Александр Снисаренко - Эвпатриды удачи. Трагедия античных морей. Страница 8

 Во времена Эхнатона и его преемников пираты контролировали не только побережье Благодатного Полумесяца, но и южные берега Малой Азии. Во всяком случае, сообщение одной из табличек Телль-эль-Амарны о набеге кораблей народа милим на Амурри не оставляет места для иных толкований. Народ милим - это милии, жители Милиады, северные соседи ликийцев. Они обитали в районе современных озер Кара- гёль и Авлан, к западу от Тавра. Что же касается Амурри (египтяне называли его также Имор), то это не что иное, как город Арад (Арвад) на одноименном острове у берегов Северной Финикии, напротив Кипра, и, возможно, противолежащий ему на побережье город Антарад. Насколько можно заключить из скупых намеков табличек, арвадяне пали жертвой собственной жадности, за что поплатились: воюя с Египтом в союзе с хеттами (Риб-Адди даже угрожал Эхнатону присоединиться к этому союзу, если тот не пришлет помощь), они покусились и на соседей хеттов - милиев. Хеттскому царю Суппилулиумасу I не оставалось ничего иного, как только отдать на растерзание Арвад, чтобы сохранить мир на своих южных границах. Флот милиев безбоязненно проследовал вдоль всего южного побережья Малой Азии, захватил и разграбил город, убил его правителя Абди-Аширта (сын этого царька сам промышлял пиратством во главе крупного соединения) и преспокойно убрался восвояси.

 Трудно сказать, существовали ли уже в то время пиратские государства, какие мы увидим в эпоху Римской империи, и можно ли считать таким государством, например, Кипр, но что враждующие со всем миром и между собой пиратские шайки объединялись иногда для крупных набегов - это бесспорно. Бесспорно и то, что это были сильные многочисленные эскадры, направляемые твердой и опытной рукой. Только при таких условиях пираты могли рискнуть напасть на такое государство, как Египет. Они сделали это при попустительстве Кипра, пропустившего мимо себя пиратский флот, отправившийся из Ликии. Эхнатон ничего не смог поделать: он ведь самолично некогда потребовал у царя Кипра порвать всякие отношения с Ликией, и теперь, когда он пожинал первые плоды своей политики (первые, но не последние), царь напомнил ему об этом в сердитом письме, уверяя, что сам он страдает от налетов своих северо-западных соседей гораздо чаще.

 Поруганный Эхнатоном Амон отвернулся от страны фараонов, неисчислимые бедствия обрушились на головы их подданных.

 В иератическом Лейденском папирусе № 344, найденном в некрополе Саккара возле Мемфиса, записано Речение Ипуера, одного из семи мудрецов и пророков Египта. В нем есть такие строки: «Воистину, строители стали пахарями, а царские корабельщики впряжены в плуг, не плавают ныне больше на север, в Библ. Как нам быть без кедра для мумий наших, ведь погребались жрецы в саркофагах из него, бальзамировали сановников смолою кедровой вплоть до самого Кефтиу. Но не привозят больше его. Золота не хватает. Кончился материал для всяких работ». После многих стенаний и поучений, что надо сделать, чтобы в Египет возвратилось благоденствие, мудрец высказывает уверенность в том, что рано или поздно все вернется на круги своя. Увы, ждать этого пришлось много, очень много лет...

 «Я построил большие ладьи и суда перед ними, укомплектованные многочисленной командой и многочисленными сопровождающими [воинами]; на них их начальники судовые с уполномоченными [царя] и начальниками для того, чтобы наблюдать за ними. Причем суда были нагружены египетскими товарами без числа. Причем они сами [суда] числом в десятки тысяч отправлены в море великое - Му-Кед. Достигают они страны Пунт. Не подвергаются они опасности, будучи целыми из-за страха [передо мной]. Нагружены суда и ладьи продуктами Страны Бога, всякими чудесными и таинственными вещами их Страны, многочисленной миррой Пунта, нагруженной десятками тысяч, без числа ее. Их дети вождей Страны Бога выступили вперед, причем приношения их для Египта перед ними. Достигают они, будучи невредимыми, Коптосской пустыни. Причаливают они благополучно вместе с имуществом, доставленным ими. Нагружают они его для транспортировки посуху на ослов и на людей и [снова] грузят [это же имущество] на суда на реке, на берегу Коптоса, и отправляют вверх по реке перед собой. И прибывают они в праздник, принося [эти товары] в качестве даров перед царем как диковину. Дети их вождей совершают приветствия передо мной, целуя землю, сгибаются передо мной».

 Эти строки из завещания Рамсеса III (1269-1244 годы до н. э.) дают весьма наглядное представление о положении Египта в начале XX династии. Вероятно, Рамсес еще пользуется Нильско-Красноморским каналом: по крайней мере до времени Сети I он поддерживался в судоходном состоянии, как свидетельствуют дошедшие до нас карты (может быть, именно это обстоятельство породило явную легенду о том, что Сети был первостроителем этого канала), а Сети и Рамсеса разделяет небольшой промежуток времени. Однако хвастливые речи плохо прикрывают истинное состояние дел. Ладьи с товарами бороздят южные воды, но их сопровождает сильный конвой («суда перед ними») с многочисленной армией. Прежней сторожевой эскадры в Красном море уже недостаточно, и египтяне спешно сооружают верфи в южных морях для ее пополнения, а точнее - для тиражирования во многих и многих экземплярах.

 Дальние рейсы, видимо, были настолько опасны, что флот собирается в большом количестве, чтобы один рейс оправдал не только себя, но и множество одиночных рейсов, которые были бы совершены, если бы путь был безопасным. Если даже «десятки тысяч» - преувеличение, оно весьма красноречиво, и можно не сомневаться, что уж несколько-то десятков, а то и сотен судов было собрано наверняка. Понятно и то, почему так сделано: флот «не подвергается опасности» из страха не перед величием фараона, а перед величиной конвоя. Если к количеству воинов добавить количество мускулистых гребцов (судя по рисункам в храме Хатшепсут - по пятнадцать человек с каждого борта), дорожащих своей жизнью ничуть не меньше, стоит ли удивляться успеху этого предприятия, которым так кичится Рамсес? Он вообще был одним из самых великих хвастунов древности, даже его «солнечная ладья» сделана с таким расчетом, чтобы вознести Рамсеса выше Хуфу: ее длина была почти шестьдесят метров, и в этом Рамсеса никто не смог переплюнуть. Да и сам выбор маршрута говорит о многом: с севера в это время участились дерзкие налеты на Египет, и хотя Рамсесу удалось в конце концов одержать ряд побед и отпугнуть разбойников от своих берегов при помощи таких же точно сторожевых эскадр, плоды этих побед были призрачны.

 Средиземноморье кишело пиратами как никогда раньше, и зараза эта, подобно степному пожару, охватывала все новые и новые районы. Все фараоны XX династии (а всех их, кроме основателя династии Сетнахта, звали Рамсесами) так или иначе сталкивались с этим бичом Средиземного моря, с ужасающей быстротой превращавшимся в тысячехвостую плетку.

 И все-таки плавания на север продолжались: ничто не могло заменить Египту некоторых товаров, например кедра или меди, отсутствовавших в Египте. Папирус времени Рамсеса XII (около 1118-1090 годов до н. э.), известный как «папирус Голенищева», поведал трагикомическую историю, начавшуюся «на пятый год правления фараона, в шестнадцатый день второго месяца лета», и растянувшуюся на несколько лет. Речь идет о морском путешествии в Библ египетского жреца и вельможи Унуамона, обладателя цветистого титула «старейшина первого зала храма Амона, владыки престола Обеих Земель». Унуамону была доверена верховным жрецом Херихором важная миссия - доставить лучший горноливанский кедр для обновления обветшавшей священной барки Амона - «солнечной ладьи».

 Отправившись из Фив, Унуамон достиг Танисского нома в дельте Хапи, где номархом был Несубанебджед - будущий основатель и фараон XXI династии. Несмотря на послание, сочиненное Херихором от имени Амона и без промедления врученное Унуамоном номарху, тот продержал его при дворе «до четвертого месяца лета», а затем наконец отправил дальше, дав ему своего капитана - Менгебеда.

 Из этого отрывка можно сделать по крайней мере два вывода: что Египет в то время был раздробленным на номы государством и к их правителям верховный жрец вынужден был обращаться с просьбами (а те не спешили их выполнять) и что каста кормчих подразделялась по специализации на речных и морских (если только Менгебед не был приставлен к Унуамону в качестве шпиона).

 Прибыв в палестинский город чакалов Дор, Унуамон предстал перед его правителем Бедером. В знак приязни к египтянам тот вручил ему великолепный дар - полсотни хлебов, кувшин вина и ногу быка. Все шло как нельзя лучше.

 Злоключения Унуамона начались несколькими днями позже, когда с его судна сбежал человек с большим количеством золота и серебра. Среди похищенного было и храмовое серебро, врученное Херихором для уплаты за кедр. На жалобу египтянина и просьбу отыскать вора или возместить убытки Бедер резонно заявил: «Если бы вор, что пришел с тобою на корабле и украл твое серебро, был из моей страны, я бы сам возместил тебе эту потерю из своей сокровищницы, пока вора не отыскали. Но тот, кто обокрал тебя,- из твоей страны. Он с твоего корабля». Тем не менее Бедер как хозяин города, где произошел инцидент, великодушно пообещал свое содействие в поисках.