Вячеслав Фомин - Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу Страница 9

Поэтому, единственное объяснение появления Рюрика в качестве шведа в отчете о переговорах 28 августа видится в следующем. По всей вероятности, Киприан, коснувшись «римской версии», вместе с тем произнес фразу, подобную той, что содержится в «приговоре» посольству Никандра от 25 декабря 1611 года. В нем читается, что все жители Московского государства избрали себе царем «свийского Карла короля сына, которого он пожалует дасть. ...Чтобы он государь пожаловал, дал из двух сынов своих королевичей князя Густава Адолфа или князя Карла Филиппа, чтобы им государем Российское государство было по прежнему в тишине и в покое безмятежно и кровь бы крестьянская престала; а прежние государи наши и корень их царьской от их же варежского княженья, от Рюрика и до великого государя... Фе­дора Ивановича всеа Руси, был». В «приговоре» посольству Киприана выделенные слова отсутствуют, но он, что хорошо видно по протоколу, произнес их в обращении к Карлу-Филиппу. И эти слова шведы пол­ностью приняли на свой счет, поняли их также слишком буквально, как поняли они и «начало» Рюрика «от рода римского царя Августа». Что бы­ло именно так, прекрасно иллюстрирует практика интерпретации этих слов в отечественной и зарубежной историографии.

«Приговор» посольству Никандра был опубликован в 1846 году. Уже на следующий год П.С. Савельев растолковал фразу, что «прежние государи наши и корень их царьской от их же варежского княженья, от Рюрика», в норманистском духе: наши .памятники, по его заверению, «до позднейшего времени на своем книжном языке продолжали называть шведов варягами». В 1851 г. С.М. Соловьев увидел в ней «мнение о скан­динавском происхождении варягов-руси... это мнение древнейшее, древ­нейшее в науке, древнейшее в народе». Антинорманист Д.И. Иловайский в начале 70-х гг. XIX в. на ее основе высказал мысль, что Байер не яв­ляется родоначальником норманской теории. «Она, — заключал исто­рик, — уже в общих чертах существовала» в России. В 1913 г. Г.А. Замя­тин нашел в рассматриваемой фразе одно из объяснений того, почему новгородцы обратились именно к шведскому королю: «Очевидно в воп­росе о происхождении первых русских князей новгородцы были, выра­жаясь языком XIX века, норманистами». В 1931 г. В.А. Мошин подчерк­нул с ссылкой на нее, что «до XVIII-гo века господствовала традиция Начальной летописи, считавшая русь варягами, а в последних видевшая шведов». Как рассуждал в 1997 г. Г.М. Коваленко по поводу слов «приго­вора» посольству Никандра, одним из аргументов в пользу шведского кандидата было его родство с пресекшейся русской династией. В 2001 г. В.Я. Петрухин обнаружил в них прямую отсылку «к легенде о призвании варягов». В 1995 г. финский историк А.Латвакангас привел цитату из «приговора» посольства Никандра в качестве доказательства шведского начала династии Рюрика, что толкнуло новгородцев, уверен он, на мысль обратиться с известной просьбой к шведскому королю Карлу IX.

Ситуация на переговорах, конечно, совершенно отличалась от ка­бинетной обстановки, в которой ученые принимали в прошлом и при­нимают сейчас фразу «от их же варежского княженья» за несомненное наличие «норманистских настроений» в русском обществе. С учетом неизбежной трансформации формы и содержания произнесенного при переводе, с учетом того, что речи не протоколировались, а записывались (точнее, восстанавливались по памяти) по окончанию встречи, то слово «варяжский», стоявшее рядом с именем Рюрика, и было понято, а затем и зафиксировано в качестве этнонима «шведы». Этому могло способ­ствовать также то обстоятельство, о котором верно сказал М.А. Алпатов в отношении Петрея, но которое можно приложить ко многим его соотечественникам, - это пристрастие интервентов. К тому же смотрев­шим на историю русско-шведских отношений через призму трудов Магнуса и «Хроники» Петрея. По мнению Латвакангаса, Петрей связал новую информацию о варягах с традиционными шведскими пред­ставлениями о Востоке, согласно которым русские были варварами, а шведы относили себя к античной культуре и были враждебно настрое­ны против своих восточных соседей. Даниэль Юрт, несомненно, вел свои записи, согласно обязанностям секретаря, во время самих пере­говоров, в связи с чем очень близко передал смысл речи Киприана, поэтому у него ничего не сказано о шведском происхождении Рюрика, а лишь было отмечено его «римское» происхождение, на которое только и указал архимандрит.

Термин «варяжский» «приговора» посольству Никандра не несет никакой этнической нагрузки, в связи с чем был приложим к шведам лишь как к части западноевропейского, «варяжского» мира. О его бы­товании в России именно в широком значении говорит сам же П. Петрей: «...Русские называют варягами народы, соседние Балтийскому морю, на­пример, шведов, финнов, ливонцев, куронов, пруссов, кашубов, помо­рян и венедов», т. е. относят к варягам германцев, финнов, куршей, славян Южной Балтики, и какие-то еще другие, не названные им евро­пейские народы. Исходя из той же традиции, что бытовала в России и которую зафиксировал Петрей, Ю. Крижанич в 60-х гг. XVII в. относил к варягам восточноприбалтийские народы («от варягов, илити чудов, ли­товского языка народов... варяжеский литовский язык...»). Не может быть, конечно, и речи о том, что, как думает Г.М. Коваленко, фраза «прежние государи наши и корень их царьской от их же варежского княженья, от Рюрика», якобы свидетельствуют в пользу родства Карл IX и его детей с пресекшейся русской династией, ибо династия Ваз воссела на шведском престоле в 1523 г. и никакого отношения к древним пра­вителям Швеции не имела. Об этом прекрасно знали в России, и происхождением от «мужичьего рода» на протяжении нескольких деся­тилетий многократно попрекал ее представителей Иван Грозный, застав­ляя шведских монархов (Густава I, Эрика XIV и Юхана III) просить (зачастую очень унизительно) проявлять в их адрес доброе и подобающее королям отношение.

К сожалению, Н.М. Карамзин еще больше осложнил ситуацию, сло­жившуюся вокруг фигуры Киприана. Он сказал, сославшись на Шлецера, будто бы Видекинди свидетельствует, что «Киприан, депутат Новго­рода, убеждая бояр московских избрать в цари шведского принца Карла, сказал, что и первый князь наш был из Швеции». Но Шлецер говорит лишь о переговорах в Выборге, на которых архимандрит «отряженный епископом и другими именитыми новгородцами, сильно настоял на том, чтобы шведского королевича Карла избрать вели­ким московским князем», после чего историк привел известные слова Киприана в передаче Скарина. Подача Карамзиным информации о Киприане была подхвачена в литературе, хотя тот никогда не убеждал московских бояр избрать на русский престол шведского принца и не уве­щевал их примером, что летописный Рюрик был шведом. С опреде­ленной миссией Киприан посещал Москву, но посещал в январе 1615 г. и не с той целью, что приписал ему Карамзин.

С провалом в январе 1614 г. переговоров в Выборге Швеция не отка­зывается от мысли сохранить за собой Новгород. Фельдмаршал Горн объявил новгородцам, что если Москва не поставила герцога в русские цари, то он не желает быть только на одном Новгородском государстве. Поэтому, запрашивал Горн, хотят ли они «присоединиться к шведской короне не как порабощенные, но как особое государство, подобно тому, как Литовское государство соединено с Польским королевством? Коро­левское величество соизволил, чтоб вы ему и его наследникам, как великому князю Новгородского государства, непременно крест цело­вали...». Затем фельдмаршал произнес слова, показывающие всю про­форму его запроса: король «имеет право Новгородское государство за собою и за своими наследниками навеки удержать». После чего новго­родцам был выставлен ультиматум: «Так как вы поддались под оборону его королевского величества и короны шведской, то вам надобно решить, как быть к московским людям, друзьями или врагами, потому что к двоим государям вам вдруг прилепиться нельзя; королевское величест­во хочет знать, что ему делать».

Новгородцы воспротивились плану отделения от России, и, спро­шенные через своих конецких старост, они твердо сказали, что раз при­сягнув королевичу Карлу-Филиппу, то останутся верны своей клятве, а «под свейскою короною быть не хотим; хотя бы и помереть пришлось за свое крестное целование, не хотим слыть крестопреступниками, а если над нами что и сделаете за прямое наше крестное целованье, в том нам судья общий наш содетель». Киприан поддержал и благословил тех нов­городцев, кто решил «умереть за православную веру», но шведскому ко­ролю «креста не целовать». Митрополит Исидор упросил Горна отправить в Москву посольство, которое, как объяснялось ему, убедило бы бояр признать Карла-Филиппа русским царем, «и если они не послушаются, то новгородцы поцелуют крест королю». Вместе с дворянами Я.М. Боборыкиным и М.Д. Шеврук-Муравьевым хутынский архимандрит отбыл в Москву. В столице открылся реальный замысел новгородцев: послы просили милости у государя от имени всех новгородцев, что по неволе целовали крест королевичу и чтобы он вступился за Новгород, который не мыслит себя без России. Царь сначала держал делегацию под стражей шесть недель, затем выпустил: Новгород был прощен.