Литература и котики. Для тех, кто не разучился читать - Латунова Ольга Владимировна Страница 40

Определения, разбросанные по всему тексту стихотворения, позволяют нам построить следующую модель: «они» — это свободолюбивые эгоисты, а «мы» — это представители бескорыстного братства поэтов, благородного и открытого в своей доброте и любви.

А может быть, так. Стихотворение посвящено мужчине, посвящено женщиной, и это указывает на какую-то скрытую ассоциацию. Возможно, поэтесса, обладая уже опытом любовных отношений, через аллегорический образ кошки, как это принято в баснях, пытается описать женские чувства. «Но боль пришла — их нету боле: в кошачьем сердце нет стыда!» Может быть, это женщина, эгоистичная, думающая только о своих желаниях, не хочет делить с мужчиной его боль, не хочет вникать в его проблемы. Якобы мужчина должен быть сильным и сам разбираться со своими трудностями, вот и нет стыда в кошачьем (то есть женском) сердце. Ведь женщина создана для роскоши и неги. Ее нужно любить, ею нужно восхищаться, а не обременять какими-то своими проблемами.

А еще женщина — это Муза. И она обращается к поэту: «Смешно, не правда ли, поэт, их обучать домашней роли». То есть ту, которая вдохновляет поэта, служит его Музой, невозможно сделать кухаркой или уборщицей. А постоянная забота о хлебе насущном и создании уюта, необходимого для творческого человека, порабощает женщину. Кто-то соглашается на такую участь, а кто-то нет. И они «бегут от рабской доли» потому что «в кошачьем сердце рабства нет».

Доподлинно неизвестно, почему юная Марина Цветаева посвятила это стихотворение Максимилиану Волошину. Возможно, в его жизни была такая несчастная любовь, а может, сама Марина чувствовала в себе нечто подобное, потому что знала, как тяготит и пугает любовь мужчины, которому не можешь ответить взаимностью.

Разумны и одухотворенны кошки у ранней Цветаевой. Они независимы от человека и напоминают киплинговскую героиню, которая гуляет сама по себе. ЛИЛИЯ ЛЕОНИДОВНА БЕЛЬСКАЯ советский, позднее израильский литературовед

А вот стихотворение, написанное Цветаевой в ноябре 1914 года:

Собаки спущены с цепи,

И бродят злые силы.

Спи, милый маленький мой, спи,

Котенок милый!

Свернись в оранжевый клубок

Мурлыкающим телом,

Спи, мой кошачий голубок,

Мой рыжий с белым!

Ты пахнешь шерстью и зимой,

Ты — вся моя утеха,

Переливающийся мой

Комочек меха.

Я к мордочке прильнула вплоть,

О, бачки золотые! —

Да сохранит тебя Господь

И все святые!

Смысл этого стихотворения довольно простой. Это колыбельная, а первые две строки — про злых собак и злые силы — просто повторяют широко распространенную конструкцию колыбельных: там, во внешнем мире, зло и ужас (или печаль и заботы), а здесь все хорошо и спокойно.

Ну а большую часть стихотворения составляют просто строки нежности по отношению к маленькому спящему котенку.

Вообще котов и кошек Цветаева упоминала в стихотворениях часто — они возникают то на фоне ее размышлений, то в качестве главных героев. Но неизменно в ее строках звучит нежность к этим животным.

Со временем Цветаева начала понимать, что у котов и кошек не равнодушное, а доброе и любящее сердце.

Под лаской плюшевого пледа

Вчерашний вызываю сон.

Что это было? — Чья победа? —

Кто побежден?

Все передумываю снова,

Всем перемучиваюсь вновь.

В том, для чего не знаю слова,

Была ль любовь?

Кто был охотник? — Кто — добыча?

Все дьявольски-наоборот!

Что понял, длительно мурлыча,

Сибирский кот?

В том поединке своеволий

Кто, в чьей руке был только мяч?

Чье сердце — Ваше ли, мое ли

Летело вскачь?

И все-таки — что ж это было?

Чего так хочется и жаль?

Так и не знаю: победила ль?

Побеждена ль?

И в своих воспоминаниях Цветаева описывала котов и кошек так, что перед глазами сразу встает живой и невероятно реальный образ:

Серый пушистый дымчатый зеленоглазый кот развалился на моем письменном столе. Кричу: «Сереженька, иди сюда, посмотри, как Атос спит!» Огромный кот возлежит на спине, чуть извернувшись, лапы — кверху, наслаждаясь сном, как только кошки умеют. Отрешенно. Самозабвенно.

Всю жизнь поэтессу сопровождали коты и кошки, которых она неизменно любила. И животные, пока были живы, любили и помнили ее с благодарностью. Ведь у котов и кошек преданная душа и хорошая память.

Но, так уж получилось, все истории Цветаевой с котами и кошками имеют печальный конец. Вот, например, история Кусаки, пушистого дымчатого кота, который жил с Цветаевыми в Борисоглебском переулке. Самая первая запись о нем относится к ноябрю 1913 года: кота обожала годовалая Аля (так близкие называли Ариадну, родившуюся в сентябре 1912 года). Марина Ивановна Цветаева писала:

«С Алей вместе подрастал котенок — серый, дымчатый — Кусака. Рос он у меня за матроской и в Алиной кровати. Груша [кормилица Али — Авт.] отцеживала ему своего молока, и вырос он почти человеком. Это была моя великая кошачья любовь».

Однако кухарка, уволенная «барыней», в отместку отравила кота. Кусака приполз попрощаться и умер. Поразительна была реакция Цветаевой: она завернула тельце кота в платок, вызвала извозчика и поехала… к таксидермисту. И до самого мая 1922 года, когда она с Алей покинула свой дом в Борисоглебском переулке навсегда, на стене ее комнаты висела выделанная плоским ковриком серо-голубая шкурка Кусаки.

На Болшевской даче, куда Цветаевы переехали после эмиграции, тоже обитали коты, точнее, подросшие котята. Их завела Аля. По ее рассказу, котят своей любимой кошки регулярно распространял среди сотрудников главный бухгалтер Жургаза, Журнально-газетного объединения, где в редакции журнала «Revue de Moscou» работала Ариадна Эфрон. Когда, после четырех прошедших на даче арестов и обысков, Цветаева и Мур (Мурлыга) навсегда покинули Болшево, котята остались брошенными на произвол судьбы.

Очевидно, с этим бегством из Болшево была связана и гибель кошек, о которых Цветаева несколько раз упоминает в своих письмах. Отчего погибли кошки, неясно. Возможно, от холода и голода. Их стало некому кормить. СЕРГЕЙ СТАНИСЛАВОВИЧ БЕЛЯКОВ российский литературный критик и историк

В августе 1939 года Ариадна была арестована органами НКВД и осуждена по статье 58–6 (шпионаж) на восемь лет исправительно-трудовых лагерей, и в письмах к дочери в лагерь М. И. Цветаева несколько раз сообщала об этом, примерно одинаковыми словами: «Кошки погибли, Муля расскажет. Погибли — последними». И еще: «А у меня, после того, твоего, который лазил Николке в колыбель, уже никогда кота не будет, я его безумно любила и ужасно с ним рассталась. Остался в сердце гвоздем».