Литературный навигатор. Персонажи русской классики - Архангельский Александр Николаевич Страница 24

(ему вслед)

Нет! нет! нельзя молиться за царя

Ирода – Богородица не велит.

Причем глас Николки – это действительно и непосредственно глас Божий, ибо юродивый действует не от себя, ему велит Богородица. А его бесстрашный разговор с властью земной от имени власти небесной есть образец идеального поведения «властителя дум» перед «земным властителем», по-своему повторяющий жест Кудесника в «Песни о вещем Олеге» (1822):

Из темного леса навстречу ему

Идет вдохновенный кудесник,

Покорный Перуну старик одному,

Заветов грядущего вестник,

В мольбах и гаданьях проведший весь век.

<…> «Волхвы не боятся могучих владык,

А княжеский дар им не нужен;

Правдив и свободен их вещий язык

И с волей небесною дружен.

Грядущие годы таятся во мгле;

Но вижу твой жребий на светлом челе…»

По принципу контраста сцена с Николкой («Площадь перед собором в Москве») повторяет одну из начальных «народных» сцен, на Девичьем поле, где люди из толпы проливают ложные слезы и проявляют притворную радость при избрании «цареубийцы». Отзывается эта сцена и в последнем эпизоде («Кремль. Дом Борисов. Стража у крыльца»). Под окно Федора подходит нищий, просит милостыню, и стражник гонит его словами: «Поди прочь, не велено говорить с заключенными». Здесь спародированы слова Николки, некогда обращенные к Борису: «…молиться за царя Ирода – Богородица не велит»… Кого надлежит слушаться – власть земную или власть небесную? Пушкин дает прозрачный ответ, формально замыкая на сцену у собора и начало, и конец своей трагедии, так что она обретает статус композиционного и смыслового центра.

Позже он многократно отождествит себя со своим Юродивым; отождествит в шутку, но вполне настойчиво: «Хоть она (трагедия. – А. А.) и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого. Торчат!» (из письма к П.А. Вяземскому – около 7 ноября 1825 года). И дело совсем не в сентябрьской пикировке с П.А. Вяземским, когда тот писал: «Жуковский уверяет, что и тебе надо выехать в лицах юродивого», а Пушкин подхватывал: «Благодарю от души Карамзина за Железный колпак, что он мне присылает; в замену отошлю ему по почте свой цветной, который полно мне таскать. В самом деле, не пойти ли мне в юродивые, авось буду блаженнее» (из письма от 13 и 15 сентября 1825 года). Дело в том, что лишь с двумя персонажами трагедии Пушкин связывал надежды на счастливый исход русской истории, на рождение отечественной гражданственности – с Пименом и с Юродивым. Но его личный идеал – не летописец, а Юродивый, в чьих репликах прямо предсказан категорический императив «<Памятника>»: «Веленью Божию, о Муза, будь послушна…».

Что почитать

Алексеев М.П. Ремарка Пушкина «Народ безмолвствует» // Пушкин: Сб. статей. Л., 1972.

URL: http://feb-web.ru/feb/pushkin/critics/a72/a72-208.htm?cmd=p.

Винокур Г.О. Комментарий // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. Т. 7. <Л.>, 1935. (Неоднократно переиздано).

Лотман Л.М. Историко-литературный комментарий // Пушкин А.С. Борис Годунов. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1996. С. 129–359.

URL: http://feb-web.ru/feb/pushkin/texts/selected/god/god-129-.htm?cmd=p.

Что посмотреть

Фильм «Борис Годунов», режиссер Мирзоев В. (2011).

Граф Нулин (стихотворная повесть, 1825; опубл. – 1827)

Наталья Павловна – молодая помещица, недавно вышедшая замуж и скучающая в деревне; героиня стихотворной повести, варьирующей «довольно слабую» (Пушкин) поэму Шекспира «Лукреция» (издана в 1594 году), а также стихотворную «сказку» И.И. Дмитриева «Модная жена» (1791). Сюжетной основой для шекспировской поэмы послужил «Месяцеслов» Овидия («Фасты») и повествование Тита Ливия; до Шекспира к трагической истории верной римлянки обращались Чосер («Легенды о славных женщинах», XIV век), другие английские сочинители.

Фабула «Лукреции» (в изложении А.А. Аникста) такова: «Сын царя Секст Тарквиний, прослышав о красоте и добродетели Лукреции, жены Коллатина, загорается страстью к ней. Он покидает военный лагерь, где находится также и муж Лукреции Коллатин, и проникает в дом красавицы. Убедившись в справедливости рассказов о ней, охваченный страстью Тарквиний решает овладеть ею. Проникнув в ее дом, он пытается уговорить Лукрецию разделить его страсть, но, видя, что ни просьбы, ни угрозы не действуют, он прибегает к насилию. Обесчещенная Лукреция рассказывает о своем позоре мужу и друзьям, требуя, чтобы они кровью смыли нанесенное ей оскорбление, и после этого закалывается. Коллатин и римляне, возмущенные насилием Тарквиния, изгоняют его из Рима» (Шекспир У. Полн. собр. соч.: В 8 т. М., 1960. Т. 8. С. 573).

В свою очередь, героиня И.И. Дмитриева, молодая жена старого барина, Премила-Лукреция, отправив кривого мужа Пролаза в английский магазин и французскую лавку, наставляет ему рога с щеголем Миловзором:

<…> И Ванечка седой,

Простясь с женою молодой,

В карету с помощью двух долгих слуг втащился,

Сел, крякнул, покатился,

Но он лишь со двора, а гость к нему на двор

Угодник дамский, Миловзор,

Взлетел на лестницу и прямо порх к уборной.

<…> На тяжких вереях вороты заскрипели,

Бич хлопнул, и супруг с таинственным лицом

Явился на конях усталых пред крыльцом. <…>

Но собачка Фиделька своим лаем предупреждает любовников о возвращении мужа:

Кто мог бы отгадать, чем кончилась тревога?

Муж, в двери выставя расцветшие два рога,

Вошел в диванную и видит, что жена

Вполглаза на него глядит сквозь тонка сна

<…> Пример согласия! Жена и муж с обновой!

Но что записывать? Пример такой не новый.

Повесть Пушкина создана спустя месяц после завершения «народной трагедии» «Борис Годунов». Непосредственно за серьезным сочинением в «шекспировском духе» Пушкин создает шуточную перелицовку Шекспира в духе игривого сентименталиста Ивана Ивановича Дмитриева. Интрига, перенесенная на русскую почву и перевернутая на 180 градусов (жена отвергает соблазнителя, ибо уже неверна мужу с другим), предполагала легкую двусмысленность ситуации – и только. Поначалу кажется, что в таком же, чисто пародийном, ключе дан образ и пушкинской героини, русской «Лукреции». Тем более, что вослед Дмитриеву Пушкин именует свою стихотворную повесть – «сказкой».

В первом же стихе появляется слово «рога» («Пора, пора! Рога трубят!»); затем следует портрет мужа Натальи Павловны, типичного деревенского барина, отправляющегося на охоту и берущего с собою «рог на бронзовой цепочке». Намек на метафору «наставить рога» очевиден, особенно на фоне цитаты из Дмитриева («Муж, в двери выставя расцветшие два рога…»). Внимательный читатель в напряжении, тем более что на дворе конец сентября, в деревне невыносимо скучно, «А что же делает супруга / Одна в отсутствии супруга?», и не может развлечься даже ведением хозяйства, ибо воспитана не «в отеческом законе», а «в благородном пансионе / У эмигрантки Фальбала». Она выписывает «Московский телеграф», т. е. следит за картинками парижской моды; знает сочинения d’Arlincourt’а и Ламартина. Читатель вправе ожидать, что «плоды просвещения», французская легкомысленность дадут о себе знать – не век же Наталье Павловне читать скучнейший сентиментальный роман «Любовь Элизы и Армана <…>» да наблюдать за дракой козла с дворнягой и индейки с петухом.