Юлиан Семенов - Пересечения Страница 9

Навстречу Писареву шла девушка; видимо, она приехала не на метро, очередной пульсации пассажиров еще не было; она шла быстро, на тоненьких каблучках, стройная, словно козочка; Степанов свою дочку Дуню называет Бэмби, круглоглазая и стройненькая.

Писарев поймал себя на том, что прибавил шагу и поднял плечи, чтобы казаться более спортивным; девушка, словно бы поняв его, улыбнулась; а что, подумал Писарев, Татьяна говорила, что нынешние девушки к мужикам моего возраста относятся лучше, чем к сверстникам, те, говорила она, какие-то маниловы, нет борцовских качеств, хотя мускулы накачали, будто терзаны; даже чахоточный, если он борец духом, более привлекателен для женщины, чем избалованный атлет...

- Алло, Митяй, ты спишь?

- Уже нет.

- Слушай, мне театр дали...

- Нет...

- Клянусь!

- Почему сразу не позвонил?

- Тебя до двух не было.

- А в три не мог?

- В три я спал.

- А я только начал заниматься любовью.

- Так уж светло было...

- Темнота - друг молодежи, а мы ж с тобой старики, доживаем последнее... Подожди, дай я закурю... Ты был в управлении?

- Да. Первый заместитель принял, Назаров... Завтра надо звонить, передадут приказ...

- Поздравляю, главный режиссер!

- Поздравляю, член худсовета...

- Уволь, я уж и так в двух числюсь.

- У меня будешь работать, а не числиться...

- Посмотрим.

- Слушай, приезжай в театр к десяти.

- Не могу, Сань. Я веду своего режиссера, гада, в бассейн "Москва". Подъезжай, а? Будем как римляне, все там и обсудим.

- Приеду. А потом ко мне, да?

- Решим.

Писарев опустил трубку и только тогда вспомнил: о Лидином деле так и не сказал; ничего, в бассейне расскажу, да и потом что Митька может? Ну, переговорит с кем, ну, попросит помочь, а разве и так не помогают? Капитан этот - прекрасный парень, только в России есть такие прозрачные люди, когда сам получает двести и нет в нем ненависти к тому, кто имеет в двадцать раз больше, сострадает, будто сам зарплату потерял... Конечно, дедушкино колье стоит деньги огромные, только эта потеря ничто в сравнении с той, когда дядя Алик потерял в сорок втором карточки на всю семью. Где было достать продуктовые карточки, черт?! Детскую и иждивенческую... Там так и было написано "иждивенческая", прямо хоть и не отоваривайся, от стыда сгоришь... Бабушка была "иждивенка", а она ведь просто работать уж не могла, совсем старенькая, еле двигалась. Спроецировать слово на всю сцену... И на этом фоне суметь поставить пантомиму домашней работы, то есть по тогдашним понятиям иждивенческую... Или спроецировать на задник рабочую карточку, кажется, шестьсот граммов хлеба на нее давали, и на фоне этой карточки показать лабораторию с окнами, заклеенными крест-накрест бумагой, чтоб не выбило взрывной волной во время бомбежек, и работу мыслителя, человека в белом халате, который недвижим, ибо он думает. В каком же мы долгу перед людьми науки! А на фоне доски с формулами можно как раз дать образ труда рабочего, Сталинградский тракторный, когда возле входа в цех шел бой, а на выходе ремонтировали танки... Придумать бы что-нибудь про сварку... Это будет грандиозно: фонограмма боя и встык - рождение формулы сухой сварки... Черт, есть ли такая? Срочно, сегодня же позвонить в институт сварки... Красивое сочленение понятий: "сухая сварка"... Выборочность памяти, чертовски интересно... Я не мог придумать этой самой сварки, наверняка где-то слышал или читал... А почему запомнил? Неужели потому, что мой визит к Назарову был заложен в каком-то таинственном коде? Как это у Борева в "Анализе "Медного всадника"? "Внимательное чтение"? Он говорил мне, что академик Щерба рекомендовал студентам читать строфу Пушкина полгода, а то и год... "Только в этом случае, - говорил он, - вы сможете приблизиться к пониманию Пушкина, его гения..." А вообще-то страшно... Эдак можно подменить Пушкина своими видениями, а еще хуже - представлениями... А может, именно толкователь гарант вечности? Не будь у Христа апостолов, его учение не дожило б до наших дней...

Первый звонок раздался ровно в девять; Писарев был убежден, что звонит администратор Ирочка; звонила конечно же она.

- Александр Игоревич, сколько мы просили штатных единиц?

- А что? Звонили из управления?

- Нет, пожарники пришли, спрашивают, кто будет подписывать акт, у них тут много замечаний, а со мной говорить не хотят, интересуются, кто у нас есть штатный.

- Скажите, что я приеду...

- Нет, им главный режиссер не нужен, им директор нужен или заместитель.

- Заместителя нам пока не дают, Ирочка, а единицу директора мы делим на две: главный администратор, то есть вы, и главный художник.

Ирочка зажала трубку ладонью и начала ворковать с пожарниками; Писарев при этом быстро писал расписание на завтра: "9.00 - Кирилл Владимирович; 9.15 звонок в АН СССР, Ин-т сварки; 9.30 - Дом моделей, переговоры о костюмах; 9.45 - звонок или поездка в мастерские Худфонда, разговор о заднике и занавесе, утверждение эскизов..."

- Александр Игоревич, ни в какую...

- Давайте им трубку...

Ирочка сказала кому-то:

- С вами будет говорить главный режиссер театра, заслуженный артист Александр Писарев, пожалуйста...

- Здравствуйте, - услыхал Писарев низкий бас, - это лейтенант Жаворонков.

- Доброе утро, товарищ Жаворонков, что там у нас приключилось?

- А приключилось вот что, Александр Писаревич... - Жаворонков басисто откашлялся. - Мы акт подписать не можем, потому что нет у вас тут ни одного ответственного человека. Нам общественность только тогда нужна, когда мы нарушителей правил пожарной безопасности привлекаем. Так что придется склад опечатать...

- У нас есть решение исполкома, товарищ Жаворонков.

- Оно у вас есть. У нас его нету. Нас исполком и прислал... Так что мы своей печатью вас запечатаем, пока не будет уполномоченного подписать и принять ответственность...

"Тащить и не пущать, - вспомнил Писарев слова Щедрина. - А у нас начальников за это костят... При чем здесь бедные начальники!"

- Товарищ Жаворонков, давайте сговоримся так... Я приеду вместе с начальником отдела нежилых помещений Лаптевым к семи часам; поговорим по-людски, все обсудим ладом, а? Потом я должен передать для вашего коллектива три билета на творческий вечер Андрея Митрохина, он очень хотел, чтобы лично вы пришли.

...В одиннадцать тридцать Писарев был в райплане - надо загодя обговорить все вопросы, связанные с выделением фондов на оцинкованное железо (крыша склада все-таки протекала во время ливневых дождей); а еще Ирочка сказала, что можно выбить стеклянные панели, это вообще прекрасно, свет на сцену падает с потолка, как в ателье хорошего художника ("Или в хорошем ателье плохого художника", - весело поправил себя Писарев), плановики отнеслись к просьбе нового главного режиссера доброжелательно, однако посетовали на бюрократию и попросили принести официальное письмо от строителей, которые бы гарантировали выполненные работы в плановый период; поехал к строителям, те узнали Писарева, долго жаловались на то, как мало выходит хороших фильмов, просили помочь достать томик Высоцкого, обещали посодействовать.

...Писарев поглядел на циферблат; на поездки он потратил уже три с половиной часа.

"Ну отчего же, - горестно подумал он, - проклятые буржуи так щедро оплачивают труд секретарей?! Почему профессор в университете имеет трех помощников! Что они там, добрее нас? Более щедрые? Да они задушатся из-за цента! Но ведь платят! Потому что просчитали: эксплуатируя голову того, кто может особенно полезно и продуктивно думать, они получат в мильон крат больше прибыли, чем сэкономят на тех грошах, которые затрачивают на оплату работы маленького штаба при том, кто изобретает, готовит лекцию, снимает фильм... Те часы, которые я потратил впустую, имеют товарную ценность... За это время я мог бы провести репетицию. Сто репетиций - спектакль; если спектакль удался, он будет приносить государству ежедневную прибыль в количестве примерно пятисот рублей; допустим, люди ходят на этот спектакль пять лет; пять спектаклей в месяц; спрашивается в задаче: сколько мы отдадим обществу денег?!"

Писарев остановился, достал из кармана блокнотик, долго умножал, шепча при этом, сколько останется в уме, и сам даже удивился получившейся цифре - 150000 рублей.

"Это мы, лицедеи, - горестно подумал Писарев. - А если такое просчитать на академиках?" 5

В одиннадцать тридцать Кирилл Владимирович принял Грущина; машина уже сработала, кадровик побывал здесь перед ним; его подтолкнул к этому Игорь Ветлугин, друг Грущина, задействованный им вчера, бесчестно, с тайным смыслом; он и вправду считал, что его звонок в кадры должен помочь Грущину протолкнуть Писарева; лучше, если про огрех скажут свои, доброжелательно, чем недруги зло.

Похвальные грамоты редко хранят в личных делах; выговоры, однако, из личных дел не изымают, даже после того как они сняты.

Не будучи человеком творческим, Грущин тем не менее обостренно, как-то даже сладостно чувствовал душу художника, видел ее - пульсирующей, сокращающейся, живой.