Юрий Мухин - По повестке и по призыву. Некадровые солдаты Великой Отечественной Страница 8

…В продовольствии нужды не ощущалось, потому что в окруженном районе продовольствие могло быть получено из местных ресурсов: местность была запружена угнанным из западных районов советскими людьми скотом, и созревший урожай, при определенной организации, мог обеспечить питание личного состава длительное время. К тому же не были полностью использованы и продовольственные запасы, находившиеся на складах и в железнодорожных эшелонах, которыми были переполнены железнодорожные станции. В общем, у нас не было крайней нужды в продовольствии. В боеприпасах ощущалась некоторая нужда, но и их мы полностью не израсходовали, вплоть до прекращения организованного сопротивления. Нужда ощущалась в горючем для машин, а главное – в эвакуации раненых. Так что не в материальном обеспечении в первую очередь нуждались окруженные войска. Они нуждались прежде всего в квалифицированном, твердом и авторитетном руководстве, чего, по существу, не было».

Ну и о том, как в тот же день, 12 октября, высокопрофессионально и талантливо распорядился Лукин 45-й кавалерийской дивизией, вспоминает Стученко.

«Лукин не отпускал меня от себя ни на шаг. Собрали скудные свои запасы, принялись за ужин. В это время в хату с шумом ворвался какой-то подполковник и доложил, что стрелковый полк, прикрывавший район Шутово с запада, атакован немцами. Все вскочили. Лукин приказал мне остановить немцев, не допустить их продвижения к командному пункту.

Вскочив на коня, я помчался к дивизии. Эскадроны сели на коней и на ходу стали развертываться для атаки.

Став перед 58-м кавалерийским полком (он был в центре), я подал команду «Шашки к бою!» и, не видя еще противника, повел дивизию рысью, выбросив вперед разъезды. Километра через два мы встретились с нашими отходящими стрелковыми подразделениями. Приказываю командиру резервного 52-го полка разомкнуть один эскадрон в одну шеренгу, остановить и собрать пехотинцев. В полукилометре от нас горел хутор. Особенно ярко пылал сарай, по-видимому, с сеном. Высокий столб пламени зловеще озарял окрестность. И тут мы увидели немцев. Шли они беспорядочной толпой, горланили что-то и не целясь палили из автоматов.

При виде наглого, самоуверенного врага, поганящего нашу землю, убивающего наших людей, знакомое уже чувство страшной ненависти охватило нас. Командую полкам: «В атаку!» Конники ринулись навстречу фашистам. Те увидели нас, но было уже поздно. Мы врезались в их толпу; удар был настолько неожидан, что гитлеровцы и не отстреливались, кинулись к лесу, начинавшемуся за догоравшим хутором. Немногим посчастливилось спастись, и то потому, что уже стемнело и гоняться за отдельными солдатами в темноте, да тем более в лесу, не имело смысла.

Надо было как можно быстрее организовать оборону. Сигналами «Стой» и «Сбор» приостанавливаю атаку. Командир резервного полка доложил, что собралось около 200 человек пехотинцев. Мы покормили их из запасов пулеметчиков (у них в тачанках всегда кое-что припрятано «на черный день») и помогли закрепиться у хутора.

В 23.00 дивизия получила приказ командующего армией: держать фронт до четырех часов утра, после чего отходить на юг, прикрывая войска, которые будут с рассветом пробиваться в район Стогово (южнее Вязьмы) на соединение с 20-й армией генерал-лейтенанта Ершакова.

Штабом посланы разъезды, чтобы связаться с соседями на флангах. Они вернулись с тревожной вестью: ни справа, ни слева наших частей нет, и противник обходит нас на обоих флангах. В ночной темноте не стихает треск немецких автоматов; спереди, справа, слева, сзади взвиваются осветительные ракеты. Пытаюсь связаться со штабом армии, но разъезды теряют людей, а пробиться не могут.

Подходя к делу формально, мы могли бы спокойно просидеть на месте до четырех часов утра. Но нас мучила мысль: что с командным пунктом армии? Может, командарму и штабу нужна наша помощь?

А разъезды все возвращаются ни с чем. – Дай я попробую, – сказал комиссар дивизии А.Г.Полегин.

Обмотав копыта лошадей тряпками, Полегин и его товарищи скрылись в темноте. Я провел немало тревожных минут. Наконец послышался приглушенный топот и показались силуэты всадников. Комиссар все-таки пробился на хутор, где размещался штаб армии. Там уже никого не было. Удалось выяснить, что еще в полночь оба командарма и Болдин, собрав своих штабных работников и сколотив отряд, насчитывающий человек шестьсот, взяли радиостанцию и ушли в неизвестном направлении. Итак, мы уже около четырех часов сидим здесь неизвестно для чего, неизвестно кого прикрывая.

В пятом часу утра полки по моему приказу бесшумно снялись с места. Держа коней в поводу, конники начали движение на юг, как приказал нам еще вечером командарм.

На рассвете 13 октября дивизия подошла к деревне Жипино. Разъезды, высланные нами, были встречены огнем: в деревне враг. Чтобы избежать ненужных потерь, я решил обойти ее с северо-запада и на рысях повел дивизии через лес на деревню Буханово. Но до нее мы не дошли. У узкого ручья головной эскадрон попал под ураганный автоматно-пулеметный огонь».

Добавлю, что доблестный генерал Лукин сдался немцам, будучи раненым, и прямо им не служил – его заслуги перед немцами уже были достаточны. А его начальник штаба генерал В.Ф. Малышкин уже в ночь на 13 октября перебежал к немцам и служил им, надо думать, лучше, чем выкормившему его советскому народу.

Но все же…

Так вот, фельдмаршал Манштейн, высоко оценив выносливость и смелость румынского солдата, причины слабости румынской армии (помимо подготовки и оснащения) видел в том, что (выделено мною): «значительная часть офицеров, в особенности высшего и среднего звена, не соответствовала требованиям к военным этого уровня. Прежде всего не было тесной связи между офицером и солдатом, которая у нас была само собой разумеющимся делом. Что касается заботы офицеров о солдатах, то здесь явно недоставало «прусской школы». А что имел в виду Манштейн под «прусской школой», давайте рассмотрим на вот каких двух примерах.

А.В. Невский был участником приема капитуляции немецких войск в Кенигсберге. Немцы шли сдаваться нашим генералам колоннами в составе своих частей и подразделений. «Когда немецкие офицеры получили приказ М. И. Перевозникова построиться отдельной колонной, началось прощание немецких офицеров со своими солдатами. Все они целовались и плакали», – вспоминает А.В. Невский.

А как прощались со своими солдатами кадровые офицеры Красной Армии, можно узнать из докладов работников НКВД о положении на оккупированной территории Московской области: «7. 1–2 ноября вышедшие из окружения красноармейцы заявили, что в окружении в районе г. Вязьмы они были предоставлены сами себе. Находившиеся с ними командиры буквально приказывали, ругаясь матом, оставить их, командиров, одних и с ними не идти, предлагая им пробираться самостоятельно».

Да, вырастил советский народ кадровое офицерство на славу. А теперь это офицерство старательно нас уверяет, что немцев победили они – кадровые, а большие потери советского народа произошли потому, что: кадровыми офицерами командовал плохой главнокомандующий И.В. Сталин и вообще начальники были плохие; у них, у кадровых офицеров, были плохие солдаты из крестьян; у них, у кадровых офицеров, был плохой советский народ, который не обеспечил их во время войны тем, чем им хотелось.

Все это, конечно, в среднем. И среди немцев было достаточно офицеров и генералов (и сам Манштейн в том числе), которые не так хороши, как Манштейну хочется их нам представить. И среди советских генералов и офицеров были герои, добросовестно и беззаветно исполнявшие свой долг. Но все же…

В этой книге я даю опубликованные в газете «Дуэль» воспоминания тех, кто не получал от Родины деньги под обещание защитить ее, если придется, но кто ее защитил, когда пришлось. Оцените их взгляд на войну и, в том числе, оцените то, что они пишут о кадровом офицерстве.

Я давно обещал эту книгу Зое Кузьминичне Кетько, но не смог вовремя исполнить обещанное. Приношу ей свои извинения, если она их примет. Ее воспоминания литературно обработал ее сын Сергей Михайлович Кетько. Александр Васильевич Невский умер в 1981 году, его воспоминания переслал в газету его сын, а литературно обработал их М.В. Виноградов. Воспоминания Н.И. Близнюка обработал я сам и в конце книги исполняю свою сыновнюю обязанность – даю воспоминания о собственном отце.

З.К. Некрутова-Кетько Мой ослепительный миг

Предисловие сына

Тепло дома и самой бабушки Федоры, мудрость дедов Ивана Пантелеевича и Никиты Федоровича, тетечки Катечки, всей родни незабываемы. Счастье, охватившее меня по приезде в Челябинск, когда наша семья стала жить вместе, когда мой родной отец стал рядом, оставалось в душе долго. Волнение возникает вновь, стоит только заехать в Волчиху или появиться на АМЗ. И пусть эти ощущения не будут непонятными или обидными для тех, кто их не испытал. Поверьте, если это так, то мне больно за вас, и больнее, чем вам, тем, кто этого недополучил, именно потому, что этих переживаний у вас нет.