Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599 - Джеймс Шапиро Страница 15

о чем Шекспир думал, сочиняя хронику. В четвертой сцене второго акта упоминается странный персонаж по имени Уилл — его появление объяснимо только тем, что здесь имеется в виду выход Кемпа в роли Фальстафа. Издатели, не соглашающиеся с этим, вынуждены изобретать нового персонажа по имени Уилл или Уильям, которого никогда не называют по имени; ему отдают реплики, предназначенные для других, и придумывают причину, чтобы скорее удалить со сцены. Намного вероятнее, что Шекспир, как и во всех других случаях, называл персонажа именем Кемпа, кого бы тот ни играл. Так как Шекспир в то время неуклонно двигался в сторону реалистической драмы, где такие персонажи, как Розалинда и Гамлет воспринимаются как реальные люди, характерный клаун оказался не удел.

Не меньше волновал Шекспира и завершающий пьесу дивертисмент — джига. Нам было бы сложно воспринять финал «Ромео и Джульетты», если бы за трагической гибелью влюбленных, образы которых все еще свежи в нашем воображении, следовали бы скабрезные песни и танцы; однако елизаветинская публика ждала их с нетерпением. Джигу — как правило, одноактную пьесу длиной в несколько сотен строк полуимпровизационного характера — исполняли четверо актеров. Написанная в балладной форме, она изобиловала буффонадой, остроумными диалогами, пылкими танцами и песнями. Хотя формально джига не была связана с только что разыгранным спектаклем, она развивала его буффонное начало. Если комедии имели любовный сюжет, то джиги подхватывали темы супружеской жизни — измена, обман, необузданная похоть. Откровенные и своевольные, они были безумно популярны, так как обращались к сферам повседневности, не затронутым в пьесах. По сути, они уравновешивали финал романтических комедий и высокий пафос трагических развязок.

К сожалению, о елизаветинских джигах сохранилось мало документальных свидетельств. Вероятно, между властями города и издателями существовала негласная договоренность, запрещавшая их публикацию. После того, как несколько джиг — включая те, в которых блистал Кемп, — появились в печати в начале 1590-х, джиги не выходили в свет на протяжении тридцати лет. Но даже сохранившиеся рукописи не способны передать необычайную живость этих представлений — их бурный темперамент, невероятно смешную жестикуляцию клауна — звезды сцены, пылкие песни, эффектные прыжки, пикантные заигрывания. Непревзойденным мастером джиги был, разумеется, Уилл Кемп, который, оглянувшись назад, как-то заметил, что его карьеру в театре сделали «сумасшедшие джиги и веселое паясничанье». Своим успехом джиги обязаны его сценическому облику, злободневным шуткам, танцевальным навыкам и, в особенности, его невероятной энергийности. Возможно, Дик Тарлтон был актером более широкого амплуа, чем Кемп, зато последний твердо знал, как распорядиться своим комическим талантом в общедоступном театре. К 1598 году популярность джиг Кемпа была настолько велика, что по Лондону ходила фраза — куда ни обрати взор, «блудницы, посыльные, сводницы и слуги распевают непристойные песни из джиги Кемпа». Встречались и такие ярые поклонники этого жанра, которые приходили в театр исключительно к концу спектакля, пробивая себе дорогу к сцене, чтобы бесплатно посмотреть джигу.

По понятным причинам джиги, написанные на заказ, вызывали резкое неприятие драматургов. Им не хотелось отдавать последнее слово клауну. Кристофер Марло, большой противник джиг, предупредил об этом публику в Прологе к «Тамерлану Великому», заявив, что отказывается от «песен плясовых и острословья, / От выходок фигляров балаганных» (перевод Э. Линецкой). Даже такой известный драматург, как Томас Деккер, резко отзывался о «скверных непристойных джигах». Зная о подобном противостоянии, несложно догадаться, почему дискуссия — по поводу целей постановки — между ведущим клауном труппы Слуги лорда-камергера и ее знаменитым драматургом — зашла в тупик. Когда потребовалось восстановить пьесу о Фальстафе — уже после ухода Кемпа, — выручил один из пайщиков труппы, Томас Поуп, знаток комического амплуа. Время джиг Кемпа прошло безвозвратно, и теперь последнее слово в Глобусе оставалось за Шекспиром.

Поражение Кемпа было настолько безусловным (даже если он покинул труппу по собственному почину), что, оглядываясь назад, сложно понять, о чем был этот спор. В 1638 году драматург Ричард Броум включил в свою пьесу «Антиподы» сцену, в которой клауна приглашают исключительно ради импровизаций и увеселения публики. Когда, отстаивая свою позицию, клаун обращается к традиции, установленной великими комиками прошлого, ему сообщают, что дни Тарлтона и Кемпа давно позади — театром сейчас управляет драматург, и сцена «очищена от варварства / И сияет в своем совершенстве». Война окончилась победно, и английский театр никогда уже не будет прежним.

Кемп еще какое-то время обретался неподалеку. Он снова вернулся в Куртину, где мог рассчитывать на старых поклонников; какое-то время играл в труппе Слуги лорда Вустера, затем попытался уехать с гастрольной труппой на континент — но нигде не смог закрепиться и был вынужден жить в долг. Через несколько лет он умер без гроша в кармане, и на его могиле написано лишь два слова: «Кемп, человек». Если бы не Шекспир, наследие Кемпа и его манера игры были бы забыты. После того как Кемп ушел из труппы, Шекспир никогда больше так беспечно не называл персонажей именами актеров, словно он и действительно поверил в реальность собственных творений. По мере того как герои Шекспира становились все более осязаемыми, а имя Шекспира выглядело на обложках его изданий все солиднее, актеры его труппы, за исключением Бербеджа, все больше и больше уходили в тень. Шекспир одержал победу в споре двух Уиллов, хотя, наверное, большую часть следующего года он провел, пытаясь изгнать дух Кемпа, преследовавший его.

Глава 2

Тяжелое поражение в Ирландии

Задолго до декабрьского возвращения в Уайтхолл Шекспир уже знал: праздничного веселья при дворе особенно ждать не стоит. Внутренние и внешние проблемы, с которыми столкнулась Англия, найдут отражение в «Генрихе V», хронике, работу над которой он как раз заканчивал, а также в других его пьесах 1599 года. С самого лета 1598-го новости оставались неутешительными. В августе появилось ощущение глубокой подавленности — пришли известия о смерти одного из самых могущественных людей Англии, лорда-казначея Уильяма Сесила, 1-го барона Берли; за этим последовали новости о серьезном военном поражении в Ирландии. Елизавета навестила Берли незадолго до его смерти; в надежде ускорить выздоровление королева кормила с ложечки больного лорда (широкий королевский жест), сорок лет служившего ей верой и правдой. 29 августа 1598 года лондонцы выстроились на улицах между Стрэндом, где располагалась резиденция Берли, и Вестминстерским аббатством, став свидетелями небывалых по размаху государственных похорон, «проходивших со всеми почестями, положенными человеку столь высокого статуса». Наблюдая за траурной процессией из пяти сотен официальных плакальщиков, многие из которых уже претендовали на теплое местечко в канцелярии Берли,