Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 3. Ржаная песня Страница 8

Мазай утверждает, что зайцы совсем не боялись людей. Помните, как прыгали в лодку: «…Прыгнули зайцы мои, — ничего!» С тех далеких времен зайцы, видно, многому научились. В нашу лодку не прыгают. Но надо ж спасать непонятливых.

Мы гоним зайцев на сетку. Сначала медленно, потом с гиканьем, с киданием шапок. Зайцы проносятся как торпеды и оставляют дырки на сетке — слишком туго натянута. Вешаем заново. Загон. Зайцы путаются, бешено бьют задними лапами. За них-то и надо схватить, иначе и куртку порвет, и живот, чего доброго, вспорет.

Зайцы орут. Мало кто знает, как зайцы кричат. Пронзительно и жалобно, как ребенок. Этот крик сеет на острове панику. Зайцы прыгают в воду. Два или три самых трусливых уплывают неизвестно куда, других догоняем в воде, остальные возвращаются сами.

Сажаешь косого в рюкзак — орет и старается укусить. Опустишь на землю — рюкзак начинает бешено прыгать. Это придает нашей лесной операции неправдоподобно сказочный вид. Выливаем из сапог воду, сушим штаны, подсчитываем царапины и укусы. Не забываем крупным планом снять заячьи морды и, конечно, записать на магнитофонную пленку заячьи вопли. Потом относим рюкзаки к большой плоскодонной лодке. Ее сейчас иначе, как ковчегом, не назовешь.

Пускаем зайцев в клетку и, вспоминая стариков Мазая и Ноя, отплываем домой.

Держись, косой!

По пути ковчег пополняется барсуком. Его большую нору мы видели на заячьем острове, но он не успел, наверно, засухо добраться в квартиру, а может, общество зайцев ему не понравилось. Барсук сидел на пятачке земли возле дубового пня. Попытался уплыть, но был водворен на ковчег.

На Липовой горе зайцев окольцевали. Ловля идет не только ради спасения. Надо установить, в каких местах держатся зайцы, много ли гибнет, сколько расселяется из заповедника по окрестным лесам. Колечко с номером и словом «Москва» ставят на ухо. Операция пустяковая.

Женщины, как известно, переносят ее с улыбкой. Зайцы ж орали как сумасшедшие. После операции заяц немедленно получает свободу и прописку на самом высоком месте в лесу.

…Вечером мы разбираем лесные находки и, настроив карманный приемник, слушаем концерт из Москвы. Вдруг прибегает жена наблюдателя:

— Вас к телефону…

Звонит из центральной усадьбы заповедника старый ученый Теплов Владимир Порфирьевич:

— Как там у вас?.. Ну хорошо… Вот что, будешь писать, обязательно укажи: сегодня наш лесник схватку имел с браконьером… Да, пробрался на островок и прямо в упор перебил шесть зайчих. Беременные… Мы приняли меры, но ты напиши. Фамилия Елисеев… Елисеев Виктор. Работает на литейном заводе… Поселок Лашмы Касимовского района. Напиши. Надо и судить, и стыдить, и шкуру снимать с таких «Мазаев»…

* * *

На Липовой горе пережидают потоп шестьдесят или семьдесят зайцев. Их видишь всякий раз, когда идешь от домика к лодкам. Они прячутся в бурьяне, в канаве возле дуплистых ив, в старой колее от телеги. На острове зайцам ничто не грозит, разве что филин заберется из лесу.

В лунную ночь, когда утихает наша моторка, зайцы прыгают под окнами домика. Скрипнешь дверью — убегают в кусты, голубые, как привидения.

Один только пес Туман не понимает покровительства зайцам. Он гремит цепью, жадно нюхает воздух. Его гончая специальность — зайцы. Он трется о сапоги, преданно смотрит в глаза и опять нюхает воздух. «Чего держат? — написано на его доброй морде. — Зайцы же, зайцы кругом!» Среди ночи он вдруг начинает выть на Большую Медведицу.

К нам прилетают птицы…

В избушке на Липовой горе живут два лесных берендея. Один женатый, степенный, другой, помоложе, переживает возраст, когда хочется отпустить бороду и усы. Бороденка делает его похожим на иконного Христа. Мы дразним.

Прозвище обещает прилипнуть. Остроумно проклиная корреспондентов (а также своего шефа Теплова, который обложил бороды моральным налогом), «Христос» начинает бриться. Первого берендея зовут Святослав. Дружески мы зовем его Свет. Короткое имя очень идет Свету, открытому, доброму и веселому.

Потерявшего бороду зовут Феликс, Иванов Феликс.

Избушка, где живут ученые-берендеи, увешана ружьями, сетями для ловли зайцев и птиц, фонарями, биноклями, рюкзаками, фотографическими аппаратами. В избушке, прежде чем сесть, надобно оглядеться, иначе раздавишь скворчиные яйца, наступишь на зайчонка, который поселился в валенке Феликса, или, упаси бог, сядешь на ракеты, которые помогают закинуть сеть на токующих косачей. На столе — аптекарские весы, связки серебристых колец с номерами, пинцеты, скальпели, формалин. Одно спасение от науки — спальный мешок. Но ложимся мы поздно, когда все утихает и за окошком начинают прыгать голубые от лунного света зайцы. Феликс тянет руку к будильнику и ставит стрелку на цифру четыре.

Утром в темноте слышно: скрипят сапоги, шуршат брезентовые куртки, шепот: «Ты мою портянку забрал…» Булькает молоко, скрипит дверь, шаги, звон алюминиевых весел, иногда треск мотора, иногда скрип уключин. Берендеи ушли на дежурство…

Возвращаются часов в десять. Не дожидаясь, пока отыщется нож, ломают краюху хлеба и включают приемник. На ладонях мозоли от весел. Одеколоном заливаются царапины на лице.

Сушится одежда. Берендеи моют пахнущие бензином и мускусом руки (опять барсука спасали от наводнения), начинают готовить обед.

Когда с дощатого стола убираются крошки, наука раскладывает пинцеты, скальпели, кольца, карточки, уложенные по какой-то мудрой системе. Из сеней приносят кутейку — большую клетку, обшитую мешковиной. Свет запускает руку и вынимает скворца, утку, чибиса, вальдшнепа, дрозда, голенастую выпь… Соразмерно лапке берется кольцо с номером и словами: «Сообщите Moskwa». Сто с лишним птиц ежедневно. Получив кольцо, птица иногда вырывается и бешено бьется о стекла. Моя обязанность — выпускать.

Держишь в ладони теплый комочек, читаешь номер. Куда занесут крылья эту надпись «Moskwa»?

В этом году поймали и снабдили кольцами тридцать пять дупелей. Через год-два кольца прислали из Африки. Одно — из Нигерии, другое — из Конго… Открываю ладонь. Фрр!.. Птица летит в сторону дуба, на котором висит ворона. Воронам, грабителям гнезд, объявлен террор. Одну повесили для привлечения разбойниц. Иногда они появляются. Мы кричим: «Феликс!..» Феликс выбегает с ружьем. Но хитрые вороны хорошо знают Феликса и прячутся в лес…

Пятьдесят тысяч птиц ежегодно получают кольца в заповеднике на Оке. Тут самая крупная в нашей стране орнитологическая станция. Каждая вторая птица с московским кольцом побывала в руках у Света или его друзей. На каждую птицу — карточка.

Сейчас, пока заполняются карточки, мы с Борисом узнаем много интересных подробностей: «Сын Бианки окольцевал полярную крачку. В тот же год крачку поймали в Австралии…»

«Кольца «изобрел» датчанин. В 1899 году он пометил аистов, прилетавших к нему на крышу. Кольца были серебряные, с фамилией Мартинсон…» «Ежегодно кольцуется пять миллионов птиц… Гана и Конго начали кольцевание…»

Свет берет карандаш и подсчитывает:

— В этом году птицы несут над землей семь-восемь тонн алюминия.

…В конце рабочего дня каждый из берендеев открывает тетрадку с надписью «Святослав Поклонский», «Иванов Феликс». В такие минуты мы с Борисом стараемся не мешать. Берендеи опускают в копилку-тетрадку все, что принес им весенний день: интересные мысли, предположения, любопытные наблюдения… А есть тетрадка для всех. На обложке написано: «Календарь».

Это вахтенный журнал на Липовой горе. Каждый может оставить запись. Пишем и мы с Борисом: «Видели первую зелень на березе». «Появились летучие мыши…» Ставим число и подпись, так положено.

Лесные тетрадки, обобщенные и изученные, помогают определить, как быстро идет весна по земле. Тетрадки расскажут, когда уходит последний снег, когда прилетает первая птица. О первых цветах, последних заморозках, о сроках уборки и сева расскажут тетрадки. Подсчитано: весна идет по земле со скоростью пятьдесят пять километров в сутки, более двух километров в час…

Весна.

* * *

Свет готовит свою диссертацию. Четыре десятка плотных листов лежат в ящике вместе с патронами, компасом, промокшими в лесных скитаниях блокнотами, кинокамерой и буханками черствого хлеба. Ночью, когда комната наполняется храпом, Свет склоняется над бумагой. Он листает блокноты, иногда быстро-быстро пишет, иногда долго сидит, захватив ладонями голову в плен… Неожиданно бумажный лист с хрустом превращается в ком и летит в угол. Свет выпрямляется, тушит лампу.

— Сыровата, — говорит он, когда я осторожно спрашиваю о диссертации. — Не люблю показывать половину работы. Вот буду защищать — приходи… Представляешь: сверкают ученые лысины. Умнейшие, уважаемые люди — и я перед ними без этих сапог, без этой прожженной кострами куртки. Страшно. От меня ждут нового слова. Все кругом должны сомневаться, а я доказывать должен…