Миры И.А. Ильфа и Е.П. Петрова. Очерки вербализованной повседневности - Михаил Павлович Одесский Страница 3

двадцать глав. Названий у них нет. Петров набело черновики переписывал, и по ходу соавторы вносили исправления. В автографе каждая глава начиналась с титульного листа, где отдельно указывался номер ее прописью — так машинистке удобнее. Машинописных экземпляров было не менее двух, но сохранился полностью один. По нему видно, что уже в машинописи соавторы изменили поглавное деление. Текст разбит на сорок три главы, причем каждая получила свое название. Вероятно, новое решение было обусловлено журнальной спецификой. Главы меньшего объема удобнее при распределении материала по номерам.

Стало быть, история, рассказанная Петровым, опровергается на уровне анализа полиграфической специфики и рукописей. Да и не только в этом дело.

Маловероятно, чтобы в январе 1928 года, как сообщил Петров, у соавторов возникали сомнения относительно самой возможности издания. Публикацию романа журнал «30 дней» анонсировал в декабрьском номере 1927 года. Без всяких оговорок: «С января 1928 года читайте большой роман-хронику «Двенадцать стульев»[9].

Значит, редакция уже приняла рукопись, и вопрос был окончательно решен не позднее ноября 1927 года, когда завершилась подготовка декабрьского номера. Это подтвердил и еженедельник «Огонек», в последнем номере 1927 года поместивший фрагмент романа. Не обошлось, правда, без путаницы: одного соавтора редактор назвал, как и предусмотрено было, Петровым, второй же получил фамилию «Илье». Так и указано дважды: «Илье — Петров»[10].

Не мог Петров забыть о такой детали. Равным образом не мог забыть об анонсе. Другой вопрос — зачем понадобилась явно неправдоподобная версия, исключавшая описание редакционного цикла.

Вспомнить было о чем. Срочная подготовка романа к публикации, даже и частями, дело весьма хлопотное. Заведующему редакцией, или, в нынешней терминологии, ответственному секретарю, приходилось заранее планировать, затем постоянно координировать работу машинисток, редактора, корректора, художника, выдерживать сроки и т. д.

Но в журнале «30 дней» завредом был давний знакомый — В.А. Регинин. Популярный еще в предреволюционные годы журналист, он после Гражданской войны организовывал советскую печать в Одессе и приятельствовал с тамошними литераторами[11].

Соавторы вполне могли на его помощь рассчитывать. Правда, лишь после того, как решение о публикации было принято главным редактором. В 1927 году главный (или, как тогда говорили, ответственный) редактор журнала — В.И. Нарбут[12].

Знакомство с ним тоже было давним. Скандально известный поэт, некогда примыкавший к акмеистам, он в годы Гражданской войны сделал очень быстро советскую карьеру. А прибыв в Одессу, стал полновластным хозяином Одесского бюро украинского отделения Российского телеграфного агентства. Пригласил туда Катаева, Ильфа и других одесских поэтов. Нашлась также работа для младшего брата Катаева. Весной 1921 года Нарбут с повышением переведен в тогдашнюю столицу Украины — Харьков, где возглавил УКРОСТА. Вслед за ним уехал Катаев-старший. Ну а младший поступил на службу в Одесский уголовный розыск. В 1922 году Нарбута перевели в Москву, куда потом отправился Катаев-старший, вскоре приехал Ильф, затем и его будущий соавтор. Уже в Москве Нарбут реорганизовал несколько журналов, а также издательство «Земля и фабрика» — «ЗиФ», где был, можно сказать, представителем ЦК ВКП(б).

Своим прежним одесским подчиненным он явно протежировал, что отмечали современники. Так, по словам И.Я. Мандельштам, из его рук «одесские писатели ели хлеб»[13].

Она, кстати, тенденциозно, но ярко характеризовала издательскую программу Нарбута, которую тот «представлял себе на манер американских издателей детективов: массовые тиражи любой дряни в зазывающих пестрых обложках»[14]. Нарбут, согласно Мандельштам, был исправным служащим. В советских условиях «ничего, кроме партийного и коммерческого смысла книги, он знать не хотел». Образцы периодических изданий выбирались соответствующие — досоветские. Например, еженедельник «Синий журнал», издававшийся М.Г. Корнфельдом. Он, кстати, выпускал и популярнейший «Сатирикон». Ну а «Синий журнал» фактически редактировал, как известно, тот же Регинин[15].

Примечательно, что материалы «Синего журнала» использованы в главах романа, где описываются досоветские похождения Воробьянинова. Так, сообщение о перелете французского авиатора Бренденжона де Мулинэ из Парижа в Варшаву, соотнесенное с хроникой 1913 года, ассоциировалось с другим маршрутом, реальным, где конечным пунктом был Санкт-Петербург. Завершившийся 4 июня 1913 года беспосадочный перелет весьма оживленно обсуждался русской прессой. Рассматривался он как очередное доказательство безграничного могущества техники, а сам летчик — в статье, опубликованной «Синим журналом» 14 июня, — писал: «Петербург — шестая и самая удаленная от Парижа столица, которую я посещаю на аэроплане».

Аналогично обыграна в романе и другая новость из хроники 1913 года. Речь шла о скандале: «Два молодых человека — двадцатилетний барон Гейсмар и сын видного чиновника министерства иностранных дел Далматов — познакомились в иллюзионе с женой прапорщика запаса Марианной Тиме и убили ее, чтобы ограбить».

По поводу этого убийства, широко обсуждавшегося в периодике, фельетонист «Синего журнала» опубликовал статью 22 февраля 1913 года. Заголовок был иронический: «Люди хорошего тона».

Автор статьи не только иронизировал. Его возмутило несоответствие преступления статусу преступников: «Злодеев доброго старого времени сменили изящные великосветские денди. С хорошими манерами, с недурными связями».

Далее описывалось, как двадцатипятилетние преступники хладнокровно составили и реализовали план обольщения и убийства своей сорокалетней знакомой, «жаждущей ласк, греховных объятий, наслаждений».

Искомый результат — ограбление — был смехотворен. Убийц «ждало разочарование. Они не нашли у Тиме денег, только сорвали с руки кольцо. Продали его. Затем уехали в имение. Отдыхать».

Арестовали их вскоре, а по российским синематографам пошел фильм с названием, о статье в «Синем журнале» напоминавшем, — «Великосветские бандиты». Как значилось на афишах — «уголовно-сенсационная драма».

Ильф и Петров порою и прямо указывали источник. Так, в главе «Международный шахматный конгресс» акцентировано, что Бендер обращался к «ветхозаветным анекдотам, почерпнутым еще в детстве из “Синего журнала”».

Можно сказать, что напоминания о «Синем журнале» — своего рода дружеский поклон Регинину, готовившему журнальную публикацию. Вероятно, не без его участия готовилось и первое отдельное издание «Двенадцати стульев» — зифовское. Оно вышло в июле 1928 года, аккурат к завершению журнальной публикации. Значит, договор был заключен гораздо раньше. Надо полагать, по указанию Нарбута. Больше никто такой власти не имел.

В черновиках воспоминаний Петров как-то мимоходом упомянул Регинина. И ни разу — Нарбута. О редакционной эпопее рассказывать вообще не захотел. Именно не захотел. Не просто ошибся в датировке, а сочинил трогательную историю, как в январе 1928 года Ильф приклеил курьезную записку к обложке, как они беспокоились, примут ли рукопись в редакции, напечатают ли… Ничего подобного. Уже приняли, уже печатали. И трогательные подробности здесь понадобились в качестве дополнительных эмоциональных аргументов, подкрепляющих шаткую версию. Столь убедительные — вне реального контекста — детали отвлекли многих читателей от весьма существенных лакун в повествовании. Запоминались именно детали, а не то, что автор, вопреки традиции, не сообщил о конкретных обстоятельствах, с изданием связанных. Петров словно забыл про