Гордон Сандер - Зимняя война 1939-1940 гг Страница 9

Среди эвакуированных из Карелии была Эва Килпи и ее семья. «Мы все очень боялись, что нас вышлют в Сибирь, — сказала она. — Каждый ребенок так или иначе знал, что нас отправят в Сибирь. Это было ужасное чувство. Мы также знали, что это была тотальная война, что если мы не в безопасности здесь, то безопасности нет нигде».

В семьсот двадцати километрах севернее, на лесистой, слабо защищенной советско-финской границе, около финского уездного города Суомуссалми, передовые дозоры советской 163-й стрелковой дивизии, наспех слепленной Ленинградским военным округом для этой операции, быстрыми темпами продвигались вперед. Задачей дивизии было разрезать Финляндию надвое.

Около тысячи финнов, живущих в этом отдаленном районе, в основном фермеры и их семьи, в большинстве своем имевшие смутное представление о трениях между двумя странами, были еще больше удивлены русскому вторжению, чем их соотечественники на юге. Вспоминает шестнадцатилетняя жительница деревни Саариюоля Ээви Ссппянен. Она была старшей дочерью в семье фермера и занималась обычной работой по хозяйству. После полудня 30 ноября ее отец вышел прогуляться. «Когда он вернулся, — рассказывала Сеппянен, — отец рассказал, что в направлении Юнтусранта большой пожар. Он все удивлялся, что там такое горит».

Горела на самом деле школа поселка, которую подожгли несколько запаниковавших шюцкоровцев, чтобы задержать быстрое наступление советских войск.

Семья Сеппянен вскоре узнала, насколько быстро продвигались русские буквально несколько часов спустя, когда старший Сеппянен вышел из дома посмотреть, что происходит, и лицом к лицу столкнулся с русской конной разведкой. Вскоре несколько русских верхом появились в окнах самой фермы, к ужасу Ээви и ее матери.

«Мама сказала мне не выходить на улицу, а то убьют, — рассказывала Сеппянен. — Но я решила выйти, чтобы показать, что в доме только дети. Когда я вышла на улицу, я лицом к лицу столкнулась с красноармейцем и наши взгляды встретились. «Финский солдат? — спросил русский на ломаном шведском. — Были ли в доме финские солдаты?» — Я сказала, что нет, и жестами пыталась показать ему, что в доме только дети, — взволнованно вспоминала Сеппянен в интервью 69 лет спустя. — Красноармеец показал мне винтовку и спросил, боюсь ли я. Но я была храброй и сказала, что не боюсь. Он рассмеялся».

Вскоре после полуночи 30 ноября, когда поезд эвакуировал парламент Финляндии в тайное место в Каухайоки в Остерботтнии (юго-западной провинции Финляндии), а Хельсинки продолжал гореть, первый приказ дня Маннергейма был передан по общенациональному радио.

Его воодушевляющее послание было обращено и к финскому народу, и к сражающейся финской армии, пытающейся сдержать советского захватчика. Некоторым финнам было сложно понять шведскоговорящего Маннергейма, с его плохим знанием финского языка. Но это было неважно.

«Храбрые солдаты Финляндии, — провозгласил он. — Я принимаю командование в час, когда наш извечный враг снова напал на нашу страну. Уверенность в начальнике — первое условие успеха. Вы знаете меня и я вас тоже знаю, и я знаю, что вся страна готова исполнить свой долг даже ценой жизни».

Теперь Кремлю и всему миру был дан ответ. Финляндия будет сражаться. Но как долго? И чем?

Глава 2

«Мы не станем для них подарком»

(1–11 декабря 1939 года)

Финский кабинет уходит в отставку, Советы бомбят города. Новое правительство должно найти мирный выход. Россия захватывает порт и острова. 200 убитых.

Если первый день советско-финской войны был «сумасшедшим», как написал Герберт Эллистон, то последующие дни были еще безумнее. Эллистон и его коллеги, засевшие в отеле «Кемп», пытались понять события, происходящие на политическом и дипломатическом фронте, включая формирование двух противостоящих правительств Финляндии. Также нужно было отслеживать, что происходит на всех фронтах войны. Поток статей и фотографий из отеля «Кемп» — в особенности очень жесткие снимки сгоревшего автобуса и его злосчастных пассажиров у вокзала — помогли поднять всемирную волну ужаса и гнева.

Ну хорошо. Но как этот ужас и гнев могли быть переведены в конкретную помощь стране? — таким вопросом задавались друзья Финляндии. И еще конкретнее: смогут ли финны продержаться против могучей красной военной машины, чтобы эта помощь успела дойти? Новый советский план войны был рассчитан на две, от силы три недели. Русский военный атташе в Берлине сообщил журналисту CBS Вильяму Ширеру, что вся операция продлится «максимум три дня».

Первоначальные ожидания многих западных обозревателей были такими же пессимистичными. Например, 2 декабря обычно проницательный британский парламентарий Гарольд Николсон записал в своем журнале: «Финны дерутся хорошо. Однако они падут в течение нескольких дней». В том же духе аналитик в «Нью-Йорк таймс» беззаботно обсуждал вопрос, насколько большую автономию Кремль предоставит Финляндии после капитуляции Хельсинки.

Очевидно, эти обозреватели знали о финском характере столь же мало, как и Сталин. Однако потребовался еще один советский удар 1 декабря, чтобы финны полностью осознали смертельный характер борьбы, в которую были втянуты.

Сначала Финляндия сделала быстрый политический маневр. В полночь 30 ноября, вскоре после того, как лимузин Маннергейма уехал из президентского дворца, смещенный премьер-министр Каяндер отправился на встречу с усталым президентом для того, чтобы вручить ему свое прошение об отставке. В той же машине со смещенным премьером сидел и тот человек, который его только что сместил, — Вяйно Таннер.

Бомбы, которые упали на Хельсинки 30 ноября, убедили Таннера в том, что Финляндии было нужно новое правительство для заключения мира с Кремлем. Более податливое к просьбам Кремля, чем правительство Каяндера и Эркко, дискредитировавшего себя. Правительство, которое могло добиться мира. Как выяснилось позднее, это были лишь мечты лидера социал-демократов Таннера, но он в тот момент еще этого не знал.

Итак, после утренней встречи кабинета под аккомпанемент бомбежки Таннер остался для личного разговора с президентом Каллио. Он сообщил президенту план спасения страны. Таннер действовал быстро и после встречи с президентом убедил других социал-демократов поддержать его дерзкий план. После этого он встретился со своей фракцией в парламенте прямо перед заседанием по поводу выражения доверия правительству. Это было последним заседанием финского парламента в Хельсинки, вечером 30 ноября он был увезен в новое тайное место в Каухайоки, маленьком городке на юге провинции Остерботтния, пока что безопасной части Финляндии.

«Мы должны просить перемирие», — сказал Таннер перед парламентом. В окнах виднелись отблески огня горящего неподалеку здания. Нынешнее правительство не смогло пойти на большие уступки, общественное мнение Финляндии не позволяло это сделать. А теперь, продолжил он, необходимо новое правительство, которое сможет продолжить переговоры. Он еще не знал, что амбиции Кремля сильно увеличились с момента прерванных переговоров. Советы больше не интересовались никакими территориальными уступками, сделанными легитимным финским правительством. Тем более таким, в котором был Таннер, которого Сталин и Молотов в частных беседах проклинали.

И как они могли его не проклинать после того, как Таннер представился на переговорах в Москве полутора месяцами ранее? «Я меньшевик», — шутливо сказал Таннер Сталину в какой-то момент. Сталин, который не сильно любил иронию, не оценил шутки. Но Таннер, который собирался занять пост министра иностранных дел в новом правительстве, этого еще не знал. Встреча продолжилась. Парламент честно проголосовал за доверие правительству. Признательный премьер-министр, раздавленный всеми событиями дня, пробормотал слова благодарности.

Затем Таннер сделал свой ход. Отставив в сторону взволнованного Каяндера, Таннер объяснил, что голосование было простой формальностью. Голосование освобождало правительство Каяндера от ответственности за войну, но не более. Теперь премьеру настало время откланяться. Конечно, у Каяндера не было выбора: как глава самой сильной партии в правительстве, Таннер держал власть. Премьер неохотно согласился. Пока все идет по плану, подумал Таннер, усаживаясь в машину с покорным Каяндером в полночь. Они поехали сообщить о резком изменении президенту Каллио, который был перемещен в крохотный дом на острове Куусисаари к западу от столицы. Сопровождали их министр обороны Ниукканен, представитель аграрной партии и шведской народной партии Эрнст фон Борн. Обе эти партии вошли в новое коалиционное правительство.