Анджей Иконников-Галицкий - Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916 Страница 9

«Авторитеты» типа Неофитова и Плеханова (фамилия обязывает) характером своей деятельности напоминают вождей подпольных революционных партий – Нечаева, Михайлова, Желябова. Другая обвиняемая по делу «червонных валетов», некая Башкирова, авантюристка высшей пробы, похоже, оказалась прообразом полумифической героини своего времени, Соньки Золотой Ручки. Башкирова, иркутская мещанка, провела детские годы в Ситхе, русской колонии в Америке, дружила с индейцами. После передачи Ситхи Соединённым Штатам поселилась в Николаевске-на-Амуре, оттуда бежала, скиталась в тайге; жила в прислугах у адмирала, сошлась с молодым флотским офицером. Потом каким-то образом оказалась в Японии. Возвращаясь оттуда, попала в шторм, чудом спаслась, добралась до Владивостока. Там довольно быстро нашла себе другого офицера, но он ей скоро наскучил. Отправилась искать счастья на Запад. В Иркутске мошеннически выманила крупную сумму денег у тамошнего губернатора. Затем, где-то на Урале, завела роман с одним состоятельным немцем и уехала с ним в Москву. Благодаря своему любовнику, познакомилась с миллионщиком Славышенским, очаровала его. Этот богач, юрист по образованию, оказывал услуги «червонным валетам». Башкирова, бросив немца, активно включилась в тёмные дела его шайки. И в конце концов хладнокровно пристрелила своего пожилого возлюбленного, когда тот стал выказывать признаки скупости и ревности.

Дело «червонных валетов» закончилось лишь частичным торжеством правопорядка: присяжные не признали факт существования преступного сообщества. В результате девятнадцать подсудимых были оправданы, а из двадцати девяти осуждённых большинство отделалось незначительными сроками заключения. Между тем устойчивые криминальные сообщества не только продолжали расти, но порой приобретали своеобразную политическую окраску.

В 1874 году в Петербургском окружном суде группа лиц – отец и сын Ярошевичи, акушер Колосов, библиотекарь Медико-хирургической академии Никитин и другие – обвинялась в подделке акций Тамбовско-Козловской железной дороги. Главарём шайки был Ярошевич-старший, прожжённый авантюрист, организатор ещё одного преступного сообщества, занимавшегося в шестидесятых годах похищением денег и ценностей из писем на петербургском почтамте. Он был осуждён, бежал за границу, но поддерживал связь с сыном. Производство фальшивых акций было налажено в Брюсселе, оттуда они ввозились в Россию. От организаторов этого чисто уголовного предприятия тянулись нити к революционному подполью и к политической эмиграции. Член шайки Никитин по службе был знаком со многими участниками петербургского нечаевского кружка, в основном состоявшего из студентов Медико-хирургической академии. Другой подсудимый, Колосов, пытался играть роль агента-двойника, одновременно работающего на преступников и на секретную полицию. На суде он утверждал, что ездил за границу, выполняя спецзадание: установить слежку за Карлом Марксом, а заодно выкрасть и вернуть в Россию самого Нечаева. Злоумышленники были приговорены к ссылке в «не столь отдалённые места Сибири». Но дело их продолжили новые «червонные валеты», а также —

адепты революционных сект. И первой из них была «Народная расправа», порождение главного беса русской политической преисподней – Сергея Нечаева.

Об этом человеке написаны книги. Уголовно-политический скандал вокруг созданной им организации стал достоянием криминальной хроники и вдохновил Достоевского на написание пророческого романа «Бесы». Напомним читателю содержание нечаевской истории.

Тут, конечно, не обошлось без совпадений-предзнаменований, которыми нечистая сила любит уснащать выпестованные ею сюжеты. В том самом апреле 1866 года, отмеченном судьбоносным каракозовским выстрелом, в те самые дни, когда столичная публика захлёбывалась в экстатических восторгах по поводу чудесного спасения возлюбленного монарха, на Николаевский вокзал Петербурга третьим классом из Москвы прибыл молодой человек блёклой наружности, скромно одетый, с жиденькими семинарскими усиками и с неожиданно пристальным взглядом глубоко посаженных серо-стальных глаз. Молодой человек не проявил интереса ни к красотам Северной столицы, ни к обстоятельствам недавнего покушения, о котором толковали в Петербурге все – от министров до извозчиков. Впрочем, обсуждать столичные новости скромному приезжему было не с кем: с министрами он не общался, услугами извозчиков за неимением денег не пользовался, да и вообще в этом городе у него знакомых не водилось. Звали молодого человека Сергей Геннадьев Нечаев, мещанин из Иваново-Вознесенска, восемнадцати лет от роду. Приехал в столицу держать экзамен на звание учителя церковно-приходской школы. С собой привёз маленький узелок с пожитками, скромный багаж знаний, почерпнутых у провинциальных наставников и у друзей – московских студентов… Да ещё безграничное честолюбие и болезненную память о своём происхождении. Отец нашего героя был рождён дворовой девкой от богатого барина и записан после отмены крепостного права в мещанское сословие.

В Петербурге Нечаев довольно скоро добился первой своей цели: получил учительское свидетельство, устроился работать – сначала в школу при храме Андрея Первозванного на Васильевском острове, а потом в школу при церкви св. Сергия, что на углу Литейного и Сергиевской. И снова совпадение: через улицу от школьного здания как раз в то время строится Дом предварительного заключения, в котором предстоит побывать многим из тех, с кем Нечаева сведёт в Петербурге судьба. Сергиевскую же церковь снесут через шестьдесят шесть лет, и на её месте построят здание приёмной НКВД-МГБ-КГБ, организации, воплотившей в жизнь многие нечаевские мечтания…

А мечтал он, как оказалось, о беспощадном разрушении существующего мира, для чего ему необходима была тотальная власть над душами людей. К осуществлению этой главной задачи Нечаев приступил осенью 1868 года. В Петербурге он обжился, свёл знакомство с широким кругом радикально настроенной молодёжи. Тут моден был социализм с французским прононсом, но на русский лад, по Фурье, Бланки, Прудону и Чернышевскому. Более всего товарищей завелось у Нечаева среди студентов Медико-хирургической академии. Из них несколько человек снимали вскладчину жильё в доме (ныне не существующем) поблизости от Домика Петра I, что на Петровской набережной. Там частенько проходили их полулегальные сходки. (В этом же скромном доме, облюбованном небогатыми съёмщиками, чуть раньше поселилась, перебравшись из Москвы, капитанская вдова Феоктиста Засулич с дочерьми… Но это сюжет следующего рассказа.) На сходках Нечаев вербует сторонников, проповедуя крайне радикальные взгляды. Он эпатирует студентов и курсисток призывами к терроризму а-ля Каракозов и разрабатывает принципы подпольной организации, представляющей собой нечто среднее между обществом политических заговорщиков и тайной сектой сатанистов.

Уже тогда проявилось главное качество этого не особенно умного, малообразованного, до вульгарности невоспитанного человека: дьявольское умение подчинять своей воле окружающих людей. Не говоря уж о девицах (те просто превращались в податливый воск под взглядом Нечаева), но прожженные и пропитые зрелые мужи – Бакунин, Огарёв, тюремные надзиратели – в скором времени испытают на себе силу его личности. Впрочем, как писал Пушкин: «Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!». Многие, многие русские люди искали предводителя в борьбе против сложившегося миропорядка. Такого вождя, который бы не отказался взять на себя ответственность за любое совершённое в этой борьбе злодеяние. Нечаев не знал сомнений и мук совести. Поэтому его гипноз действовал.

Всё же, среди петербургской «передовой» молодёжи в Нечаева-вождя не все поверили. Тогда он скрывается, разыграв комедию своего якобы ареста и побега из Петропавловки. Полгода скитается за границей, сводит дружбу с упомянутыми Бакуниным и Огарёвым. И, заручившись их поддержкой, осенью 1869 года под чужим именем, в тёмных очках и с наклеенной бородкой, как шпион из дурного детектива, появляется в Москве. Теперь он – известный в «свободолюбивых» кругах человек, осенённый авторитетом первоверховных апостолов революционной эмиграции. Автор страстных антиправительственных прокламаций и потрясающего текста, известного под названием «Катехизис революционера». Пересказывать его невозможно, цитировать было бы слишком долго. Скажем так: эта должностная инструкция профессионального разрушителя поражает сочетанием абсолютного отрицания существующего мироустройства с сектантским фанатизмом и фашистской брутальной истеричностью. Даётся санкция на любую ложь и любое злодейство ради великой цели – разрушения всего и вся. Провозглашается конспирация, основанная на принципе многостепенного посвящения в тайны секты и нерассуждающего подчинения низших высшим. Ставится ближайшая конкретная задача: истребление лучших (именно лучших, а не плохих) служителей существующего общества. Существующее общество названо «поганым». Это не ругательство, во всяком случае, не только ругательство. Слово «поганый» (от латинского «paganus» – деревенский, непросвещённый) в русском языке означало – «языческий». То есть посвященные – члены революционной Нечаевской секты – окружены миром непосвящённых, язычников, которых надо либо истребить, либо превратить в орудия. Орудия чего? Разрушения. Лучшее средство разрушения – преступление. Ему поётся гимн: «Мы соединимся с лихим разбойничьим миром: этим истинным и единственным революционером в России. Сплотить этот мир в одну непобедимую всесокрушающую силу – вот наша организация, конспирация, задача».