Леонид Млечин - КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы Страница 9

Кроме того, приказом № 186 от 30 декабря прошлого года ВЧК указывает, что арестованные по политическим делам члены разных антисоветских партий должны рассматриваться не как наказуемые, а как временно, в интересах революции, изолируемые от общества, и условия их содержания не должны иметь карательного характера».

После Гражданской войны масштабы репрессий действительно сократились. Но жестокость, ничем не сдерживаемая, широко распространилась в аппарате госбезопасности. Тем более, что беспощадность поощрялась с самого верха. За либерализм могли сурово наказать, за излишнее рвение слегка пожурить.

Ленин писал председателю Петроградского совета Григорию Евсеевичу Зиновьеву после убийства комиссара по делам печати, пропаганды и агитации Петрограда Володарского: «Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает».

Ленин приказывал и брать заложников. Эту идею охотно брали на вооружение.

Заместитель председателя ВЧК Ян Петерс приказал арестовывать жен и всех взрослых членов семей офицеров, которые из Красной армии перешли на сторону Белой армии.

Каждый город в первые годы сам решал, кого арестовывать и расстреливать. ЧК вместе с партийной властью хватали бывших офицеров, иностранцев, подозреваемых в шпионаже.

Для расстрела было достаточно одних только анкетных данных. По телефонным и адресным книгам составлялись списки капиталистов, бывших царских сановников и генералов, после чего всех поименованных в них лиц арестовывали.

Николай Иванович Бухарин, который считался самым либеральным из большевистских руководителей, писал в 1920 году: «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».

Многое зависело от местных руководителей ЧК. Кто-то из них многое сделал для того, чтобы обуздать преступность. ЧК боролись и со взяточничеством — преступлениями по должности, как это тогда называлось. Взятки сразу же после революции и в 20-х годах брали везде.

Сурово относились и к самим чекистам, совершившим преступления, например в тех случаях, когда они пытались присвоить деньги, конфискованные при обысках. В сотрудники ЧК нередко попадали весьма сомнительные люди, в том числе и совершенно малограмотные.

В учетной карточке одного из председателей Петроградской ЧК Семена Семеновича Лобова в графе «Образование» было написано: «Не учился, но пишет и читает». Это не мешало его успешной карьере. Лобов пошел в гору после того, как в одну ночь арестовал в Петрограде три тысячи человек. Стал членом оргбюро ЦК и наркомом пищевой промышленности. В октябре 1937 года был расстрелян.

8 июля 1919 года ВЧК по обвинению в участии в контрреволюционной белогвардейской организации арестовала главнокомандующего Вооруженными силами Советской России Иоакима Вацетиса. Бывший полковник царской армии, он сразу же перешел на сторону советской власти. В 1918-м сформировал Латышскую дивизию, что уже само по себе немалое дело: ведь латышские стрелки считались самым надежным отрядом революции. Особо отличился Вацетис при подавлении мятежа левых эсеров. В Гражданскую командовал Восточным фронтом. 6 сентября 1918 года был назначен главнокомандующим Вооруженными силами республики. Но через год его арестовали. Поскольку выдвинутые против него обвинения не подтвердились, его освободили. И все же ему не удалось избежать судьбы многих других военачальников: в 1938-м командарма второго ранга Вацетиса расстреляли.

В марте 1921 года в ЦК пришло заявление от коммунистов — сотрудников Кушкинского отделения Особого отдела Туркестанского фронта. Это был поразительный документ:

«Коммунист, попадая в карательный орган, перестает быть человеком, а превращается в автомат, который приводится в движение автоматически. Даже механически мыслит, так как у него отнимают право не только свободно говорить, но свободно индивидуально мыслить. Он не может свободно высказать свои взгляды, излить свои нужды, так как за все грозят расстрелом…

Благодаря долгому пребыванию в карательных органах, благодаря однообразной, черствой, механической работе, которая только заключается в искании преступников и в уничтожении, они постепенно против своей воли становятся индивидами, живущими обособленной жизнью.

В них развиваются дурные наклонности, как высокомерие, честолюбие, жестокость, черствый эгоизм и т. д., и они постепенно, для себя незаметно, откалываются от нашей партийной семьи, образовывая свою особенную касту, которая страшно напоминает касту прежних жандармов… Являясь бронированным кулаком партии, этот же кулак бьет по голове партии…»

При этом чекисты не в состоянии были совладать с настоящей преступностью.

Ольга Львовна Барановская-Керенская, первая жена главы Временного правительства Александра Керенского, которая впоследствии тоже уехала, оставила воспоминания о послереволюционной России. Вот как описала зиму 1919/20 года:

«В городе начались ограбления квартир и убийства. Прислуги почти никто уже, кроме коммунистов, не держал, дворники были упразднены, охранять дома и квартиры было некому…

Мы понимали, что все идет прахом и цепляться за вещи незачем, что надо только стараться сохранить жизнь, не быть убитыми грабителями, не умереть с голоду, не замерзнуть… В течение нескольких месяцев, а может быть, и больше, пока дети не достали мне чугунную печку, я жила, не раздеваясь, и никогда не спала на кровати…

В голове никаких мыслей и никаких желаний, кроме мучительных дум о том, что еще продать и как и где достать хоть немного хлеба, сахара или масла… Тротуаров уже не было, и не было ни конного, ни трамвайного движения (лошади все были съедены), улицы не чистились, снег не сгребался, по улицам плелись измученные, сгорбившиеся люди. И как горькая насмешка на каждом шагу развевались огромные плакаты: „Мы превратим весь мир в цветущий сад“».

В марте 1919 года сотрудник наркомата по иностранным делам, оказавшийся на Украине, написал возмущенное письмо своему непосредственному начальнику — наркому Чичерину и, прекрасно понимая пределы его компетенции, непосредственно Ленину. Он попал на заседание украинского правительства, где обсуждалась судьба двух сотрудников Всеукраинской чрезвычайной комиссии, и это стало поводом для обсуждения ситуации в чекистском ведомстве:

«Эти третьестепенные персонажи позволили себе утаить известную сумму казенных денег, были повинны в мелком взяточничестве и в мелком вымогательстве в то время, как в учреждении, в котором работали эти „стрелочники“, все насквозь пропитано уголовщиной, хулиганством, полнейшим произволом и безответственностью опытных негодяев…

Перед собранием предстала возмутительнейшая картина диктатуры этого официально подчиненного учреждения — картина полного игнорирования им всех законов и распоряжений правительства.

В продолжение долгого времени наркомюст Хмельницкий тщетно добивался от ВЧК сведений о содержащихся в заключении и о расстрелянных по постановлениям ЧК…

Оказалось, что более половины „дел“ о лицах, давно уже содержащихся под стражей, заключали в папке лишь приказ об аресте. Никакими способами ни Хмельницкому, ни самим руководителям ЧК не удалось установить мотивов ареста подавляющего большинства заключенных…

Между тем ЧК оказывает сильнейшее сопротивление малейшей попытке разгрузить тюрьмы от лиц, которым упорно не предъявляется никакого обвинения, а предъявить обвинения большинству никак не может, запутавшись в густых сетях произвольных и совершенно беспричинных арестов, произведенных ее агентами…

В Екатеринославе вооруженные с головы до ног люди от имени ЧК, комендатуры города, уголовно-розыскной милиции и других учреждений производят обыски, аресты, подбрасывают фальшивые деньги, напрашиваются на взятки, шантажируют этими взятками, заключая в тюрьму тех, кто эту взятку дал, чтобы в конце концов освободить человека из-под страха смерти за удесятеренную или удвадцатеренную взятку…

В Екаринославе повторилось то, что имело уже место и в других областях: восторженно встретившее наши войска население, с нетерпением ждавшее наступления благоприятных перемен с организацией Советской власти, к величайшему нашему несчастью видит лишь активность Чрезвычайной Комиссии, которая, очевидно, призвана разочаровывать окрыленное надеждами измученное население…»

К концу эпохи Дзержинского госбезопасность старалась контролировать все стороны жизни общества.

В 1926 году заместитель Дзержинского Генрих Григорьевич Ягода подписал циркуляр, запрещающий публиковать сведения о маршрутах поездок и местах выступлений членов правительства и ЦК. ОГПУ было недовольно тем, что некоторые редакции посылали не только репортеров, но и фотографов: «Появление заранее этих сведений в печати облегчало работу всякого рода шпионов и крайне затрудняло работу по охране членов правительства».