Кровь и золото погон - Сергей Дмитриевич Трифонов Страница 8

своим взводом провести разведку берега к северу от переправы и выяснить, не вышли ли к реке передовые части немцев. Изрядно поредевший за время боёв взвод в составе восемнадцати гусар стал тщательно обследовать прибрежные заросли и вскоре обнаружил шестипушечную батарею немцев, подошедшую к берегу. Артиллеристы только выпрягли мощных першеронов из передков и неспешно устанавливали орудия, явно намереваясь ударить по переправе, разрушить её, дав возможность своим кавалеристам и пехоте захватить в плен оставшихся на этом берегу русских с их обозами и артиллерией.

Павловский собрал отделенных в небольшой ложбинке, укрытой кустами сирени, и, не отрываясь от бинокля, спросил:

— Какие будут соображения, господа унтер-офицеры?

Отделенные переглянулись и кивнули недавно произведённому в фельдфебели Федулину. Тот пододвинулся вплотную к командиру и зашептал:

— Так что, вашбродь, кумекаем мы, немца надобно от орудий отогнать. Кого шашками посечь, а офицеров, ясное дело, в плен взять. Одно отделение опосля послать на разведку: идут ли германцы к переправе, и далёко ли они. А два других отделения тем временем развернут орудия супротив германцев и будут ждать разведку с координатами. А потом как вжахнем по супостатам!

Павловский и без отделенных уже решил именно так и поступить, но всё же хотел перепроверить свой выбор. Толкнув локтём в бок фельдфебеля, он улыбнулся и также шёпотом сказал:

— Молодец Федулин! Ну а кто же палить из орудий-то будет? Кто из вас их наводить умеет, с прицелом обращаться? Я, брат, тому не обучен.

Федулин минутку помолчав, ответил:

— Так что, вашбродь, не извольте беспокоиться. Я ведь, прежде чем в гусары попасть, службу канониром начинал в гаубичной батарее. А как барабанная перепонка в правом ухе моём лопнула, дурень был, забыл рот открыть при стрельбе, так меня в гусары и направили. И ещё ефрейтор Харин из второго отделения наводить могет, тоже бывший канонир. Так что вжахнем мы по германцу за милу душу!

На том и порешили. Гусары в конном строю вырвались из лощины, стали окружать батарею. Немцы, перепуганные неожиданной и решительной атакой русских, бросили пушки, покидали ранцы, а кто и винтовки, и, сгрудившись вокруг офицеров, помчались к ближайшей рощице.

Гусары окружили бежавших и не оказавших сопротивление немцев и начали хладнокровно вырубать их шашками. Федулин со своим отделением отжал от остальных группу немецких офицеров, погнал их обратно к орудиям.

Павловский от многих и в училище, и здесь, на фронте, слышал, что впервые зарубить живого человека очень трудно. У одних рука не поднимается, другие, размахнувшись, в самый последний момент резко ослабляют удар, третьи, зарубив врага, мучаются совестью, по ночам кричат, видят кошмары. Ничего подобного он не испытал. С оттяжкой, как учили, рубанул первого немца по шее, а тот, обливаясь кровью, хлеставшей из сонной артерии, ещё продолжал бежать по инерции. Другой, обер-фельдфебель, с перекошенным от ужаса лицом обернулся, встал на колено, стал целиться из винтовки в Павловского. Корнет бросил коня влево, увернулся от выстрела и со злостью обрушил клинок на спину стрелявшего. Немец даже не упал. Оперевшись на винтовку, так и умер на одном колене.

Нет, Павловский ничего не испытывал, кроме азарта и радости боя. Ему нравилась эта беспроигрышная игра смерти, когда ты на коне, силён и ловок, а внизу тварь какая-то, которую даже приятно строгать клинком и видеть её предсмертные конвульсии. И никакой слабины, и никакого угрызения совести… Врага нужно уничтожать!

Гусары быстро расправились с батареей, под конвоем отправили в полк немецких капитана, командира батареи и двух лейтенантов. Третий лейтенант пытался бежать, догонять его не стали. Павловский достал из притороченного к седлу чехла карабин и, практически не целясь, выстрелил. Никто не стал проверять, жив ли офицер. Гусары знали, их корнет бьёт без промаха.

Вернувшиеся из разведки доложили: с северо-востока к реке движется колонна германской пехоты, до батальона, с четырьмя орудиями и до эскадрона конницы. От переправы они верстах в четырёх. Павловский дал команду развернуть орудия, а Федулину и ефрейтору Харину велел быстро сформировать два расчёта и открыть огонь по движущейся колонне. Четыре других германских орудия гусары утопили в Немане.

Сделав по шесть выстрелов на орудие, гусары по приказу Павловского прекратили огонь, а трое были отправлены разузнать результаты стрельбы. На батарею в сопровождении трёх конных прискакал старший адъютант полка ротмистр Каменцев. Не слезая с коня, осмотрел гусарскую батарею и с восхищением воскликнул:

— Ну, вы, корнет, даёте! Не гусары, а, честное слово, боги войны!

Ротмистр не успел закончить, как вернулась разведка. Доложили, что особой меткости пальба из орудий не достигла, но три-четыре фугаса угодили в колонну пехоты, положив не менее ста немцев. Кавалеристов нет. Видимо, удрали. Орудия стояли на дороге без прислуги. Похоже, тоже сбежала.

Обрадованный Павловский спросил:

— Ну а орудия-то что, оставили просто так?

Унтер-офицер Суровкин, старший разведки, откашлялся в закопченный кулак и, хитро взглянув на своих гусар, важно отвечал:

— Никак нет, вашбродь. Как можно? Мы каждую пушку обложили ихними фугасами с пороховыми зарядами, ввинтили взрыватели, укрылись в канаве и забросали пушки энти германскими пехотными гранатами на таких длинных ручках, что в самую пору ими горох толочь. Ну, я вам скажу, вашбродь, и бабахнуло! Нету больше тех пушек, вашбродь. А вот сумки полевые с какими-то документами и картами мы у убитых германских охфицеров собрали. — Суровкин передал Павловскому пять жёлтой кожи новых офицерских планшетов.

Немного подумав, унтер-офицер сказал:

— А енто, вашбродь, вам в подарок, — он протянул командиру немецкую кобуру с «парабеллумом Люгер Р08» и три коробки патронов к нему, — ишшо не стреляный, новенький.

Растроганный таким вниманием своих солдат, Павловский обнял Суровкина и прошептал ему в ухо:

— Спасибо, брат. Никогда не забуду.

Понимая деликатность ситуации — ведь всё это происходило на глазах у старшего по званию ротмистра — и проявив незаурядные дипломатические способности, унтер махнул рукой одному из гусар, и ротмистр Каменцев тоже стал обладателем такого же трофея. Поблагодарив разведчиков, он вручил каждому по рублю серебром.

Пока гусары скатывали в реку оставшиеся два немецких орудия, пока крепили к шести германским артиллерийским тяжеловесам-першеронам связки трофеев — винтовки «маузер», цинковые ящики с патронами и мешки с гранатами, — офицеры укрылись от начавшегося дождя под ветвями сирени, закурили.

Павловский кратко рассказал ротмистру о случившемся, ожидал дальнейших указаний.

— Вы, корнет, молодчага! И гусары ваши отличные бойцы. Полковник очень ценит вас. Только в толк мы с ним никак не могли взять, отчего наши представления вас к очередному чину за особые воинские заслуги не имеют продолжения. Не говорил я вам, но мы ведь