Юрий Папоров - Эль Гуахиро - шахматист (книга 1) Страница 8

- Ну, а что касается последней партии перед смертью... - Казалось, никогда в жизни Рамиро не видел более искренней улыбки. - То... ты подожди! Я думаю, до смерти далеко. Считай, что твой дебют получался гамбитным... и, возможно, он будет принят. Тогда ты еще поиграешь... - И следователь встал.

Глава II.

МИТТЕЛЬШПИЛЬ

Студентки гаванской школы иностранных языков в три пары рук с трудом поспевали за одним рубщиком. Его мачете сверкал под лучами яркого солнца, и звуки срезаемых и разрубаемых на части побегов сахарного тростника сливались в одну звенящую песню.

- Смотрите, девочки, до обеда осталось полчаса, а я сегодня даже не устала, - смеясь, воскликнула самая маленькая из них.

Девушки, хрупкие на вид, но быстрые и энергичные, подбирали рассеченные стебли, очищали их от листьев и укладывали в ровные кучки. Первое время им было трудновато, они не могли угнаться за малоразговорчивым рубщиком и прозвали его "перпетуум мобиле".

- Перерыв! - Из-за плотной зеленой стены в полтора человеческих роста, утирая пот с круглого лица, вышел толстячок - соломенная шляпа на затылке, рабочие перчатки под мышкой. - Выключай мотор, Луис Гарсия! Дай отдохнуть телу, и душа запоет еще до приема пищи. Идем поразмыслим. Мусагет 1 зовет!

1 Предводитель муз, прозвище Аполлона, древнегреческого бога Солнца. покровителя искусств.

Рамиро не сразу остановился, ему до межи недоставало метров двадцать.

- Кончай, Луис! Я же вижу, ты пашешь уже завтрашнюю норму. Но я от тебя, сеньор Молчальник, не отстану. Сегодня я уже настриг, сколько надо. Останавливай,. Ну, будь человеком! Тебя приглашают выкурить сигару дружбы.

- Полчаса отсюда, полчаса оттуда. Где ж тебе хватит времени? продолжая рубить, спросил Рамиро у подошедшего.

- Не во времени суть, а в том, что руки успевают.

- Ты, Херардо, оттого, может, быстрее других норму выполняешь, что во время работы стихи сочиняешь?

- Вот и ты уже рифмуешь. А мои стихи не рифмуются и не укладываются. Они вообще, - Херардо обернулся, чтобы удостовериться, что их никто не слышит, так как девушки находились неподалеку, складывая тростник в кучки для погрузочной машины, - они бунтарские...

- Против чего и против кого? - Рамиро отсек последний стебель у самой межи и разогнул спину.

- А, не спрашивай, Луис. Мне теперь и самому не ясно. Что это было и зачем? Твердо знаю: непонимание было. Я не понимал, и меня не понимали. Да ладно об этом... Пусть историки пекутся. Пойдем лучше посидим в тени.

- Эстер Мария, закончите - отдыхайте. Привезут обед, позовите нас! Рамиро вытащил из кустов внушительных размеров глиняный кувшин, обшитый плотным сукном, занес его над головой, и из тупого носика потекла ему в рот струя свежей, прохладной воды.

Когда они с поэтом уселись в густой тени деревьев, Херардо спросил, заглядывая Рамиро в глаза:

- Луис, мы с тобой знакомы уже скоро месяц, а я про тебя ничего не знаю. Кроме разве того, что ты хороший человек, честный, справедливый...

- Тебе этого мало, чико?

- Нет! Но ты пойми. Мы интеллектуалы, у нас брожение умов. Такое кругом происходит! Не просто... Ты - человек труда. На заводе, говоришь, работаешь. Что там тебе было не ясно? Турнули ведь сюда по указу?

- Добровольно...

- Не болтай впустую, брат. Я разобрался, кто здесь доброволец, а кто...

- Хватит, Херардо! Хочешь посидеть со мной, давай о поэзии. Мне нравится, как ты об этом говоришь и как стихи читаешь. Не скрою... Завидую.

- Я и толкую, вот она вся разница между человеком труда и интеллектуалом. Я, пожалуйста, готов, в отличие от тебя, с удовольствием. Не упираюсь, как бык. Просят - я готов! О поэзии, так о поэзии. Пиит - он должен прославлять! Итак... Кубинская революция, самая значительная из всех революций, когда-либо происходивших в Америке, породила неисчислимое множество стихотворных произведений, поскольку она - Революция - вызвала к жизни, как принято выражаться, мощные творческие силы. Поэзия в нашей стране призвана отобразить величие народного движения...

- Мы не на лекции, Херардо! Иди к черту! Почитай что-нибудь.

- Что-нибудь этакое, что тебе должно понравиться. - Поэт подмигнул, улыбнулся лукаво, ласково-снисходительно. - Слушай.

Нас не разъять. Не одолеть нас блохам

разряженным и жирным прыгунам.

Патронов горсть, ружье и друга локоть

вот все, что нужно нам.

И если нас в пути настигнут пули,

пусть встанет Куба в скорбном карауле,

пусть память будет саваном сынам,

чьи тени через битвы, через бури

в историю Америки шагнули.

Вот все, что нужно нам.

- Это твое?

- Нет. Эрнесто Гевара, "Песнь Фиделю Кастро".

- Сам Че сочинил? Он сам?

- Да! А что? Ты сомневаешься? Почему, интересно?

- Ну, он... Да нет! Читай еще.

- Полагаешь, если человек взял в руки винтовку... Эка, Луис. Таким людям как раз и есть что поведать в стихах потомкам.

- Ага! А что-нибудь свое, Херардо?

- Я дал слово, что больше никогда не буду читать своих стихов. Это ни к чему!

- Ошибаешься. Напрасно! Ведь ты не можешь бросить поэзию, и она тебя не оставит. Так что где-то должна быть граница, где-то сила данного тобою слова обязана иссякнуть. Проведи черту! Считай, что это случилось сегодня.

- Мне это нравится, Луис. Будь по-твоему! Но все равно - только для тебя. О кубинце, который был на Плайя-Хирон.

- А ты был там, Херардо, на Плайя-Хирон?

- Сутки спустя после победы. Душа ликовала, но на все было печально глядеть. Разум заставлял сесть за машинку, а душа... душа страдала. Муза противилась, протестовала: лилась одна и та же кубинская кровь в угоду тем, кто нас не понимает, кто нам противопоказан... своею алчностью, зазнайством, тупостью, торгашеством, невежеством, отсутствием души, любви к поэзии... Кто ценит лишь золото и золото...

- Хорошо тому, кто понимает, что не оно главное в жизни! Я это узнал недавно. - Рамиро хрустнул пальцами.

- Оно, если так разобраться, главный враг человека. Человек породил его на вечное свое страдание, когда какому-то кретину впервые пришла мысль вместо обмена - тыква на моток шерсти - предложить золото или, как у нас в Америке, например, зерна какао... и породить эту грязь.

- Я американцев не знаю. Рос я в деревне. Только после революции попал в город. Говорят, раньше их было на Кубе навалом, чувствовали себя как дома.

- В экономике я тогда ничего не понимал, но мальчишкой... готов был, Луис, убить любого из янки, когда видел, как они заговаривали, развлекались и спали за деньги с нашими женщинами...

- Ну, и убил хоть одного?

- Из игрушечного пистолета... Но, если бы и представилась возможность, я бы не сумел это сделать. Однако учить ненавидеть американцев, их помыслы, их образ жизни не устану. Перо мое не затупить!

- А рубишь тростник до седьмого пота почему?

- Как тебе объяснить...

- Ведь не из-за страха. Или боишься? А может, чтобы быстрее попасть в Гавану? - Теперь уже лукаво улыбался Рамиро.

- Там, где страх, Луис, у меня давно мозоль выросла. Никому бы не стал признаваться. Тебя бы хотел иметь братом. Я один на свете... В человеке, Луис, есть нечто такое, что, когда это самое затронут, с тобой происходит перемена... и ты, ты уже делаешь все и трудишься не для себя - для других. Жаль только, что такое состояние быстро проходит.

Издали послышался голос Эстер Марии:

- Джентльмены, компаньеро, обед подан! Мы ждем. Идите!

Рамиро молча поднялся с земли. "Да, прежде всего надо уметь видеть! И во всем разбираться. Ложное не принимать на веру. Хитрецов и мерзавцев просвечивать насквозь и не давать им резвиться! Человек податлив, его так легко обмануть. Доверчив и прет туда, куда ему совсем не надо", - думал он.

После обеда Рамиро просмотрел свежие экземпляры газет "Гранма" и "Хувентуд Ребельде". Ему дали понять: необходимо их читать каждый день. Рамиро удивился самому себе, когда почувствовал, что втянулся и уже ощущал потребность в ежедневном чтении.

Отложив газеты, он выбрал место поудобнее и растянулся на траве, пережидая, когда немного спадет полуденный зной. Лежа на спине, закинув руки за голову и слегка прикрыв глаза, он вспоминал мать и Марту... Сердце заныло: многое еще было неясным. И совсем не ясно, увидит ли он когда-либо Марту. Последние события необъяснимо сблизили Рамиро с ней. Расстались они перед его отъездом на Кубу как-то по-дурацки. Марта, своей женской интуицией предчувствуя разлуку, пообещала ждать его. А он, он ничего не ответил ей на это, за что сейчас ругал себя последними словами,

Когда другие рубщики потянулись каждый к своему участку, Рамиро с облегчением вздохнул и вскочил на ноги. На делянке девушки трудились, не разгибая спин. Ближе к вечеру - солнце уже клонилось к горизонту - за спинами работавших послышался громкий голос:

- Как сегодня у вас дела? Вчера вы вышли на первое место. Думаю, и сегодня будет арроб1 двести.

1 Мера веса, рапная 11,5 кг.

- А лучшие дают триста и больше, - буркнул Рамиро, узнав голос Педро Родригеса, который вот уже три дня как навещал его под видом корреспондента из столичного журнала.