Булавина. Долгорукий назначил 18-летнего Платова командиром полка и дал ему чин войскового старшины. Карьерному росту М.И. Платова способствовали две выгодные женитьбы — на дочери войскового атамана Степана Ефремова, а затем (когда первая жена умерла) на дочери войскового судьи Дмитрия Мартынова. Платов пользовался особым покровительством фаворита Екатерины II Потемкина, а после смерти Потемкина другого фаворита — Платона Зубова. При Павле I Платов попал в опалу, но позже состоял в очень теплой и доверительной переписке с вдовствующей императрицей Марией Федоровной (вдовой Павла I). Вопреки сложившемуся мнению, под командованием Суворова Платов почти не служил, только участвовал в штурме Измаила, и был в натянутых отношениях с М.И. Кутузовым, с которым по службе действительно часто пересекался.

Интересное описание М.И. Платова оставил француз на русской службе, генерал Ланжерон, с которым они вместе в 1807— 1812 гг. воевали против турок в Молдавии.

Платов Ланжерону не понравился. Ланжерон писал, что Платову было в то время под 60 лет (на самом деле 54 года). Всегда, во всех чинах Платов был самым храбрым, самим блестящим казаком в армии, и Потемкин ему покровительствовал. В Молдавии Платов оставался по-прежнему храбрым, но уже не таким деятельным, как раньше. Состарился и был утомлен опалой, не имел прежнего усердия и свежести ума, но сохранил все наклонности казака. Отметил Ланжерон платовскую «корыстолюбивость»: мол, вывозил он с Дона деньги и вкладывал во все банкирские дома в Санкт-Петербурге. Командовать регулярными войсками оказался он якобы неспособен и испытывал к этим войскам глубочайшее презрение. Показалось Ланжерону, что казаки Платова не любят за бывшую «двуличность царедворца» при Потемкине, но на Платова это не действовало, поскольку оказался он в Петербурге в большой моде и слишком там его превозносили.

В целом, анализируя принцип подбора командного состава, можно констатировать наряду с назначениями по карьерным соображениям и устойчивый принцип поддержки и взаимовыручки.

Донская артиллерия

«Хорошо подготовленные пехотинцы с крепкими нервами всегда знали, как построиться в каре, дабы достойно отразить кавалерийскую атаку. При должной организации пехотные каре встречали скачущих на них всадников этакими «ежами» размером в батальон, ощетинившимися, словно иголками, остриями сотен штыков. Посему кавалерийская атака, как и любой успешный тактический маневр на поле сражения в наполеоновскую эпоху, нуждалась в тщательной координации действий всех родов войск — пехоты, кавалерии и артиллерии.

Наполеон считал обязательным правилом поддержку кавалерийских атак огнем артиллерии, поскольку всадники, вооруженные лишь оружием ближнего боя, сами не обладали огневым потенциалом. Соответственно, артиллерийские батареи приписывались непосредственно к кавалерийским дивизиям. Орудийная прислуга в таких частях, называемых конной артиллерией, передвигалась верхом, что позволяло ей поспевать за кавалерией. Конная артиллерия являлась неотъемлемой составляющей каждой кавалерийской дивизии во французской армии. Подобные батареи комплектовались легкими пушками, стрелявшими 4-фунт. (1,8-кг) или 6-фунт. (2,7-кг) ядрами и обеспечивавшими основную огневую поддержку кавалерии в наступлении. Хотя снаряды таких орудий отличались небольшой кассой в сравнении с ядрами пешей полевой артиллерии, конным батареям обычно приходилось иметь дело с легко уязвимыми целями, поскольку для отражения кавалерийских атак пехота строилась в очень плотные порядки.

Подобные сомкнутые формирования были удобными мишенями для пушек, каждый выстрел которых находил цель, убивая зачастую разом по несколько пехотинцев. Способность конноартиллерийских подразделений передвигаться быстрее обычных полевых батарей позволяла довольно легко перемещать артиллерию по полю боя. В тех случаях, когда канониры конной артиллерии подвергались нападению или оказывались под обстрелом, они могли в темпе свернуть батарею и убраться с угрожаемой позиции куда проворнее, чем их коллеги из пешей артиллерии»{38}.