Революции 1917 года в России как серия заговоров - Коллектив авторов -- История Страница 8

История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя потерять все.

Взять власть сегодня, мы берем ее не против Советов, а для них.

Взятие власти есть дело восстания; его политическая цель выяснится после взятия.

Было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования 25 октября, народ вправе и обязан решать подобные вопросы не голосованиями, а силой; народ вправе и обязан в критические моменты революции направить своих представителей, даже своих лучших представителей, а не ждать их…

Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало!

Промедление в наступлении смерти подобно!»

А знаете, что следует из этого письма? То, что у штаба восстания были одни цели, а у Ленина – какие-то другие, в которые он не считал нужным посвящать даже товарищей по партии (по крайней мере, всех товарищей). Какие? О, это мы скоро увидим!

Несколько раз Ленин обращался к ЦК с требованием разрешить ему прийти в Смольный – и каждый раз получал отказ. Днем, по воспоминаниям той же квартирной хозяйки, он, рассвирепев, смял записку и швырнул ее на пол:

«Я их не понимаю. Чего они боятся? Ведь только позавчера Подвойский докладывал, что такая-то военная часть целиком большевистская, что другая тоже… А сейчас вдруг ничего не стало. Спросите, есть ли у них сто верных солдат или сто красногвардейцев с винтовками, мне больше ничего не надо!»[11].

Что было дальше? Официальная версия советской истории такова: к вечеру ЦК все же разрешил Ильичу появиться в Смольном. Для конспирации Ленин послал хозяйку квартиры с письмом к Крупской, а сам, оставив ей записку: «Ушел туда, куда вы не хотели, чтоб я уходил», в сопровождении одного лишь связного, финского большевика Эйно Рахья, отправился в Смольный. Они доехали на трамвае до Финляндского вокзала, затем шли пешком, на Шпалерной едва не попавшись патрулю, и с трудом проникли в Смольный, так как не имели пропусков.

Все очень мило – но если ЦК согласился на приезд Ленина в Смольный, почему допустил, чтобы он ушел туда всего с одним сопровождающим? Что, нельзя было прислать грузовик с солдатами? А уж история с пропуском совсем не вписывается. Допустим, его не было у Ленина, однако он всяко должен был быть у связного – иначе с кем Рахья связывал Ильича? Нет уж, больше похоже на то, что Ленину просто надоело ждать, он послал хозяйку с письмом[12], чтобы та ему не препятствовала, а Эйно Рахья – никакой не связной, а телохранитель, – вынужден был его сопровождать (не запирать же Ленина в чулане, в самом-то деле?)

Как бы то ни было, в Смольный он прорвался – и тут-то все и началось!

Но есть еще один, куда более интересный вопрос: почему Ленин так торопил с восстанием? Опасался правительства? Полно, оно давно уже не имело ни силы, ни власти, а уж коль скоро фронтовые части добрались бы до Питера, арест «временных» их бы не остановил. В чем же дело?

Впрочем, ответ содержится в письме.

«Взятие власти есть дело восстания; его политическая цель выяснится после взятия.

Было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования 25 октября…»

То есть, дело было не в правительстве, а в съезде Советов.

Большевики управляли Советами, да – но в одном вопросе они были заложниками съезда. А именно – в составе правительства. Существовала грозная опасность того, что съезд решит создать социалистическое правительство из представителей всех левых партий.

В начале сентября большевики выступали за социалистическое правительство – но с тех пор много воды утекло. Самое главное – в сентябре они не собирались участвовать во власти. А сейчас коалиция с умеренными социалистами отбросила бы ситуацию к марту 1917 года, с той разницей, что тогда у создавшей правительство Думы была альтернатива – Советы, а теперь у заменивших ее Советов альтернативы не было.

И ведь ясно, как день, чем все кончится! До сих пор любая совместная деятельность с меньшевиками и эсерами неизбежно увязала в бесконечных дискуссиях, и «однородное социалистическое» правительство было обречено на то же самое. Социалисты потопили бы в увязках и согласованиях те меры, которые надо было проводить немедленно. И главная из них – мир, мир на любых условиях и любой ценой.

Избавиться от социалистов в правительстве после их избрания было бы уже невозможно – их присутствие освящено съездом Советов. Нет, конечно, через полгода можно было бы созвать Третий съезд и устроить еще одну революцию – вот только от страны к тому времени не осталось бы уже ничего.

Да и сам большевистский переворот при таком раскладе терял всякий смысл. Проведя великолепную интригу, низложив старое правительство, своими руками способствовать появлению нового, точно такого же, которое сегодня присягнет Антанте, а завтра позовет кадетов? Собственными руками уничтожить свой основной козырь – окончание войны? Тогда что? Выходить из правительства, начинать все сначала? Так ведь не факт, что переворот удастся повторить.

Так что совершенно понятно, чего хотел Ленин – взять власть к началу съезда и на этой волне попытаться сформировать свое правительство, или хотя бы захватить ключевые позиции. А то ведь дадут портфели министров труда и земледелия – и делай с ними, что хочешь.

Как бы то ни было, ранним утром 25 октября в Смольном, на заседании ЦК, протокол которого не составлялся – а скорее всего, и не заседание это было, а просто разговор, ибо принимали в нем участие Ленин, Сталин, Троцкий, Смилга, Милютин, Зиновьев, Каменев и Берзин, фигуры совершенно разного веса и уровня, – был составлен список нового правительства, членов которого решили назвать не министрами, а «народными комиссарами». Кое-кто из присутствующих посчитал это шуткой – и зря!

Но вот кто придумал и организовал то, что было потом? Не Ленин – у него был другой сценарий. Тогда кто?

День Х

…25 октября вступил в действие новый фактор – матросы. Рано утром из Гельсингфорса в столицу выехали три эшелона с моряками и отправилась целая революционная флотилия – пять миноносцев: «Меткий», «Забияка», «Мощный», «Деятельный» и «Самсон» и патрульный катер «Ястреб». Эскадра, отправившаяся тем же утром из Кронштадта, выглядела куда более живописно (нелишне вспомнить, что в Гельсингфорсе заправляли большевики, а в Кронштадте – анархисты). Братишки погрузились на все, что плавало – от дряхлого линкора «Заря свободы», который тащили по сложному