Юрий Баранов - Обитель подводных мореходов Страница 9

И три дружка-товарища поплыли в меру своих сил и способностей, стараясь при необходимости подставлять друг другу плечо. Егор чувствовал себя уверенно, полагаясь на хорошую природную память и не слишком утруждая себя на самоподготовке. Он не рвался в отличники, убеждённый в том, что с него вполне достаточно, если не будет "хвостов" и троек. Зато Вадим Колбенев заблистал в глазах преподавателей в полную меру своих способностей. Лишь Кузьма, вынесенный вместе со всеми на стремнину, оказался неважным пловцом. На первой же контрольной по высшей математике он получил "неуд".

8

В увольнение друзья позволили себе записаться лишь месяц спустя, когда Кузьма Обрезков заметно подтянулся по всем основным предметам и его фамилию перестали "склонять" на собраниях. Настроение прибывало, его не смогла испортить даже истинно балтийская погода, беспрестанно валивший мокрый снег и сплошная слякоть. Кузьма чувствовал себя, по крайней мере, победителем собственной лени. А Егор с Вадимом довольствовались приятным ощущением честно исполненного долга по отношению к Кузьме.

Наглаженные, с начищенными до блеска якорями и пуговицами, слегка небрежные и неотразимые, они вразвалочку шествовали по улицам и непринуждённо, как им казалось, на манер бывалых мореходов, переговаривались между собой. А город жил обыкновенной воскресной жизнью: брызгал в глаза ярким светом уличных фонарей и неоновых реклам, обкуривал дымом печных труб, гудел моторами автомобилей, громыхал трамваями. В глазах куда-то спешивших прохожих три первокурсника едва ли могли вызвать искомый интерес - в приморском городе никого не удивишь примелькавшейся флотской формой. Но зато в собственных глазах все трое возвеличивались едва не до высоты петуха на шпиле Домского собора: город лежал у их ног и потому очень хотелось быть в центре всеобщего внимания...

Но куда с непривычки пойдёшь? Побродили по старому городу, в кафе выпили по чашечке кофе. Хотел было Кузьма затащить своих дружков в какой-то подвернувшийся клуб на танцы, но Егор придержал его.

- Именно сюда нам советуют не ходить.

- Это почему? - вскинул чёрные брови Обрезков.

- Здесь чисто латышский клуб, - пояснил Егор.

- Да какая разница? - ещё больше удивился Кузьма.

- А вот такая: в форме здесь и своих-то не шибко жалуют. Я-то знаю, какая в этот клуб ходит публика... Если же найдётся такая, которая рискнёт с тобой потанцевать, ей потом запросто за это подсветят синяк.

- Да за что?!

- А чтоб с русским не танцевала.

- Странно это всё, - сказал Вадим. - Неужели они все такие?

- Я так не думаю, - заметил Егор. - В рабочих клубах, где-нибудь на ВЭФе или на РЭЗе, там всё проще, там все свои - что русские, что латыши. Но вот здесь - недобитки, - и он с неприязнью посмотрел на тускло светившиеся витражи окон, за которыми мельтешили неясные тени и слышалась музыка.

- Что за чепуха! - недоумевал Колбенев. - Ведь недавно исполнилось одиннадцать лет, как Ригу освободили от немцев. Разве не все здесь стали советскими?

- Ну, это по паспорту, - уточнил Егор. - А в душе многие здесь считают нашего брата оккупантами.

- То-то смекаю, отчего иной прохожий косо глядит на нас, - сказал Кузьма. - Поначалу думал, прибалты вообще по натуре такие. А оно вон как...

- Радиомачту около нашего училища видели? - спросил Егор.

- Ну и что? - ждал Кузьма.

- Так вот на ней в ноябре прошлого года подняли флаг буржуазной Латвии. Такой красно-белый, вроде повязки на рукаве у дневального по роте.

- Зачем это?

- А вот так отмечают годовщину создания ульманисовского правительства. Да и совсем недавно, говорят, опять такая попытка была.

- Я б таких... - Кузьма недобро блеснул глазами и как бы схватился за воображаемый автомат.

На это Егор лишь усмехнулся, мол не всё так просто, как тебе представляется...

- Да ну их, - Обрезков махнул рукой и предложил: - Айда к нам на "пляски". Тряхнём стариной!

И друзья повернули в сторону своего училища. Там, в актовом зале учебного корпуса, по воскресеньям неизменно устраивали вечера отдыха.

Волшебные звуки духового оркестра как бы волнами спускались с верхних этажей в вестибюль по широким ступеням мраморной лестницы. Дежурный офицер, в парадной форме, белых перчатках и при кортике, встречал входивших с улицы курсантов строгим взглядом отца-командира, а их юных подруг - любезной улыбкой.

Девушки сбрасывали на руки кавалеров пальто и охорашивались перед огромным, в причудливой бронзовой оправе зеркалом. Получив в раздевалке номерки, кавалеры терпеливо ждали подруг, молчаливо переглядываясь и как бы спрашивая: "Ну, как моя?.."

Актовый зал будто сверх меры переполнялся светом. Искрились и трепетали хрустальные подвески на люстрах и бра. Блестел натёртый воском паркет. Повсюду мелькали голубые воротнички курсантов и пёстрые наряды девушек. Гул разноголосья, смех, нескончаемое движение.

- Швартуемся к нашим, - предложил Егор, как только они втроём вошли в зал. Человек десять курсантов из их класса столпились неподалёку от дверей у стенки. Заметно выделялся Чижевский: сыпал анекдотами, хохотал громче других, то и дело принимал непринуждённые позы балетного танцовщика. Рядом кучкой теснились несколько девушек, видимо, хорошо знакомых между собой. Они о чём-то переговаривались, перешёптывались, всем своим видом давая понять, как безразличны им первокурсники. Среди них заметной была статная, пышногрудая шатенка. Егор эту девушку немного знал. Звали её Лерой. Вместе с одноклассницами она иногда бывала у них в нахимовском на танцах. Судя по всему, Чижевскому не терпелось познакомиться именно с ней.

- Танцуем фокстрот, - возвестил с эстрады старшекурсник, распоряжавшийся танцами. Как только музыка заиграла, он негромко, но внятно добавил в микрофон:

- Первокурсники, не сачковать. Смелее приглашайте прекрасных дам...

Со светской непринуждённостью, в такт шагам покачивая руками, Чижевский направился к девушкам, не упуская из вида Лерочку. Пока он, небрежно поглядывая по сторонам, не спеша приближался, его едва не опередил курсант с четвёртого курса. Они почти одновременно тряхнули перед Лерой головами. Мгновенье поколебавшись, та всё же предпочла старшекурсника. Чижевский непобежденно ухмыльнулся и пригласил на танец первую, подвернувшуюся под руку, Лерочкину подругу.

- Попляшем? - предложил Егор, привычно расправляя под ремнём форменку двумя большими пальцами.

- Это запросто, - согласился Кузьма и в один миг растворился в толпе, надеясь отыскать свою знакомую библиотекаршу. Один за другим разбрелись в разные стороны и все ребята.

- Что же ты? - поторопил Егор Вадима, который не двигался с места.

- Не умею, - признался тот без особого сожаления.

- А что тут уметь!

- Что-нибудь, да надо...

- Опять, значит, надо заняться твоим воспитанием, - сказал Егор и удивлённо вскинул плечи. - Что ты за человек! Плавать на гражданке не научился, танцевать - тоже.

- Но плавать я научился, - возразил Вадим. - Что же касается танцев, то всегда считал это делом пустым.

- В девках засидишься, - предупредил Егор. - Так ты никогда и ни с кем не познакомишься.

- А я не тороплюсь.

- Может, ищешь идеал?

- Ты сам разве не ищешь?

- Но я предпочитаю активный поиск. Представь себе, и на танцах - тоже.

- Пустое занятие, - философски изрёк Вадим. - Все браки, как известно, свершаются на небесах...

- Зато регистрируются на земле, - нашёлся Егор. - У нас в нахимовском, кстати, тоже кое о чём думали, когда вводили обязательный курс бальных танцев. Ибо морской офицер, не умеющий танцевать, это всё равно что эстетический паралитик.

- Если по-настоящему полюбишь человека, - не сдавался Колбенев, - то и в инвалидной коляске, вероятно, будешь с ним счастлив.

- Пускай так,- согласился Егор.- Тогда какой же ты видишь свою будущую жену?

- Какой? - Вадим на мгновенье задумался. - Да самой прекрасной, самой необыкновенной из всех женщин. И пусть у неё будет внешность Афродиты, ум Софьи Ковалевской, а сердце... как у моей мамы.

Егор хохотнул.

- Ничего себе запросики! - изумился неожиданно появившийся Кузьма. Прям Василису Премудрую тебе подавай, да и только. Вот если б она ещё стряпать могла, стирать, корову доить и всё такое, - он выразительно покрутил растопыренными пальцами.

- Зачем же так?.. - Колбенев мучительно поморщился. - Женщина достойна, чтобы на неё смотрели как на высокий идеал. Ты же видишь в ней батрачку. В самом деле! Вы только представьте себе, насколько позволяет воображение, самую красивую, обворожительную, во всём совершенную женщину. В её красоте великая созидательная сила, начало всех начал. Разве такая женщина не сделает тебя добрее, лучше? А уж какие глубины человеческой мысли взбудораживает её неземная красота - уму непостижимо... Это, ребятишки, великий дар природы, который мы, в своём мнимом превосходстве, не всегда замечаем.